- Ну ладно. Тогда скажи: тот человек, которого царица велела проводить из гинекея - человек среднего роста, хорошо сложен, обходителен, цвет лица у него белый, глаза голубые, золотистые или белокуро-золотистые волосы, рыжая борода, тонкий правильный нос, смелый взгляд. Не так ли?

Роксолана покачала головой и тихо ответила:

- Рабыням, занятым в покоях, не велено разглядывать никого. Не велено замечать ни их лица, ни походки, ни волос, ни бороды, ни одежды, ни оружия… Тем более, если это мужчина, да ещё молодой… как этот… приятный вельможа…

Лев Фока, у которого трещала голова от безостановочных кутежей и его одолевала досада, что он не сумел, играя в кости, обыграть перед этим своего партнёра, вдруг расхохотался:

- Ага! Значит красотка не утерпела… Зыркнула на приятного вельможу…

Роксолана, поняв оплошку, с воплем бросилась к ногам куропалата:

- Пощади! Умоляю, владыка… Боги тебя за это наградят… А я ничего не знаю. Съехала повязка с глаз и я невольно увидала…

- Сейчас ты распишешь что увидала…

Лев Фока махнул рукой… Евнух-палач зажал голову Роксоланы между колен, одним взмахом содрал с неё наплечную накидку и тунику. Роксолана с ног до головы дрожала мелкой дрожью. Евнух ткнул Роксолану в бок и она склонилась к ногам куропалата.

- Запомните, что я вам сказал, - произнёс Лев Фока, поворачивая ногою распростёртое тело Роксоланы. - На любых невольничьих рынках за подобный товар верные сто номисм.

Евнух подвёл Роксолану к деревянному станку и вложил её руки в железные наручники, так что вытащить их она уже не могла. Наружи оставались одни пальцы. Палач вытащил из ларца иголки и всадил их под ногти девушке. Роксолана истошно завопила, дёргаясь всем телом. Глаза её почти вылезли из орбит, она сделала несколько конвульсивных движений и начала грызть землю.

Лев Фока дал знак, евнух вытащил из-под ногтей иголки и снял с рук железные нарукавники. Искажённое пароксизмом лицо Роксоланы ничего не выражало, кроме муки.

- Это был он? - спросил Лев Фока.

Девушка молчала и трясла пальцами, с которых капала кровь.

- Он вышел из спальни царицы, этот знатный вельможа. Ты вывела его из спальни?

Девушка стонала и высасывала кровь из пальцев.

- Я спрашиваю: из спальни ты вывела вельможу или из какой-нибудь другой комнаты?

- Говорить ли мне это или нет, в этом вольна только царица.

- Я тебя не спрашиваю, вольна ли сознаваться в этом ты или сама царица. Я спрашиваю, видела ли ты как знатный вельможа выходил из спальни царицы или не видела?

- Не видела, - произнесла в отчаянии девушка, и залилась слезами. Она знала, что выдача секрета царицы наверняка чревата смертью.

Лев Фока махнул рукой. Евнух молча сгрёб голую девушку, бросил её на помост, запер ноги в деревянные колодки, так что наружу выходили только ступни ног. Девушка решила умереть, чтобы не подвергаться новым мучениям уже от самой царицы. Палач развёл огонь в очажке со смолой и подставил очажок к пяткам девушки. В подземелье запахло жареным.

- Хватит, - сказал куропалат, - вы и в самом деле испортите товар.

Колодки сняли с ног Роксоланы. Сняли и верёвки с тела. Она продолжала извиваться на помосте.

- Теперь записывай, - приказал Лев Фока другому евнуху с пергаментом и с камышовым пером в руке. И строго Роксолане:

- Царица приказала тебе привести знатного вельможу прямо в спальню?

- Да, - выдавила из себя девушка, стеная и извиваясь.

- И дала указания как его провести?

- Да, - ответила девушка.

- И около часа оставался знатный гость с царицей наедине?

- Да.

- Потом ты получила тайное приказание царицы вывести его незамеченным?

- Да.

- Записывай точно, - опять приказал куропалат евнуху.

И строго Роксолане:

- И с тебя взято было слово, что ты никому и нигде не говорила, кого ты пускала к царице? И ты провожала его уже не в первый раз?

- Нет, нет, - завопила Роксолана. - Это ложь!.. Это… О, боги, пошлите мне смерть.

Лев Фока махнул рукой и евнух-палач взялся на очажок.

- Да, да, да! - закричала в ужасе Роксолана. - Я провожала его уже не один раз…

- Кто он был?

- Он был молодой, красивый вельможа, белое лицо, голубые глаза, рыжая борода…

- Подробно, подробно записывай, - приказал Лев Фока писарю, - потом позовите лекаря, пусть он травами и мазями залечит ей ноги. И пусть это останется втайне от царицы. Подлинник допроса немедленно направить василевсу. Копию - мне.

Куропалат оживился, он был доволен исходом дела. Он заблаговременно предвкушал удовольствие, которое он испытает, докладывая царю о ночных визитах к царице ненавистного Льву Фоке полководца Иоанна Цимисхия.

- А среди евнухов двора, - приказал куропалат, - распространить слух, что рабыня хотела покончить с собой, обожглась и потревожила пальцы… Стража предотвратила её смерть.

Счастливым куропалат вышел из подземелья. Он торопился доигрывать партию в кости, надеясь ещё оттягать у партнёра богатую виллу с прислугой из рабынь и рабов на берегу Босфора.

Глава X. ДРУЗЬЯ - ВРАГИ

Придя домой, Цимисхий хорошенько выспался и вспомнил подробности прошедшей ночи с завидным удовольствием. Он замечал и раньше, что царица смотрит на него влюблёнными глазами, но никогда не рискнул бы пойти на сближение с ней, если бы не этот старый ревнивец, который прямо-таки Исходил весь такой свирепой подозрительностью, что даже его, родного племянника, остерегался держать в столице и постарался выдворить на Восток.

- Ну, старая ханжа, - выругался Цимисхий добродушно, - вот я тебе и отомстил за это.

И он заранее тешил себя тем, как станет рассказывать об этом своим верным и близким друзьям, которых почти всех он пригласил сегодня на пирушку. Стол был роскошно сервирован отборными винами и изысканными кушаньями. Но пришло время гостеванья, а ни один не явился. Первый раз в жизни Цимисхий ощутил холодное дыхание надвигающейся катастрофы. Томительное ожидание сменилось тяжёлой тревогой. Сперва он заказал повозку, потом передумал, велел подать паланкин, несомый десятью рабами. Паланкин - это торжественнее и великолепнее. Только цари да особо знатные персоны им пользовались. Он велел проносить себя по фешенебельным и богатым улицам и останавливаться у домов самых близких и сановных друзей. И тут же посылал слугу доложить о своём прибытии. На этот раз даже самый закадычный друг не оказывался дома. А когда на улицах Цимисхий встречал знакомых, то они притворялись, что его не заметили, хотя в другое время почли бы за честь, если бы он одним только кивком головы ответил на их приветствие.

Привыкший испытывать судьбу, и хорошо знающий, что и самые верные друзья иной раз оставляют нас в минуты страшной опасности, он взял, как говорят, быка за рога, и поехал во дворец к самому василевсу. Он был один из немногих, которым позволялось входить в Священные палаты без доклада. Стража знала его, любила его, - он был очень с нею щедр на подачки. Но на этот раз гвардеец, стерегущий ворота во дворец, молча и решительно перегородил мечом дорогу. Цимисхий и сам схватился за меч, намереваясь срезать тому голову. В другой раз он это и сделал бы, но непреклонный вид сурового гвардейца остудил его порыв.

- Немедля доложи василевсу, что его просит принять доместик Востока, - сказал Цимисхий, дрожа от гнева.

Гвардеец удалился, а другой, стоящий на противоположной стороне ворот, подняв меч, держал его готовым к действию. Так ни с кем не поступали, кроме подозрительных лиц и врагов империи. Долго ждал Цимисхий, как самый заурядный чинуша. Наконец дворцовый служитель вышел и бесстрастным голосом сказал:

- Его Величество василевс Царства ромеев, дражайший владыка мой, изволили выразить удивление в ответ на вашу просьбу: такого доместика на Востоке не значится.

Служитель, показав Цимисхию спину, тут же удалился. Доместик Востока знал лучше всех, что это значило, поскорее надо уносить ноги из столицы, пока не настиг тебя кинжал из-за угла, яд за столом, или пожар в доме - способы, которыми издавна расправлялись с недругами византийские владыки. Дома Цимисхия ждал приказ Никифора Фоки - немедленно покинуть Константинополь и жить в своей вотчине в глубинке азиатских владений.