Все воины во главе с контайджи бросились тогда, во время курултая, на восток, чтобы отразить нападение врага. На восток… Это не случайно. Джунгары поняли, что маньчжуры, убравшие с трона потомков Чингисхана и пришедшие к власти в Пекине не оставят их в покое. Маньчжуры для них – главная опасность. Джунгары считают маньчжур своими заклятыми врагами и в ненависти к ним растят детей, воспитывают воинов. Ненависть к врагам, согласие и единство меж собой – на это зиждется их жизнь, из законы.

Но, чтобы быть в состоянии отразить нападение многочисленных, как муравьи, маньчжур, джунгарам необходимо подчинить себе, завоевать казахов. Захватить их необъятную, простирающуюся от Едиля до Енисея территорию. Тогда у них будет вдоволь и пастбищ и базаров… Кто посмеет угрожать джунгарам, если они к тому же возьмут в свои руки шелковый повод караванов, следующих через казахскую степь на базары Бухары, Самарканда, Хивы, Шаша и Сайрама!

Тогда монголы и страны, некогда бывшие под их пятой, выступят в едином строю против маньчжур.

Джунгары не переставали твердить, что потомки Чингисхана происходят от настоящего мужчины, мужа сильного и могучего как лев. Да только сами они родились бабами!.. Необъятные территории, завоеванные некогда Чингизом в битвах и сражениях, утраченные потом его потомками, вернут, монголам не потомки Кубилая, ставшие китайцами, вернут джунгары! Джунгары, которых матери пеленали в конские потники, а укачивали в седлах лошадей!..

Помеха для джунгар – казахи, такие же кочевники, как они сами. Удастся сломить им хребет, раздробить кости – значит, вновь взойдет звезда монголов и ярко засияет на небе… Булатный меч, выкованный для того, чтобы перерезать глотку маньчжурам, надо сначала напоить кровью казахов! Синее копье, которому в будущем суждено возвыситься над вселенной, сначала надо нацелить на обитель степных народов!..

Вот какой замысел вынашивает контайджи, а мы даже перед лицом смертельной опасности не можем объединиться!»

Когда контайджи начал осуществлять свои замыслы, когда был разгромлен Сайрам, священный для казахов город, и они были вынуждены перенести свои маслихаты на Культобе, аулы на время забыли взаимные обиды. Стали все вместе думать, что предпринять, как жить дальше…

В тяжкую годину возрос в степи авторитет выходцев из народа. Многие простолюдины получили камчу – символ бийской власти. Высокородные тюре оказались в тени, на втором плане. Самым влиятельным и знатным султанам иной раз не доставался повод даже одного племени. Умным, красноречивым и энергичным биям выпадало порой держать власть в улусах. Кача и повод Старшего жуза перешли к Туле – бию из племени уйсунов. Среднего жуза – к аргыну Казыбеку, Младшего жуза – к алиму Айтеке…

Даже старейшины не могли припомнить подобного - не бии почитали за честь сидеть рядом с тюре, а тюре радовались, что их место рядом с биями.

Абулхаир испытал это на себе. Он хорошо запомнил тот случай, хоть и был тогда совсем юным. Однажды Айтеке бий оказал ему внимание и после собрания на Культобе пригласил вместе ехать домой. Абулхари тогда от счастья чувствовал себя на седьмом небе.

Айтеке внешностью и характером больше походил на батыра, чем на бия. Однако бийство дело нешуточное, не каждому под силу. Не каждый выдержит его тяжесть. Повседневная жизнь степи полна запутанных отношений: тайных и явных обид, буйных споров, сложных тяжб. Принять верное, справедливое решение иногда бывает куда труднее, чем совершить набег или потягаться силой и сноровкой на состязаниях батыров. В бийском деле необходимы не только изворотливость и ловкость языка, но и воля, и решительность. У кого из казахов больше воли и решительности, чем у Айтеке?.. Его уважали и знатные, и незнатные, и стар, и млад – для всех он был авторитетом. Никто не смел перечить ему в подвластных ему землях, раскинувшихся между Самаркандом и Бухарой, между Илеком и Тургаем. Молва о справедливости и уме Айтеке шла такая, что и кочевник, и оседлый – каждый степняк – с великим желанием выполняли его приказы и просьбы. Даже самые строптивые не смели ослушаться его. Конечно, была еще одна веская причина. Айтеке был правнуком родного брата Ялантуша. О Ялантуше среди казахов ходили легенды, в которых воспевались его беспримерная отвага и неслыханное богатство и щедрость. В далекие времена, когда он правил в священной Бухаре и несравненном Самарканде, там были воздвигнуты поражавшие красотой медресе и мечети.

Правитель Старшего жуза Туле-бий происходил их крупного казахского племени уйсунов, из рода дулат.

Казыбек не мог похвастаться знатными предками, был он низкого происхождения. Находились люди, которые пытались корить его этим. Однажды он отбрил обидчика: «Отец мой – черная ночь, мать моя – черная рабыня! Зачем дознаваться у джигита, коли сам он неповторим, о его предках?»

Никто и никогда не видел и не слышал, чтобы три этих бия ссорились или хмурились друг на друга. Если бы между степняками было такое же согласие, как между правителями трех улусов, то счастье не изменило бы казахам.

О биях говорили так: сложный, запутанный узел разрезал Айтеке, разматывал Казыбек, а Туле выпрямлял. Никто не смел ослушаться Айтеке, Казыбека и Туле. Не мог не признать, что их решения справедливы и мудры.

Тогда сложилась и пошла по степи поговорка: «Айтеке скажет – раскопает, Казыбек скажет – расчистит, Туле скажет – в корень смотрит».

Казахи гордились своими мудрецами –биями. А как они любили послушать их советы и наставления, как, бывало, жаждали, чтобы бии научили их уму-разуму!..

Когда самые неотложные и важные вопросы подходили на маслихатах к концу, люди просили, обращались с поклоном к Тауке-хану: «Пусть Айтеке, Туле, Казыбек скажут нам вещие слова! Мы хотим спросить!..»

- О чем вы желаете спросить биев? – вопрошал Тауке-хан.

… В памяти Абулхаира запечатлелось и то, о чем спрашивали казахи, и то, какие ответы изрекали три бия.

- Пусть скажут, что нас ждет впереди. Какие грядут времена? – следовал вопрос.

С места поднимался Туле.

- О сородичи и соплеменники. О народ! Не слишком ли часто ржут ныне наши кони, не слишком ли своенравны стали наши жены? – произносил он и садился на место.

Вслед за ним подымался Казыбек:

- Когда часто ржут кони, это значит – быть над степью большой грозе! Засверкают молнии, загремит гром! Если жены чересчур своенравны, значит, поднимется им цена!

Айтеке поднимал надо головой качу и грохотал:

- Если к стране приближается враг, то грива коня становится для мужчин кровом, кольчуга – женой, а копье – сыном! Чело мужа покрывают рубцы от ран, а лицо жены – горестные морщины.

Люди молча и горестно кивали головами.

- О чем еще хотите узнать? – провозглашал хан.

- Теперь пусть бии научат нас, как жить. Что важно для человека, что – нет?

- У каждого есть свой холм, своя вершина, с которой следует смотреть на мир. Для степняка это конь, сядешь на него, помотаешься по белу свету – лучше поймешь, что происходит вокруг… Аксакалы, старцы для народа – что запечатанное письмо: сумеешь раскрыть его – узнаешь, кто тебе друг, а кто враг, - взял первым слово Туле.

- Не кори молодость за то, что сияет, - все мы из нее вышли! Не кори старость за то, что ковыляет, - все мы войдем в нее! – выступил вперед Казыбек.

- Заработанный потом скот лучше славы, купленной ценой чести. Юнец, выставляющий вперед умный лоб, лучше старца, выставляющего вперед бесстыжую бороду! – отчеканил Айтеке.

- Что еще?.. – словно шелестел в мертвой тишине голос Тауке.

- Какая щедрость плоха, какая скупость хороша? Должен ли человек быть уступчивым?

- Плоха щедрость кнута на клятвы, щедрость муллы на проклятья, - мгновенно отозвался Туле.

- Дурная щедрость проявляется в излишней уступчивости. Когда мужчина сдается слепо, а женщина – отдается слепо! – Казыбек в подтверждение правильности своего суждения сделал резкий жест рукой.

- Щедрого на пустые посулы муллу на том свете ждет ад. Плуту не избежать ада на этом свете, ибо бесчестье – тот же ад. Уступчивость женщины ложится позором на ее род, уступчивость мужчины – на весь народ! – Айтеке говорил резко, будто выносил приговор и мулле-обманщику и плуту.