<…> Я пишу песни не потому, что нужно, а потому, что меня лично волнуют проблемы. Вот как раз, когда «нужно», получается нечестно. А если меня не волнует какая-то проблема, если не почувствовал то, что меня бы задело, — я не могу писать песню.
<…> Я считаю, что слова играют огромную роль. Очень часто бывает, что тексты доминируют над музыкой. И это, в принципе, единственный путь для самодеятельных групп, чтобы хоть как-то выжить, поскольку при современном уровне развития воспроизводящей, звукозаписывающей техники мы не можем конкурировать с западными музыкантами, которые имеют возможность записываться в специальных студиях, делать музыку гораздо более качественную… А если бы у нас еще и тексты были слабые[15], то нас бы просто никто не слушал.
Москва, 1987 [18]
— Совпадают ли «я» в песнях с собственным «Я»?
— Иногда полностью, иногда частично, иногда не совпадают совсем. Каждый раз по-своему.
Ленинград — Алма-Ата, ноябрь 1987 [25]
— «Мир Цоя — братство одиночек, сплоченное отсутствием выхода»?
— Это братство одиночек, но не сплоченное отсутствием выхода. Выход реальный существует… Ну, об этом долго можно рассказывать.
<…> Конечно, видны какие-то перемены, но на творчестве они никак не отражаются. А как они могут отражаться? Я же не певец социального протеста, не пишу песен «на злобу дня».
<…> Когда речь идет о песнях, я как раз сторонник слова «я». А что касается слова «мы», то я его сам не очень люблю. Как сказать, не то чтобы не очень люблю. Я сам пою песни такого рода, но в принципе такой путь иногда может привести к гораздо более страшным вещам, чем слово «я». Кто-то сказал замечательную фразу, что словом «мы» в истории всегда прикрывались самые последние подонки… Слово «я» в каком-то смысле честнее. Когда человек отвечает сам за себя: «я считаю так»… Но тоже это не всегда верно, потому что я слышал массу песен со словом «мы», и они мне нравятся…
Волгоград, апрель 1989 [53]
— Если бы я писал песни и заранее при этом вкладывал в них какую-то особую ответственность, думал об этом, — было бы плохо. Мне не нравятся люди, которые считают себя пророками и думают, что в состоянии научить других, как жить. Я пою о своих проблемах, увлечениях и никого учить жить не собираюсь. Если песни кому-то нравятся, то этому, конечно, рад.
<…> и еще — не принимать наши песни как истину в последней инстанции. Это всего-навсего песни, написанные на тексты одного человека, который может ошибаться.
Краснодар, май 1989 [57]
— Моя душа — в моих песнях.
Ленинград, октябрь 1989 [59]
— Мы старались всячески избегать подражаний, конечно. Другое дело, что когда слушаешь много музыки, то неизбежно это как-то на тебя влияет. Поэтому, может быть, в каких-то песнях есть влияние там рэггей, каких-то песен, еще чего-то.
Минск, май 1989 [55]
— Все люди, с которыми я так или иначе дружил в жизни, оказывали на меня какое-то влияние, как, может быть, и я на них[16].
Харьков, сентябрь 1989 [61]
— Вместе с тем существуют разные тексты, в смысле отношения к ним слушателей и в смысле моего подхода к ним. Например, вопрос: что означает для меня слово «Камчатка»? Ничего конкретного, я там никогда не был, оно лишь подчеркивает некую абсурдность текста, его фантастичность. «Камчатка» и «Алюминиевые огурцы» — это чисто фонетика и, может быть, какие-то ключевые моменты, не связанные между собой и имеющие задачу вызвать ассоциативные связи. Можно назвать это реальной фантастикой. Можно в какой-то мере сравнить этот подход с театром абсурда Ионеско. Только у нас не мрачное разрешение элементов действительности, а более веселое. Но есть и другие вещи с совершенно конкретной ситуацией, например, «Бездельник», «Битник», в чем-то — «Троллейбус». Или — «Время есть, а денег нет» — эту ситуацию может понять любой.
<…> «Асфальт»[17], мне показалось, что это неудачная песня, мы ее убрали оттуда, а название сохранили (О длительности альбома «45». — Примеч. сост.).
Ленинград, декабрь 1985 [10].
— «Последний герой» — это, конечно, в песне герой такой. Много таких есть. Нет, не любер, но, может быть, также и любер. Это просто независимый человек. Или который хочет быть таким. Или ему кажется. Но это не я. Я не герой.
Алма-Ата, февраль 1989 [46]
Подход к иронии — глубоко закрытый. Когда пишу песни типа тех, что вошли в «Это не любовь», мне очень смешно. По идее, мы предназначали этот альбом молодым ребятам — лет под 20, а оказалось, что эту иронию улавливают более старшие люди — возраста 23–25 лет. Видимо, для более молодого возраста требуется повышенный драматизм ситуации. Может быть, поэтому молодежь так любит хэви-металл — требуется максимум энергии.
Ленинград, декабрь 1985 [10]
— «Восьмиклассница»[18], «Когда твоя девушка больна» и др.: у меня есть ряд песен, которые я называю шлягерами. Шлягерами в таком именно эстрадном смысле: максимально упрощенном, с упрощенными текстами. Если кто-нибудь знает альбом «Это не любовь», там есть несколько таких песен.
Москва, 1988 [30]
— Что такое Бошетунмай?
— Есть несколько разных версий возникновения этого слова… Просто такое вот волшебное слово.
Ленинград, 1988–1990 [32]
— Это древнее китайское слово, которое означает — «не продавайся». Но я не знаю, правильное оно или нет. Во всяком случае, я этого не имел в виду.
Ленинград, февраль 1988 [28]
— «Перемен!»… Как только началась гласность — все как с цепи сорвались говорить правду. Это было очень популярно. А в наших песнях нет никаких сенсационных разоблачений, но люди по привычке пытаются и здесь найти что-то эдакое. И в результате «Перемены» стали восприниматься как газетная статья о перестройке. Хотя я ее написал давно, когда еще и речи не было ни о какой перестройке, и совершенно не имел в виду никаких перестроек. Конечно, это не очень хорошо, но я думаю и надеюсь, что в конце концов все встанет на свои места.
Ленинград, 1988–1990 [32]
— Я не считаю «Перемен!» песней протеста.
Одесса, сентябрь 1988 [38]
— Вообще эти песни очень многие понимают неправильно…
Харьков, сентябрь 1989 [61]
— Я считаю, что настоящая песня не нуждается ни в каких толкованиях. Она может быть многоплановой по смыслу, и каждый человек вправе сделать свое собственное толкование. Соответственно толкование песни будет субъективным. То есть оно может быть для одного хорошо, для другого плохо и т. д.
Новосибирск, декабрь 1988 [43]
— Объяснять песню — это все равно что объяснять анекдот. Это не интересно. Я не хотел бы ничего рассказывать. Я считаю, что все, что надо, там уже есть.
Мурманск, апрель 1989 [51]
— Я не пишу стихи. Я всегда писал только песни.
Таллинн, октябрь 1986 [13]
— Публиковать свои собственные стихи? Нет, я считаю, что они должны звучать вместе с музыкой, вернее даже, с группой.
15
Цой серьезно работал над текстами своих песен. 06 этом говорят черновики и воспоминания: «Витька продолжал проверять свои песни, показывая их Майку и не только ему — у Майка постоянно были гости, и они принимали живейшее участие в обсуждении новых произведений, вернее, не в обсуждении, а в убеждении Витьки, что песню, которую он только что спел, безусловно стоит включить в программу, что она хорошая, что она очень хорошая, что она очень-очень хорошая…
— Но ведь текст дурацкий, — говорил Витька. Я знал, что он кривит душой — на написание текстов он тратил, как я уже говорил, много времени и дурацкими их, конечно, не считал. Он просто боялся выглядеть безграмотным, выглядеть как большинство длинноволосых певцов рок-клуба с их высокопоэтическими откровениями о любви и мире. Его убеждали, что текст хороший, потом начиналась волынка с музыкой. Когда, наконец, Майк говорил, что Витька просто ненормальный, что такой мнительности он еще ни у кого не встречал, Цой сдавался, улыбался и соглашался, что, возможно, после подработки, после редактирования, когда-нибудь песня будет включена в число предназначенных для исполнения на зрителя» (А. Рыбин, с. 136).
16
Определенное влияние оказал Константин Кинчев: «Мне кажется, я на него тоже как-то влиял. Даже в его манере держаться на сцене в последнее время я зачастую себя узнавал. И в песнях иногда проглядывало. Вообще, он относился ко мне с большим интересом, ну и я, соответственно, к нему».
17
«Первый альбом назывался «45»... там была еще одна песня, которая называлась, по-моему, «Я — асфальт». Кстати говоря, у группы появился тогда какой-то начальник автодорожной службы, который сильно им помогал. Я не помню, кто он был, но он говорил, что это про него песня, поскольку ассоциировал себя с асфальтом» (А. Тропилло, с. 173).
18
Ср.: «Всю последнюю неделю Цой пропадал со своей «восьмиклассницей», как он называл одну юную особу, с которой познакомился в училище… Цой проводил с ней много времени и возвращался домой просветленный и одухотворенный всем на зависть и удивление.
— Никогда бы не подумал, что я способен еще на такие романтические отношения, — говорил он.
В один из таких вечеров, вернувшись с очередной романтической прогулки, он, буквально за двадцать минут, сочинил свою знаменитую песню «Восьмиклассницу», вернее, не сочинил, а зарифмовал все то, что с ним происходило на самом деле — от «конфеты ешь» до «по географии трояк» (с. 142). Писатель А. Дидуров утверждал, что «Восьмиклассницу» Цой посвятил ему, а сюжет песни подсказан его романом в стихах о «голой восьмикласснице».