- Боже мой, как всё это суетно, глупо и смешно, - сказал он, вспомнив продолжительные и экзальтированные ласки этой юной красавицы, тогда как надо было обдумывать ход сражения со Святославом. - До тебя ли! - произнёс он, - и отодвинулся от неё.
И она поняла свою назойливость и так и осталась на ковре неподвижной, только ещё ниже отпустила голову в колени.
Он не мог уснуть, хоть и старался это сделать. Одна ужасная мысль сменялась другой, и по мере её обдумывания принимала грозный смысл. И этот Калокир - друг юности. О! Он слишком умён, он не станет поддерживать слабого. Друг для него только тот, из кого можно извлечь пользу. Херсонес для василевса уже потерян. Ненавистные херсонесцы всегда были строптивы, непокладисты, мятежны, они больше тяготели к Тмутаракани - провинции Киевской Руси. В случае необходимости Калокир может бросить и своё войско в поддержку Святослава.
Цимисхий знал неутолимую страсть Калокира к почестям и богатству. Опять василевс налился гневом, и зубы его застучали от нервного напряжения. А может быть оно уже тут, - это войско Калокира? Только не показывается до время. О! Этот утончённый патрикий может уготовать такую западню, из которой не выберешься. Это он помог Варде Фоке и его отцу куропалату Льву.
Следовало быть сейчас в столице, в которой поднимается ропот среди плебса и плетутся интриги со стороны сторонников Фоки… Притаившиеся болгары при первых признаках его пошатнувшегося трона опять примут руку Святослава, они и сейчас мечутся туда и сюда. Монахи (эти гнусные святоши, жадные ханжи) тоже недовольны, мало им дал… Писаки тайно мутят народ: изнурил де Цимисхий население войнами и поборами, в том числе и с монастырей и церквей. «Проклятое племя славян»- как называлось оно у хронистов, чиновников империи, расселилось по всему северу, заселило села, города, проникло в войска, в палаты в качестве стражи, даже в покои царицы, в гвардию телохранителей -«бессмертных». Ненадёжный народ! При всяком ослаблении царской власти всегда готовы изменить. Они и сейчас из ромейских владений бегут в места, занятые Святославом, который не признает ромейских порядков и крестьянам-общинникам даёт послабление. И хотя сам князь язычник, но не преследует за веру. Тоже коварный умысел! Откуда он научился такой государственной мудрости? От матери? Как ошибся этот ротозей Никифор Фока, ведь умный и проницательный полководец, как он ошибся, пригласив Святослава в союзники против болгар. Вот теперь я - разделывайся за эту ошибку. А может быть, ошибаюсь и я?!
Цимисхий поднялся в страшной испарине. Дух перехватило от досады и гнева. Он вышел и глянул в сторону русского стана. Светились огоньки костров. Может быть, Святослав готовит ему новую неожиданность. Всего можно ожидать от этого загадочного народа.
Глава ХLII. СМЕРТЬ ВОИТЕЛЬНИЦ
Иоанн Цимисхий не ошибся. Святослав тоже не спал с тех самых пор, как измученные воины, по случаю прекращения боя, вернулись в город. Только тут князь увидел: каким-то чудом его войско уцелело.
Воины, эти сильные и молодые люди от утомления падали прямо на улицах под тяжестью одного только щита. Изголодавшееся и обессиленное население помогало им чем могло. Князь приказал прирезать всех оставшихся лошадей, собак, птиц и кормить войско. Он сам ходил по городу и наблюдал за переноской слабых и раненых. За этот день он перевидел много смертей и надрывающих сердце сцен: жены плакали над трупами павших мужей, сестры перевязывали раны братьям, матери искали погибших детей. Многих славных дружинников он вовсе не видел среди живых.
- Выдержим ли мы завтра такой натиск? - спрашивал князь каждого встречного дружинника…
- Негоже, князь, нам - ратным людям впадать в печальные раздумья, - отвечал каждый. - Выводи в бой, а там само дело покажет…
Князь знал, лучше умрут, чем признаются в малодушии. Всё же, прежде чем продолжать сопротивление, он решил созвать совет дружины.
Когда подобрали раненых и перевязали их, языческая часть дружины удалилась на берег Дуная и погрузила павших в его струи. Дождь прошёл, и Святослав вышел за городские ворота. Там подбирали убитых, складывали их на костры и сжигали: Князь увидел облачённых в воинские доспехи женщин. Они приготовились к самосожжению, желая встретиться с мужьями в загробном мире, и приносили себя в жертву Перуну и Велесу. Вдовья жизнь для них лишалась всякого смысла. Пепел и останки после трупосожжения складывали в сооружение вроде бревенчатого домика и засыпали его землёю. Получался холмик. Таких холмиков было много насыпано по берегу Дуная, в которых покоились останки и пепел русских воинов. Похоронили знатного военачальника в «корабле» - погребальном сооружении. «Корабль» был на подпорках, в него усадили труп этого боярина, сложили подле него посуду и питье, и зарезали для жертвоприношения его любимого коня. С ним в могилу уложили пепел сожжённых слуг и жён.
Христиане совершали обряд отпевания покойников отдельно от язычников.
Пленных со связанными руками и ногами складывали на костры и поджигали, как умилостивительную жертву славянским богам.
На других кострах лежали женщины с отрезанными косами и перерезанными горлами. Это добровольно самосжигаемые язычницы, потерявшие детей и мужей.
По той суровой тишине, которая царила среди этих некогда цветущих, говорливых и буйных дружинников, охотников до чарок и плясок, и по той готовности принестись в жертву, на которую бездумно обрекали себя женщины, и по тому, наконец, что военачальники избегали в разговорах касаться завтрашнего дня, полные, однако, готовности пасть в бою, князь понял, что это - одержимость отчаяния, а не уверенность в победе, и он решил, что дальнейшее сопротивление бессмысленно.
Только к утру он вернулся в хоромы, куда приказал созвать военачальников. Но ещё на крыльце заметил необычное движение. Служанки бегали по горницам, фигуры их мелькали в освещённых окнах. Предчувствие несчастья охватило князя. Он вошёл в спальню жены. Она металась на кровати без кровинки в лице. Священник Григорий шептал молитвы, стоя в углу перед образом Спасителя. Пахло ладаном и травами, которыми княгиню пользовала знахарка. Князь молча подошёл к ней, склонился и поцеловал её. Князь любил её строгой любовью воина, а теперь она стала ему духовно ближе…
- Зачем ты это скрыла от меня? Разве это дело женское?..
- Не говори так, - ответила она. - Вас было недостаточно. Не сидеть же нам сложа руки, когда мужья погибают. Да в бой пошли все жены дружинников. Ты прости меня, что я это сделала без спроса. Но мне бог велел.
- Как это он мог велеть? Какой жестокий к тебе бог?
- Ты не знаешь его благости. В этом и есть моё главное горе. Я скоро умру. Может быть, сегодня же. У меня проткнут живот. Я сражалась в задних рядах. Когда передние изнемогли и их порубили, я выдвинулась вперёд. И крикнула: «Смерть вам!» Я забылась и крикнула на своём языке. Тогда ромейские воины загалдели: «Хватайте её! Хватайте живьём, это - ведьма! «Ах так! - вскричала я и бросилась на них. Рядом дружинник меня защищал, но я хотела защищаться сама. Меч ромейца проткнул мне нутро… Я истекаю кровью… Крестись и увидимся на том свете…
Князь видел, как у него на глазах расползалось кровавое пятно на одеяле, которым была прикрыта княгиня. Он приник к ней и замер.
- Последняя моя просьба - крестись… и мы будем вместе на том свете… Матушка твоя Ольга, ты и я. И тебе будет легко умирать, как и мне… Здесь на земле мы временные гости. Умирать всем придётся. Запомни, ромейский царь победит тебя. Если не победит, то перехитрит, очень ты прост и доверчив. Я знаю хитрость ромейских царей. Нет никого на земле хитрее их.
Святослав молчал, потрясённый жестокой правдой её слов. Она коснулась его руки холодными губами и добавила:
- Старый Свенельд давно бы крестился, да тоже стесняется дружины… А сына крестил, что у древлян воеводит. Он сам мне говорил об этом не раз. Свенельд мудр, он много государств посетил и лучше нашей веры не нашёл, хоть и остался язычником ради тебя. Да ты и сам видишь - лучше её нет, нашей веры. Ты не боишься угроз врага, а перед насмешками языческой дружины пасуешь. Дай мне обещанье, что после того, как я умру, станешь христианином… И я уйду в тот мир спокойно.