«…Витька пришел ко мне домой — я тогда жила на Садовой улице — и долго уговаривал сниматься в кино. Я говорила: ну какая из меня актриса! А Витька говорил: да фигня!.. И было это уже перед самыми съемками, где-то в сентябре 1987-го, так что у меня не было и особого времени на раздумья.
Идея эта, как выяснилось позже, принадлежала Наташе Разлоговой, которая увидела меня на каких-то общих фотографиях и сказала, что вот эту девушку с интеллигентным лицом запросто можно снимать в кино. То есть выбрала она меня. Что тут сыграло роль — наши взаимные симпатии или то, что мы с Наташей очень похожи, но Витька воспринял эту идею с энтузиазмом. Хотя, казалось бы, для этой роли интеллигентное лицо и не особенно нужно. А Рашид мне рассказывал, что когда он заходил ко мне с Саш-Башем, еще до того, то Башлачев сказал Рашиду: ну вот ты и нашел свою Дину. Так что я пришла не с улицы, мы были много лет в одной тусовке рок-клубовской…
Это была компания группы «Кино». Из художников — Тимур Новиков, Андрюша Медведев… С Гребенщиковым мы пересекались в общих компаниях, но близко не дружили. С Майком мы не были знакомы. А вот Африка, Сережа Курехин — тоже был моим близким другом, Саша Башлачев, Костя Кинчев — вот все эти люди.
Период кочегарки почему-то выпал из моего сознания. С Марьяной, безусловно, мы были хорошо знакомы. Но как-то в те времена социальный статус совсем не имел никакого значения — об этом не говорили, кто где мог устроиться, там и устраивался.
Наташа старше меня на семь лет. Но она и сейчас выглядит так, что двадцатилетние могут ей позавидовать. То есть это удивительной красоты — и внешней и внутренней — человек, она совершенно была с другой планеты, интеллектуал, из кинематографической семьи — то есть с определенным бэкграундом человек, с огромным внутренним пространством. С невероятно четким умом.
Она стала для Вити проводником, просто взяла за руку и повела его дальше. То есть я думаю, что этой встречи не могло не произойти. Он уже к этому моменту перерос юношеские отношения и компании. То есть она для Цоя, безусловно, стала учителем, который открыл ему другие пласты. Вот вы посмотрите, он даже говорить стал по-другому после встречи с ней — это видно по его интервью. У него произошел некий рывок. Она невероятно красивый, умный и тонкий человек. Она не могла не привлечь внимание, потому что очень отличалась от всех в тусовке.
И она говорила мне о Цое, что его просто нельзя было не заметить, потому что его интеллект, его способности были просто удивительны — начиная от игры в шахматы, когда за час его можно было научить играть так, что он начинал у всех выигрывать, до какого-то парадоксального понимания сути вещей. Она его вообще воспринимала как инопланетянина. Каких больше нет, не было и, наверное, не будет.
Я не могу сказать за Наташу, но я видела, как это было с Витькиной стороны. Ведь они познакомились незадолго до съемок. И вот период съемок, его начало — сказать, что Витька был влюблен, это ничего не сказать. Он же вообще был очень цельный человек, гениальный во всем. Пока был с Марьяной, он ничего себе не позволял. Потом появилась Наташа, и он также совершенно преданно весь отдан был ей.
Когда были съемки в Аральске — а это какая-то глушь невероятная, казахская степь, нет ничего, какая-то телефонная будка, откуда надо звонить по талончику, да и дозвониться можно было только чисто теоретически. А Наташи тогда даже в Москве не было, она ездила по всему Союзу с лекциями о современном французском кино, о «новой волне», так что ее еще и не поймать было. Тем не менее ежевечерне мы с ним за ручку ходили на этот переговорный пункт, и разговоры были только о ней. Я с ней тогда еще не знакома была, но это был некий ритуал. Он невероятно ее любил. Для него это был целый космос.
Когда он умер, мне позвонил Андрюша Медведев, я в каком-то шоке легла спать и потом долго думала, что мне все это просто приснилось. Когда он уже в Москве жил, мы как-то встречались, гуляли вдвоем в парке Горького, без Наташи, но я его о личных моментах не расспрашивала. Его узнавали на улице, но все равно это не носило тот масштаб, как сейчас… Не то время еще было, на концерты попадал еще достаточно узкий круг людей — не было еще 180 каналов, которые бы целыми днями его показывали, как нынешних звезд. Кто-то, конечно, узнавал, но так, чтобы толпа ходила — нет.
…В нем всегда было внутреннее достоинство. Вообще я считаю, что многие выдающиеся рок-музыканты являются проводниками между людьми и Богом, каких-то идей Бога, и в жизни могут быть абсолютно косноязычны (это как раз Вити не касается, он и в жизни был очень интересный человек), но многие из них в обыденной жизни молчаливы и неинтересны, а в творчестве — гениальные стихи, такой message, в каждом слове — бесконечность. Что касается Витьки, то, мне кажется, он тоже какими-то другими категориями мыслил. Я вот не припомню каких-то особо интересных бесед, ему и интервью давать было немного неловко. Это уж его потом Наташа разговорила. Но так или иначе, там, мне кажется, совсем другой характер мышления был.
Это была такая околосайгоновская, около-рок-клубовская тусовка. Девушек у нас было немного. Я уже хорошо была знакома с Костей и с «Алисой», но на момент знакомства с Витей я даже не уверена, что я была знакома с творчеством группы «Кино». Мы познакомились в мастерской Андрюши Медведева, там Тимур был — даже не помню как. То ли Юра Каспарян нас познакомил — ну как-то одновременно все произошло. И творчество его меня как-то не особо волновало на тот момент. Молодые, энергичные, симпатичные ребята, мы весело проводили время, а песни — они существовали где-то рядом. Я помню, что помогала организовывать какие-то квартирные концерты, чтобы хоть какую-то денежку собрать. Приглашала своих однокурсников, ребят из института. Сашке Башлачеву устраивала, Витьке — у себя там, в Кировском районе. Небольшие квартиры, рубли какие-то — никакой он звездой не был.
Я никогда не была великим организатором квартирников. Откуда-то все это возникало. Вот хорошо помню, что квартирники Саши Башлачева проходили в однокомнатной квартире, где он и жил и где, собственно, и закончил жизнь. Помню квартирники Цоя и Кинчева, но хозяева этих квартир были мне не знакомы. Помню только, как собирала ребят в институте и говорила: тут такой парень, он так классно поет, вы не пожалеете! А Витька тогда еще пел мимо нот через песню, и мне с недоумением отдавали этот рубль и никто из пришедших, я помню, ни разу меня не благодарил за эти концерты.
Многие были уверены, что и музыки там нет никакой! А то, что Каспарян прекрасный гитарист, один из лучших, вообще заметили многие годы спустя. А это человек с абсолютным слухом и музыкальным образованием. Он играл на скрипке и виолончели. Но тем не менее относиться к «Кино» как к чисто музыкальному явлению тоже бессмысленно.
Бывает, что человек лажает просто от неуверенности. Но в тот, ранний период, быть может, Витя еще сам не понимал, что он есть на самом деле.
Встречались в «Сайгоне», выпивали по чашечке кофе. Ведь практически не было мест, где можно было собираться. В «Сайгоне» долго не посидишь, да и негде — там стоя все. Да и мы немножечко были в стороне от «сайгоновской» тусовки, там все же люди постарше были. Но чисто географически место было очень удобное. Туда приходили после работы, учебы, потом обычно шли в мастерскую к Андрюше Медведеву на Загородный. У него все основное и происходило. В его мастерской и сейчас все осталось так, как было тогда — Витькины рисунки, мебель стоит так же, как и тогда, когда мы приходили туда пить красное вино.
Меня вообще поражает, как много после смерти Вити было информации от людей, мягко говоря, Вите неблизких, и как вежливо промолчали люди, действительно хорошо его знавшие, но в шумихе принципиально не участвующие.
Мы с Витей познакомились как тогда, когда он расстался с Рыбиным, поэтому какие-то негативные нотки в разговорах я ловила, но знакома с Рыбиным не была.
Вообще песни Цоя — это некий феномен. Они нравятся людям абсолютно всех возрастов. Моя дочка, когда ей было пять лет, какие-то компании на даче, которые приходили слушать песни Цоя, — все эти годы интерес к его песням ни разу не затухал. Существует двадцатилетний цикл восприятия, такие волны интереса, но к Цою этот интерес был постоянно.
Мы с Витей так легко и несерьезно относились ко всему… Ему вообще это было свойственно. Он был в самом хорошем смысле несерьезным человеком. И вот эта его легкость и привлекала всех. Это тоже определенный талант. А Рашид тоже человек очень своеобычный. Он не такой ортодоксальный режиссер. Кино было абсолютно новаторским во всех смыслах, и в подходе тоже. Мало того, что не снималось какого-то огромного количества дублей — максимум два, а вообще обычно все делалось на едином дыхании. Мало того, не было задачи вжиться в роль, скорее роль сама прогибалась под нас, то есть мы проживали какую-то историю совершенно естественно для себя, а из этого рождалось кино. Безусловно, доминирующим был Витя, и все строилось вокруг него, актерски самым интересным был, конечно, Петя Мамонов, а моя роль сводилась к минимуму. Мне изначально было неловко, я очень стеснялась, и единственная моя задача была не испортить всю малину, никого не подвести. Я не собиралась себя как-то по-актерски проявлять. Мы весело эту историю прожили, а Рашид ее запечатлел.
А про то, как все происходило в Аральске, можно вообще отдельную книгу писать, потому что это вообще другая реальность. Мы долго-долго ехали на поезде из Алма-Аты и приехали в центр какой-то пустоты. Аральск раньше был городом на море, а потом море ушло, а корабли остались стоять в песках. Никто и не подумал, что их можно куда-то убрать. Эти остовы кораблей посреди пустыни — это так влияет на мозг. Как Зона какая-то! И этот вымирающий город, люди — корявые, мутирующие, полное отсутствие занятости, потому что там был рыбоперерабатывающий завод, а когда море ушло, рыбу туда доставляли с Дальнего Востока, чтобы людей хоть как-то занять, и они делали консервы.
В степи там можно увидеть невероятной красоты космические пейзажи. Эти красные закаты, пустыня, поросшая темно-красной травой, эти перекати-поле… В «Игле» все это можно видеть, но это так на самом деле и есть. И никого вокруг! Деревня, в которой проходили съемки — это бывший рыбацкий поселок, там сейчас живут два человека: старик и старуха. Порознь живут. А деревенька вся состоит из глинобитных землянок. И ничего вокруг. Раз в году им привозят какую-то муку. Еще у них есть верблюжье молоко, потому что я там видела несколько верблюдов. Они делают лепешки и пьют чай с верблюжьим молоком. Это вся их еда. По-русски они, конечно, не говорят, да и по-казахски почти не говорят — не с кем. Мы там несколько ночей провели в такой землянке, в спальниках, свернувшись калачиком. И вот это ощущение покинутости, заброшенности, оно реально срывает башню.
А остальное снимали в Алма-Ате, в квартире, арендованной для съемок.
Алма-Ата — очень красивый город, гостеприимный. Я там встретила чудесных людей, да и наша съемочная группа жила одной командой, одной семьей. Мы много общались с местными людьми, Рашид нас много куда возил: и в горах мы были, на Чимбулак залезали, куда-то еще ездили — сейчас не припомню. Рашид наш досуг так продумывал, что мы все время были заняты, не сидели дома.
У Витьки поначалу были какие-то комплексы, пока он еще не осознал себя тем, кем стал. То ли это были отголоски детских комплексов, то ли он вырос в семье, в которой трудно было вырасти уверенным в себе. Мне тогда не приходило в голову анализировать ситуации, как сейчас, однако я уверена, что у него не было счастливого детства. Но мне не хотелось бы об этом говорить.
Мы уже на съемках понимали, что у фильма будет успех, каким бы он ни был. Я вам честно скажу, я долгое время не могла его даже до конца досмотреть. Настолько мне трудно было видеть себя на экране. Мне в моей этой роли гораздо больше было чего стесняться, чем гордиться. И амбиций по этому поводу у меня не было никаких. Что касается Витьки, то это вообще совпало с началом его бешеной популярности.
Поэтому он воспринял успех фильма как нечто уже само собой разумеющееся на данном этапе. Но мы никогда это не обсуждали. Тем более что выход «Иглы» совпал для него с началом жизни с Наташей, и они, их семья настолько были для него важнее всего, он вообще был очень семейный человек, не общественный. Так что эта мегапопулярность была ему ну… приятна, не больше. Но это не повлияло на его жизнь.
С Айзеншписом я пару раз пересекалась, но мы не общались. Но если бы вы знали Наташу, то вы бы поняли, что она не может быть орудием ни в чьих руках, скорее кто-то может быть орудием в ее руках. Она настолько мощный, сильный человек, с мужским складом, что тут они могли друг друга стоить. Другое дело, что, видя реалии, она вполне могла настоять на том, что именно этот человек сможет Витю коммерчески поднять.
Я не могу представить Витьку на нынешней сцене. То есть востребованность его, наверное, была бы, но что бы это были за песни?!
Я, наверное, больше люблю его поздние песни. Я вообще их полюбила только тогда, когда стала работать на радио. Я ведь почти десять лет проработала ди-джеем на «Радио Балтика». И в какой-то момент, когда стала ставить Витькины песни в эфире, вдруг почувствовала, что у меня комок в горле. И с этого момента я по-иному стала понимать их смысл. А раньше я была к ним довольно равнодушна — вокруг меня были одни музыканты, все писали песни, и это было каким-то привычным фоном».