Погрузился Хирон в волны и поплыл. Но, опасаясь отравить кого-нибудь ядом, запретил морскому миру подплывать к нему близко.

Не послушались его голоса дельфины, нырнули под конское тело и понесли его к острову Лемнос. Умирали в муках одни дельфины от жестокого яда в пути, но замещали их тотчас другие. Умирали и эти, и снова их сменяли другие. И не мог их отговорить Хирон, ибо жертвенны спасители всего благого — дельфины: видели они великую муку Хирона, постигали его высокий подвиг и хотели, чтобы скорее доплыл Хирон до Лемноса.

Там спустился Хирон в кузницу киклопов.

Изумился бог-Хромец при виде Хирона и тому, что весь он покрыт прилипшей к телу листвой.

Никогда еще не вступали в эту кузню кентавры.

Сказал бог-кузнец:

— Ты здесь первый.

— И последний, — добавил Хирон. — Если помнишь ты о титановой правде, то скажи мне не таясь: не сковывал ли ты тело Асклепия и не знаешь ли ты, где оно? Сверг его Зевс.

Не забыл бог-Хромец своей хромоты Зевсу, открыл бы он Хирону, где тело Асклепия. Но не знал об этом и он.

Ответил:

— Я слыхал, что Асклепий — безумец и что безумие его оглушил Зевс громами. Ведь безумный бог весь мир обезумит. И все станут тогда в мире безумными. Всегда в бурях будет от безумия море. Будут горы плясать в безумной пляске. Вверх ногами-корнями станут деревья на голову.

Будут львы в безумии кормить ланей. И огонь захочет выпить воду. И все угли захотят быть алмазами. Все начнут метать в небо зажженные факелы и кричать, что они молниевержцы. Все начнут возить медные бочки на медной колеснице по медному мосту и кричать, что они повелевают громами. Или забыл ты о безумной Салмонее? Будут ноги себе рубить секирами, думая, что вырубают винные лозы, и кричать в безумии: «Долой Вакха!» Или забыл ты о безумном вакхоборце — царе Ликурге? Захотят, чтобы все, к чему прикоснутся, тотчас обращалось в золото: станет золотом вода и хлеб, но живой мир останется голодным. Или забыл ты о царе Мидасе? Будут слепых называть зрячими, а зрячих называть слепыми. Или забыл ты о слепоте зрячего Эдипа, отцеубийцы? Захотят все взлететь на Олимп и быть богами. Или забыл ты о безумном Бел-лерофонте? Все белое назовут черным, а все черное назовут белым; из-за тени осла начнут спорить, как о выеденном яйце. Состязаться все будут друг с другом в безумии, чтобы один стал безумнее другого. Нет, не может бог быть безумным. Но не сковывал я Асклепия и не знаю, где его тело.

Поплыл Хирон обратно к берегу, и снова погибали ради него дельфины.

Тогда решил Хирон спросить об Асклепий у владыки преисподней — у бога Аида. Нашел он в земле глубокую расселину и воззвал к Аиду. И на голос сына Крона поднялся из преисподней бог мира Теней. Никогда еще ни один бессмертный титан не взывал к подземному богу. Сказал Аид:

— Не витают вокруг тебя подземные Керы-Беды. И Эринниям, демонам мщения, ты не подвластен. Не подвластен ты ни демону Смерти Танату, ни мне. Зачем вызвал ты меня, сын Крона?

Сказал ему Хирон:

— Выдай мне из тартара тело Асклепия, если оно низвергнуто в тартар. Или скажи мне, где оно: в недрах или на почве земли? Если выдашь мне тело Асклепия из тартара, сойду я добровольно к тебе в подземное царство, как смертный.

Ответил Хирону бог Аид:

— Не подвластен мне тартар, Хирон. Не всевластен я в подземном мире. Только Зевсу подвластен тартар. И не знаю я, где Асклепий. Одни тени смертных в аиде мне подвластны — он же бог. Но скажу тебе, что знаю: только тот найдет тело бога, кто отдаст за него часть своей живой жизни.

И ушел под землю Аид.

Тогда решил Хирон воззвать к низвергнутым в тартар титанам Уранидам и спросить их об Асклепий. Но для этого надо было ударить могуче, всей силой титановой, трижды копытом оземь. И не знал Хирон, вытерпит ли муку от одного удара его тело. Не взорвется ли клокочущий в нем котел? Не брызнет ли во все стороны черная пена из тела, не обрызгает ли его всего ядом? И не знал также Хирон, вытерпит ли второй удар копытом его мысль. И не станет ли Хирон безумным. О третьем ударе он не думал. Знал: если вытерпит он два удара, то вытерпит его бессмертная сила и третий.

Долго стоял он в раздумье, весь терзаясь болью. А поодаль пышным кустом возвышался Геракл. Видел он раздумье Хирона и ждал, не нужны ли будут титану руки Геракла.

И вдруг топнул могуче Хирон копытом и издал грозный клич титанов. Содрогнулось его тело под листвою, и брызнул из-под листьев черный яд. Застонал тяжко титан от лютой боли. Сжал он крепко ладонями голову и снова топнул оземь, под вторичный титанов клич. Но не грозным призывом, а высокой жалобой прозвучал его второй клич к титанам Уранидам. Уже шаталось, корчась от мук, тело Хирона, и словно черный пламень вставал от него в воздухе. Еще сильнее застонал Хирон, еще крепче сжал ладонями голову и в третий раз топнул оземь передним копытом. Но не мог он уже в третий раз выкликнуть клич: только стонущий возглас протянулся вдаль, и столько было в нем печали, что выпустил суровый Истребитель титанов из рук пышный куст и протянул эти руки к титану Хирону. И вот донесся до Геракла из тартара подземный голос сверженного Крона:

— Я слышу тебя, Хирон. Говори.

Но Хирон лежал уже, повалившись на бок, на земле, и все его конское и человеческое тело содрогалось и пылало.

Тогда шагнул к нему Геракл на помощь. Только шаг сделал герой к Хирону и остановился.

Рано ты шагаешь, герой. Не дошло еще дело до Геракла. Еще был Хирон бессмертным титаном, сыном Крона.

К земле лицом припал поверженный болью кентавр, и прозвучал в мировой тишине его тихий голос:

— Крон, где тело бога Асклепия?

И ответил голос Крона:

— Нет Асклепия в тартаре. Он в ущелье…

Но словно тяжкие медные колокола ударили под землей, в глубинах тартара, долгим стоязыким гудом, и этот гром и гуд заглушил последние слова Крона. Это стражи титанов, Сторукие, грянули в медные стены тартара медными палицами на голос древнего Уранида Крона, отца Зевса и Хирона.

Смолкло все. Только слышно было, как стучит сердце Геракла: тоже как колокол.

Долго-долго пролежал так Хирон на земле. Почернела вокруг него почва, и все живое вблизи умерло. Снова стоял Геракл пышным кустом поодаль и ждал, когда будет нужен титану Геракл.

И вот уперся Хирон рукой об землю и приподнял слегка свое человеческое тело. Опущена была его голова бога, и вся она побелела. Исчезло ее золото и сбежало серебро с бороды. И, как у смертных, рассекли лицо Хирона впадинами морщины. Только глаза его еще сияли бессмертием.

Встал Хирон на ноги только к ночи. И когда встал, под ним — на том месте, где лежало его тело, — дымилась и тлела земля.

Снова двинулся в путь Хирон, и снова медленно шагал за ним поодаль, неприметно для Хирона, Геракл, продолжая свое тихое дело. И впрямь, тихое дело свершал Геракл, но было это тихое дело большим.

Но Хирону был нужен свет.

Тогда подошел Хирон к смолистой сосне. Сделал себе факел, и сам собой запылал тот факел от жара, исходившего из тела Хирона. С пылающим факелом в руке продолжал могучий волей кентавр свой путь, чтобы найти то незнакомое ему ущелье, в котором лежало тело Асклепия. Всю силу своего прозрения напрягал он в пылающем от яда теле кентавра, но не открывался его взору образ Врачевателя-бога.

Так шли всю ночь Хирон и Геракл, заглядывая по дороге во все ущелья, и уже подходило время к рассвету, к тому времени, когда прячутся под листья и в щели все комары и мошки, как вдруг услышал Хирон возле уха тонкий зуд в воздухе и еще более тонкий и звенящий голос. Говорила мошка, самая крохотная из всех мошек на свете:

— Хирон, ты ищешь Асклепия. Он скрыт в ущелье Мхов. Я расслышала слово Крона. Давно бы я тебе об этом сказала, но лишилась я от страха голоса — так страшно ударили Сторукие в медные стены тартара. Я все время сижу у тебя на реснице и греюсь. Ночь холодна. Следуй за мной: я поведу тебя в ущелье Мхов.

И пошел сын Крона, мудрый Хирон, за мошкой, а позади него вдалеке шагал Геракл.