- Вот и попробуй тут… Стены и те слышат… Крыша и та видит… В какое время мы живём! К кому прибегнуть?!

- Но ты забыл, что у нас Святослав…

Святослав храбр и дерзок, не спорю. Но - это обоюдоострое оружие - опираться на Святослава. Русь - давно не младенческая держава, она давно мозолит нам глаза. Давно рвётся к морям, к нашим границам и сокровищам ромейской империи.

- О, доместик! Как ты близорук. Никифор прав, призывая на помощь Святослава, прав во всех отношениях. Натравливая его на болгар, он тем самым ослабляет нашего северного соседа, развязывает себе руки для борьбы с арабами и ослабляет саму Русь. Едва ли Святослав победит болгар. Но если и победит, он очень ослабнет после победы, а до Киева далеко. Кругом его враги… Я обещаю ему поддержку, и он этому простодушно поверит, не понимая, что Балканы - это ловушка для него. Во всяком случае надо иметь в виду, доместик (Калокир настойчиво продолжал подчёркивать его титул, чтобы показать свою неприязнь к указу василевса), что, конечно, наша первейшая задача - не допускать этого хищника к Чёрному морю. Тут хлопот не оберёшься. Согласен, но… Никифор - болячка пострашнее.

- Ты хорошо все стороны вопроса принял во внимание. И не забыл, что варварская держава, которую Святослав увеличил втрое, теперь намерена расширяться на Запад и нас проглотить.

- Пусть он делает своё дело, а уж убрать его - более лёгкая задача, не с такими справлялись…

- Да, пожалуй, ты прав.

Калокир обнял Цимисхия:

- Ум - хорошо, а два лучше. Доместик - сила, но если иметь в виду, что наместник Херсонеса имеет и войско и деньги, так если эти две силы соединить…

Цимисхий не отпускал его из объятий…

- Делить добычу пополам?

- Пополам… Но пока не убит медведь…

- Свои люди - там разберёмся…

Когда Калокир ушёл, у Цимисхия отлегло от сердца. Значит Феофано и Калокир уже всё продумали и предрешили. Ему приходится только ждать. Но ждать пассивно, это значит отдать свою судьбу в руки других, таким образом он невольно становится игрушкой в руках Калокира. И уже сейчас, когда Калокир оказался его надеждой к избавлению от опалы, надеждой возвращения к власти, он в то же время стал представляться Цимисхию самым опасным соперником. Цимисхий, этот гордый аристократ, племянник василевса, богач, властелин и грозный полководец, привыкший надсмехаться над всеми в империи, от одной мысли, что какой-то провинциальный чиновник, теперь является в роли его избавителя, от одной этой мысли Цимисхия бросало в жар и в холод:

- И ведь жалкий чинуша как вдруг стал выражаться о царице! «Она не привыкла отказывать себе в том, что ей хочется». Ах ты, неумытое рыло!.. В другой раз я мог бы безнаказанно затравить тебя собаками и никто во дворце и пальцем бы не пошевелил для того, чтобы горевать об этом…

В сущности Цимисхию ничего определённого не было сказано, но он знал, что если этот понаторевший в интригах, осторожный и смышлёный наместник и прожжённая в дворцовых шашнях царица что-то решили, значит они всё взвесили, учли и сети закинули. Но на какую роль рассчитывает сам Калокир после удачного заговора? «Пополам?» Но что значит - «пополам?». Два медведя в одной берлоге не уживутся… Неужели претендует на первую роль?! Тогда - новая борьба! Первую роль Цимисхий не уступит никому! Только ценою жизни! Ах презренный провинциальный нахал! Балаболка! Не умеющий взять в руки оружие… «Пополам!».

Глава XI. КЛЯТВА НА МЕЧЕ

В Киев приезжали купцы из всех стран и славу города разносили по всей земле. На Западе, на Севере, на Востоке шла молва о богатстве русской столицы. Русские «гости» и сами умели и любили торговать. Они бывали в Европе, плавали и по Балтийскому и по Каспийскому и по Русскому морям, ездили к арабам в Багдад и в Царьград, где у них было своё подворье у церкви св. Мамы. Русские бояре и «гости» вывозили в чужие страны меха, самые дорогие и только в России и добывающиеся (куниц, бобров, лис, медведей и т. д.), воск, мёд, лен, юфть, рыбу, орехи, рабов, овец, коров; предметы ремесла: серебро с филигранью, зернь и чернь, резную моржовую кость. Византийские поэты даже сочиняли стихи, прославлявшие изящество и добротность изделий киевских резчиков.

Караван судов на Днепре готовился к отплытию на Дунай. Свенельд в широких портах и холщовой рубахе, стоял по колено в воде, распоряжался какие лодки догрузить и какими товарами. Холопы несли к берегам мотки верёвок, вороха мехов, катили бочки с мёдом… Дружинники в золочёных шлемах толстыми ремёнными бичами хлопали, разгоняя сгрудившихся киевлян, глазеющих на необычно огромное сборище лодок, отправляющихся куда-то далеко-далеко, за море Русское. На судах уже сидели рядами дружинники и воины и пели разудалые песни. Среди них выделялись алыми плащами и добротным оружием сотники и десятники. Щурясь от ослепительного солнца, подставив ему распахнутые груди, они переговаривались на расстоянии с жёнами и детьми, стоявшими на берегу, с которыми расставались ради славы, подвигов и добычи. Боярышни и боярыни в изукрашенных киках, сиявших на головах как венцы, в монисто, в бусах, в браслетах и кольцах, унизывавших не только руки до локтей, но и ноги до колен, ярко улыбались и махали дружинникам цветными платками.

В дружине преобладала молодёжь, та, с которою рос князь, которую водил с собой в походы. Пёстрая, нарядная, галдящая толпа заглушала распоряжения воеводы, который зря посылал в её сторону увесистые угрозы и срамные слова. Степенно, чинно прощались в лодках с дородными жёнами и домочадцами торговые «гости», везущие в заморские страны, пользуясь защитой войск Святослава, новгородский янтарь, хазарские товары.

Вот толпа заволновалась и расступилась. К воде подошёл, спустись с берега, Святослав с матерью Ольгой. Провожали великого князя также две жены, каждая из которых вела за руку своего сына. Они шли на почтительном от мужа и свекрови расстоянии молчаливые, угрюмые. Мальчики в атласных рубахах и остроконечных сафьяновых сапожках пытались оторваться от матерей, чтобы попугать быстрых чаек над Днепром. Это были дети Святослава: Олег и Ярополк. Младшего - Владимира, черноглазого, с серьёзным лицом, вела за руку бабушка Ольга.

- Ну, с богом! - сказала она, сама перекрестилась и перекрестила широким крестом караван судов на реке. - Поменьше бражничайте. Безделье да пьянство притупляет ум и чинит вред добрым нравам.

- Целуй мать, греховодник, да приласкай жён с детьми, смекаю - надолго едешь. А об них не беспокойся, они останутся под моей верной рукой.

Ольга подставила щеку и сын поцеловал её.

- Не задерживайся в болгарах. Стара я стала землёй-то управлять, да и не бабье это дело.

- Повинуюсь, княгиня, - ответил шутливо Святослав. - Но только, матушка, чуток тебе поперечу. Негоже воину около женских-то подолов тереться. Печенеги и то засмеют.

Ольга подала властный знак жёнам князя, молодым, свежим как розы, в роскошных аксамитовых одеждах, украшенных кружевом из царьградских тканей и золотыми бубенчиками на подолах и на рукавах; бубенчики при движении княгинь позванивали. Жены молча, величаво, бесстрастно приблизились к мужу, встали как статуи. Ольга пригнула их вполпояс, и они вдруг упали лицом вниз к ногам мужа. Он поднял их, также бесстрастно по-деловому наскоро поцеловал. Затем взял на руки сыновей, всех сразу, прижал к груди:

- Я вам привезу самострелы заморские… Упражняйтесь вволю… Вырастете, так очень пригодятся… Недругов у нас хватает… Со всех сторон недруги…

И матери:

- Детей, матушка, хранить пуще глазу. Коли паду костьми в чужой земле, останутся на Руси княжить…

Неожиданно Святослав почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Оглянувшись, он увидел в толпе того самого парня, который дрался на дубинах в Бутутино. То был Улеб. Только теперь он больше походил на затравленного зверя. Князь подозвал его:

- Ну, что одолела жена, парень?