— Эйлин? — сказал он, сраженный изумлением наповал. — Уже столько месяцев прошло...

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

Она чувствовала себя дурой, круглой дурой. Неуклюжей, полной идиоткой.

— Эйлин? — переспросил он.

— У тебя не очень-то легкие времена? — с надеждой спросила она.

Надо было спешно что-то менять. Позвонить позже или больше никогда не звонить. Во всяком случае, предварительно все обдумав. Проклятущая Карин с ее блестящими идеями...

— Нет, нет, — сказал он. — А как ты?

— Великолепно. Берт, я звоню потому...

И тут она услышала, как кто-то произнес: "Берт?"

Должно быть, он закрыл мембрану рукой. И такое неожиданное молчание на другом конце провода. У него несомненно были гости. Женщина? Судя по голосу, именно так...

На Мелинде были только трусики-бикини и легкие туфли на высоком каблуке. Ее четкий силуэт вырисовывался в дверном проеме ванной, груди оказались больше, чем когда она была одета; на лице — та же улыбочка.

— А у тебя есть еще одна зубная щетка? — спросила она.

— О да, — бормотал он, прикрывая левой ладонью трубку. — Там должна быть совсем новая... В шкафчике рядом с душем. Да, там есть неиспользованная...

Она поглядела на телефонную трубку в его руке и выгнула бровь. Опять улыбнулась тайно-тайно. Повернулась с провокационной целью продемонстрировать вихляющий задик, почти ничем не прикрытый. С минуту она стояла, совершенно как Бетти Грэйбл [5]  на знаменитом плакате времен второй мировой войны, затем закрыла за собой дверь ванной, лишив его такого великолепного зрелища.

— Эйлин? — опять спросил он.

— Да, привет! У тебя кто-то есть?

— Нет.

— Мне послышался чей-то голос.

— Телевизор включен.

— А мне послышалось, что тебя назвали по имени.

— Нет, я здесь один.

— Ну ладно, я вкратце, я тебя не задержу, — сказала она. — Карин...

— А я никуда не тороплюсь, — сообщил ей Берт.

— Так вот, Карин считает, что это была бы отличная идея, если мы все вместе, втроем...

— Карин?!

— Левковиц. Мой психодоктор.

— О да, да. Как она там?

— Прекрасно. Она считает, что нам следует побыстрее встретиться втроем и обговорить кое-что, постараться...

— О'кей. Когда угодно.

— Ну хорошо, я надеялась, что ты... Ладно. Обычно мы встречаемся с ней по понедельникам и средам. Как ты смотришь на это?

— Когда угодно.

— Как насчет завтра?

— Во сколько?

— В пять...

— Отлично.

— Тебе годится?

— Да, отлично.

— Ты знаешь, где ее офис?

— Знаю.

— Здание штаб-квартиры, пятый этаж.

— Да.

— Итак, я увижу тебя завтра, в пять.

— Да, увидимся там, — сказал он и смутился. — Много воды утекло?

— Да, да. Ладно. Желаю тебе хорошо провести вечер, Берт...

— Может, Карин скажет, что я сделал не так.

Эйлин промолчала.

— Потому что я все время об этом думаю, — закончил Берт.

Но тут включилась ее служебная рация: биип, биип. Она не смогла сразу вспомнить, где оставила аппарат, или, как они его звали, "бипер". Затем ринулась к кофейному столику, в темноте, как летучая мышь, нащупала рацию, продолжавшую издавать пронзительные нетерпеливые звуки — биип, биип...

— А ты знаешь, что я сделал неправильно? — спросил Берт.

— Берт, мне пора бежать, у меня "бипер" беснуется вовсю.

— Вот если бы кто-нибудь мог мне сказать...

— О, Берт, милый, пока! — крикнула она, бросая трубку на рычаг.

Глава 6

Улица была полна детей в купальниках. Пожарный кран-гидрант на углу квартала все еще был открыт, и брезентовый рукав с наконечником до сих пор разбрасывал искрящиеся водяные каскады. Всего несколько минут назад дети брызгались и плескались под искусственным водопадом, но теперь все переместились туда, где было по-настоящему интересно. Перед зданием находился бело-голубой тягач-грузовик Службы чрезвычайных происшествий, а патрульные полицейские машины расположились по обеим сторонам прилежащей улицы. Было много мужчин в защитных шлемах и женщин в шортах и комбинезонах; все они прятались за барьерами, которые успела возвести полиция. Стояла жаркая летняя ночь, завершившая один из самых жарких дней этого лета. Температура воздуха и в десять вечера зашкаливала под тридцать градусов. И без этого события, обещавшего острое и пряное развлечение, причем экспромтом, на улицах все равно болталась бы тьма праздного люда.

В этом городе за первую половину года уже было зарегистрировано более тысячи двухсот убийств. Сегодня в шумном районе, который некогда был сплошь испаноязычным и где теперь образовался этакий Вавилончик, состоявший из испанцев, вьетнамцев, корейцев и иранцев, произошло из ряда вон выходящее событие: 84-летний мужчина из Гуайямы, что в Пуэрто-Рико, держал на коленях свою восьмилетнюю "чистокровную" американскую внучку, грозя увеличить пугающе трагическую статистику убийств еще на одну единицу. В правой руке у него был револьвер, дуло которого покоилось на плече внучки и было нацелено на ее ухо.

Инспектор Уильям Каллен Брэди приставил к двери сотрудника своей команды, говорившего по-испански, но за все это страшное время старик произнес лишь пять слов, причем только по-английски:

— Идите прочь, я убью ее.

Он сказал это с акцентом, но тем не менее вполне четко и понятно. Если, дескать, они не уберутся от двери квартиры на пятом этаже, где он жил со своим сыном, невесткой и тремя внучками, он отправит меньшую из внучек обратно на Карибские острова в гробу.

На лестничной площадке, которую блокировала команда "парламентеров", можно было задохнуться от жары, но все думали только о старике и девчушке. Эйлин и другие курсанты были проинструктированы, что главное в таких ситуациях — блокировать захватчика в минимально просторном месте, однако ей не вполне было ясно, кто на самом деле кого блокировал или сдерживал. У нее было впечатление, что старик выбрал свой собственный тип соревнования и сам вел счет очкам; не подумайте, что это — каламбур, Боже сохрани... На крохотной лестничной площадке пятого этажа, провонявшего запахами экзотической кухни, были сами блокированы по крайней мере три дюжины офицеров полиции, не считая тех, кто занял места на пожарной лестнице или теснился в квартире на первом этаже. Полиция реквизировала ее в качестве КП. Спасибо, мэм, мы вам пришлем расписку... Да и на крышах была тьма-тьмущая полицейских, а пожарные уже раскидывали во дворе свои сети, на тот случай, если старцу взбредет в голову выкинуть внучку в окно. В этом городе вы никого и ничем не удивите.

Полицейский, "работавший с дверью", был очень опытным "говоруном"; вообще-то он служил в отделе разбойных нападений. Его звали Эмилио Гарсиа, он бегло говорил по-испански, но старик не откликался, упорствуя в своем желании говорить только по-английски. Разумеется, при очень скудном словарном запасе. Бормотал, как заклинание: "Идите прочь, я убью ее..." В целом возникла довольно щепетильная ситуация. Квартира находилась, как на зло, в том муниципальном доме для бедных, где только на прошлой неделе бригада "наркоши" застукала во время облавы четверых; трое из них были именитыми, заядлыми "пушерами", зато четвертый, пятнадцатилетний парень, по стечению обстоятельств оказался на "малине" случайно; он служил посыльным в ближнем супермаркете и принес на "малину" пиво. Только и всего.

Но парень был чернокожий.

А это привело к тому, что один из самых ярых возмутителей спокойствия в городе, передовой агитатор и глашатай идей, обожавший любоваться своей смазливой мордашкой на телеэкранах, собрав отовсюду опытных горлопанов и кликуш, теперь вместе с ними устраивал обструкцию не только муниципальной программе строительства жилья для бедных, но, конечно же, заодно и местному полицейскому участку. Они хором очень громко проклинали полицейскую жестокость. Пикетчики также распинали расизм, отсутствие законности и мира, словом, обычные лозунги-штампы, призванные еще более ужесточить трения, и без того накалившиеся в этом зачумленном городе, стоявшем на грани гражданской войны. "Проповедник", — как любовно называли его последователи, — естественно, тоже был сегодня здесь; на нем была пурпурная феска и ярко-красная рубашка, купленная еще в Найроби и сейчас расстегнутая до пупа, эффектно открывающая всем взорам массивную золотую цепь и болтавшееся на ней распятие. Как-никак, а человек этот считался посланником божиим, хоть и проповедовал только доктрину ненависти. Уж лучше бы его сегодня здесь не было, никто из служителей правопорядка не нуждался в дополнительной вспышке ненависти...