И Эмили послала кобылу в галоп, поднимаясь к форту, у которого их ждали Солфорд и Пруденс. Он дал ей несколько минут форы и послал коня следом. Казалось, она уверена в том, что они не подходят друг другу. Возможно, она права. Фергюсон наверняка не без причины сделал выбор в пользу мисс Этчингем.

Однако неодобрение Фергюсона было бессмысленно. Эмили оказалась не только интереснее подруги — она была дочерью графа, с приданым, которое вполне могло компенсировать любое количество неблагоразумных поступков. Если бы речь шла исключительно о статусе, Эмили была бы лучше мисс Этчингем, даже не учитывая того факта, что от одного ее смеха вскипала кровь.

Но его останавливали ее слова о мечтах. Общество не принимало женщин, которые смели желать чего-то помимо очередного приема. Если ее мечты могли навредить его репутации, она перечеркнет все его надежды на политические союзы.

Гонец с запиской отправился к Фергюсону с самого утра как он и планировал. От замка Малкольма до особняка друга было два часа езды, но он ожидал ответа лишь к вечеру.

Не может же все быть так плохо… но если может, то что ему делать? Малкольм справился с лицом к тому времен как поравнялся с Солфордом и Пруденс, но уколы совести не стихали. Он должен был жениться ради МакКейбов, не ради себя.

И впервые в жизни он задумался о том, стоит ли клан такой жертвы.

Разрушенный форт оказался идеальной декорацией для того что Эмили считала холодным и расчетливым сюжетом вроде брака Малкольма и Пруденс. Она уже видела, как можно это описать: невинную девицу продают в брак с целью спасения ее семьи, и подлый аристократ намеревается использовать ее ради собственной выгоды.

В разрушенном внутреннем дворе, под открытым небом, на выщербленной брусчатке, сквозь которую пробивалась трава, она сама верила в свою историю.

И предпочитала ее мрачной реальности. Будь это книга, Эмили была бы описана как злобная соблазнительница, готовая лишить подругу единственного шанса на брак. Эмили не собиралась оставаться в этой роли, но сложно было помнить свои цели, когда каждое слово Малкольма ощущалось как ласка на коже.

Однако Пруденс не станет лучше, если она решит все же выйти за Малкольма.

— Как вам цыпленок, мисс Этчингем? — спросил Малкольм.

Перед ними была расстелена скатерть, на которой громоздилось достаточно блюд, чтобы накормить весь местный гарнизон. Два лакея отправились в форт перед ними и расставили на скатерти яства, фарфоровые тарелки, уложили рядом подушки, чтобы леди расположились с удобствами.

Если это был стиль ухаживания лорда Карнэча, Эмили находила его милым.

— Все просто великолепно, милорд.

Голос Пруденс был едва слышен, несмотря на защиту стен.

Эмили сомневалась в намерениях Малкольма, но не могла не отдать ему должное за настойчивость.

— Скажите, мисс Этчингем, — мягко спросил он, — что вас так восхитило в наших укреплениях? Или я должен вызвать Солфорда на дуэль за то, что он утомил вас раньше?

— Вы ведь тоже любите эти руины, не так ли? — спросила Пруденс, от изумления вынырнув из молчаливой покорности, которой требовала от нее мать.

Малкольм пожал плечами.

— Это прошлое моего клана. Я же должен больше заботиться о будущем.

— Но… — начала Пруденс. Эмили услышала страсть в ее голосе. Однако в следующую же секунду подруга опомнилась. — О, конечно же, лорд Карнэч. Ваша преданность клану достойна восхищения.

— Да ладно тебе, Пруденс, — сказал Алекс, потянувшись за кусочком сыра. — Я знаю, что твое мнение куда тверже.

И только Эмили заметила всплеск отчаяния в ее глазах.

— Мое мнение ничего не значит. Возможно, лорд Карнэч прав и стоит сосредоточиться на настоящем.

Алекс открыл рот, чтобы возразить, но Эмили перебила его раньше, чем начались бы академические дебаты.

— Я уверена, что лорд Карнэч не откусит тебе голову за то, что ты выскажешь собственное мнение, — сказала она, пытаясь подбодрить подругу.

Пруденс прикрыла глаза рукой и посмотрела на небо.

— Я думаю, что нам, скромным женщинам, следует говорить о погоде, не так ли?

Эмили фыркнула.

Малкольм снова ринулся в бой:

— Я уверен, что вы гораздо умнее таких разговоров, мисс Этчингем. Что же вы увидели в этих камнях?

Пруденс обвела взглядом каменные кладки и наконец посмотрела на Алекса, хотя, конечно, она могла смотреть сквозь него на большую каменную арку за ним.

— Камни могут поведать лишь часть истории. Я пытаюсь увидеть то, что скрыто, — цвета, которые здесь предпочитали, наречия, на которых говорили, кому служили, во что верили. Зачем строили замок в горах? Почему защищали именно это место? Вот чем я восхищаюсь, милорд, сердцами мужчин, а не бюстами, высеченными из мрамора.

— Мрамора вы здесь не найдете, — заметил Малкольм.

И его слова разбили заклятие. На миг показалась та Пруденс, которую знала Эмили, только на миг подруга почти забыла, где находится. Но голос Малкольма отвлек Прю от Алекса и снова спрятал ее настоящую личность.

— Конечно. Простите мою рассеянность. Я строила замки в Испании.

— И населяла их, — сухо сказал Алекс.

Пруденс залилась румянцем.

— А какой смысл в замке, если в нем не живут люди?

Ее тон стал почти ядовитым — подоплеки Эмили не поняла. Но Малкольм сгладил неловкость.

— В этом мы с вами согласны, мисс Этчингем. Могу ли я предложить вам этот чудесный ростбиф?

Малкольм сменил тему разговора, оставив Эмили размышлять над своими возможностями.

Которых на самом деле у нее не было. Даже если бы она хотела выйти замуж, она не могла позволить Малкольму рисковать политической карьерой из-за нее, только не тогда, когда у ее писательской карьеры есть шанс однажды выйти из тени, не тогда, когда часть ее души надеется на это разоблачение. И она не может отнять у Пруденс то, что так нужно подруге, пусть даже Пруденс выглядит больной, а не очарованной, когда говорит со своим будущим женихом.

Возвратившись в замок, Эмили взяла подругу за руку и потащила за собой в комнату. Она в последний раз спросит Пруденс, даст ей еще один шанс отказаться от мысли о браке. А затем продолжит действовать по своему плану.

— Ты уверена, что хочешь выйти за Карнэча? — спросила Эмили.

Пруденс покачала головой.

— Это не важно, я думаю. Он достаточно мил, чтобы я смирилась. Я не могу позволить себе еще один год в девичестве.

— Но ты с ним почти не разговариваешь, — возразила Эмили.

— Это от ожидания, мне кажется. Я уговариваю себя не нервничать, но когда вижу его и думаю о том, как все могло бы быть… — Пруденс осеклась и проглотила слова о своих «могло бы быть». — Ведь у меня нет твоего бесстрашия. И я не могу продолжать ждать.

— Ты можешь продолжить свои научные труды и после свадьбы, — предположила Эмили, меряя комнату шагами.

Пруденс одарила ее взглядом, которого Эмили не поняла.

— Конечно. Мои труды. Моя нервозность в его присутствии наверняка исчезнет, как только я привыкну к тому, что он рядом. И когда мы поженимся, будет не так уж важно, найдет ли он мои труды и обнаружит ли, что я полнейший синий чулок, не может же он развестись со мной из-за моей любви к древним грекам.

Вернулся намек на улыбку. И Эмили поняла, что нужно делать.

— К слову, о греках. Я нашла в библиотеке то, на что тебе стоит взглянуть.

— Тогда пойдем? — спросила Пруденс. — До обеда еще уйма времени.

— Нет. Это лучше увидеть при свете луны. Сегодня я пораньше сбегу из гостиной. Останься там на некоторое время, чтобы никто ничего не подумал, а затем приходи в библиотеку в одиннадцать, и я покажу тебе то, что нашла.

Пруденс рассмеялась.

— К чему такие предосторожности? Только не говори, что нашла клад!

Эмили подумала о серебряных глазах Малкольма.

— В некотором роде. Я не могу пока сказать большего, это испортит эффект.

— Ну хорошо, — ответила Пруденс. — Я знаю, с тобой лучше не спорить, когда ты что-то задумала.