Абулхаир смотрел всаднику вслед, сожалея, что не смог задержать его, завязать разговор. Странный джигит, чем-то он заинтересовал Абулхаира. « Однако, сколько можно торчать над козлом вывалившим язык! – подосадовал на себя Абулхаир. – Что я в самом деле как полуденная тень, застыл, с места не могу сдвинуться!» - Он взгромоздил козла на лошадь и двинулся в том же направлении, что и незнакомец.

Когда он выбрался из ущелья, то увидел впереди всадника на чубаром коне. Так и скакали они вроде бы вместе и вроде бы врозь, пока не приблизились к одинокой невзрачной юрте.

Юрта была раскинута в прохладной и широкой ложбине. Всадник спешился и скрылся в юрте. « Ясно, это его дом! – решил Абулхаир. – Иначе, прежде чем войти, он спросил бы разрешения. Однако странно, что никто не вышел, не встретил его. Нигде не видно пасущейся скотины, не слышно собак!»

Абулхаир тихонько подъехал к юрте и подал голос:

- Есть с кем поговорить?

- Пойди-ка, встреть гостя! Донесся до него усталый голос.

Из юрты показался все тот же джигит. Он молча взял у него из рук повод, стал опутывать коня. Абулхаир стащил с коня рогача, опустил справа от входа в юрту, оглядевшись прежде по сторонам: нет ли все-таки поблизости пса, не дай бог попортит добычу!

За порогом темнели два громоздких предмета, по форме напоминавшие чашу. Для кого такие чаши могли предназначаться? Для собаки – чересчур велики, из них и льва накормить можно. Молодого султана разбирало любопытство. Он вгляделся попристальней и понял, что это не чаши, а старые изношенные ичиги.

Теперь, кажется, Абулхаир начинал смекать, где он, у кого в гостях оказался: « Люди говорят, у него даже пса нет…»

Джигит поджидал его у входа, перекинув чиевый полог, служивший дверью, за плечо.

- Ассалаумалейкум! – вежливо вымолвил Абулхаир и вошел с поклоном в юрту.

- Аликсалам! – ответил ему тот же немолодой усталый голос.

В центре юрты стоял медный таз с раскаленными красными углями. На углях кипел чугунный кумган с кривым носиком. За очагом белел дастархан из джейраньей кожи, на дастархане – две щербатые пиалы. Вдруг к одной из них протянулась огромная лапища.

Тут Абулхаир заметил смуглого, богатырского телосложения человека. Он горой возвышался на торе.

На великане были кожаные штаны, они доходили ему до колен. Могучая грудь, волосатые руки и ноги, тело в буграх мышц. Высокий выпуклый лоб, лошадиные скулы, брови выступают над глазами, как дозорные. Аллах не поскупился, когда создавал этого человека: щедро вылепил его. И лишь поскупился когда дело дошло до ушей великана: они были совсем крохотные.

« Какая-то волшебная сила есть в этом лице! Она собирает воедино все обилие, все излишества тела, освещает этого человека изнутри… - Абулхаира охватило волнение, предчувствие чего-то светлого, доброго. Он будто понял, что встреча эта неспроста, что она начало начал чего-то важного в его жизни. – Ой, а глаза какие большие, как испытующе смотрят!»

- Проходи, проходи, дорогой! – пригласил великан и слегка подвинулся, уступая гостю место на торе.

Абулхаир уселся на кожаной подстилке. Он был высокого роста, но сейчас, рядом с великаном, почувствовал себя совсем маленьким. К Абулхаиру подошел джигит. Он полил ему на руки воду.

- Добро пожаловать, да благословит тебя аллах! – приветливо вымолвил старый богатырь и отхлебнул из пиалы чаю.

- Пусть так и будет, аксакал, - почтительно ответствовал Абулхаир.

- Ну, путник, поведай мне о себе, - начал беседу старик и протянул пустую пиалу джигиту. - Кто ты?

- Охотник.

- Ну и как, торока в крови?

- Вроде да, - ответил, поколебавшись, Абулхаир.

- Тогда с тебя сыралги! – едва заметно улыбнулся старик.

Абулхаир бросил взгляд на джигита. Он с угрюмым взглядом разливал чай.

- Тебя, сынок, что-то смущает? – догадался старик.

Опорожнив пиалу, Абулхаир накрыл ее ладонью.

- Есть отчего смутиться! – пробормотал Абулхаир. – Вот мы с моим сверстником не знаем, кто кому должен дать сыралги. Не часто такое случается, что случилось с нами… Два стрелка наповал уложили одного козла!

Джигит насупился еще больше, но опять смолчал.

- А как вы сами, каждый из вас, думаете, чья же это добыча? – старик с легкой усмешкой посмотрел на них.

- Чья стрела долетела первой, тот и хозяин! – задиристо, с вызовом произнес джигит.

- А как ты считаешь, путник?

- По-моему, будет справедливо рассудить так: хозяин добычи тот, чья стрела сразила козла! – улыбнулся Абулхаир.

Старик поморщил нос, с трудом удержался, чтобы не улыбнуться.

- Где поразили козла? – обратился аксакал к джигиту.

- В ущелье, он на скале красовался…

- Э-э-э. Куда же угодили стрелы? – старик перевел взгляд на гостя.

- Одна в подмышку, другая в глаз. – этот допрос забавлял Абулхаира, настроение его отчего-то все улучшалось.

Аксакал вновь поочередно оглядел джигитов.

- Ну и что же не сумели опознать свои стрелы?

- Я-то опознал! Моя попала в подмышку, в-о-о-о-н на сколько вошла! – джигит отмерил пальцами немалое расстояние.

Старик не сдержал улыбку, покачал головой:

- И вы до сих пор не сообразили, кто свалил козла?

- Мне-то ясно – кто! Чего тут соображать да гадать? Я… - поспешно вставил слово джигит. – Убила стрела, вонзившаяся на целую пядь, а не та, что скользнула по глазу едва-едва!

Старик бросил на джигита снисходительный взгляд, хмыкнул:

- Вы слышали когда-нибудь такую поговрку: скотина принадлежит тому, кто ее пас, а зверь – тому, кто его встретил? Слышали небось? – обратился аксакал к джигитам. Лицо его излучало доброту и ласку. Оба дружно закивали, у соперника же Абулхаира победно вздернулся нос…

- Козла первым увидел ты, сынок! Судя по тому, что стрела вошла в зверя, на целую пядь, как ты тут показал нам, ты долго и старательно целился.

Довольный джигит с облегчением вздохнул.

- Однако… однако… нельзя сразить матерого рогача стрелой, угодившей ему в подмышку. Торжество вспыхнувшее было на лице джигита, мгновенно угасло. Старик продолжал раздумчиво: - Если козел стоял на вершине скалы, то его сразила стрела, пущенная в глаз. Сразила сразу же! Так что, сынок, хотя твоя стрела и вылетела первой, но сразила козла стрела путника. К тому же… видишь ли… он выстрелил не целясь… - аксакал выдержал красноречивую паузу. – Не стоит, наверное, вступать в спор из за добычи, со стрелком, который не целясь, поражает жертву в глаз, - многозначительно закончил он.

Оба охотника вспыхнули. Старик помолчал, дал джигитам возможность прийти в себя – одному от смущения, другому от радости. Потом речь его потекла дальше:

- Думаю я, сынок, наш гость – один из сыновей Абдуллы. У кого еще в степи найдутся такие зоркие глаза и такая точная рука? Мне известно, что сыновья Абдуллы, кроме одного, любят носиться по степи и горам, со свитой, с собаками да соколами. Шум поднимают во время охоты, аж земля дрожит… Ты, дорогой мой, думаю я, султан Абулхаир.

Джигит вскочил с места. Старик сказал сыну сурово:

- Сын мой, благодари всевышнего, за то, что не лишился коня, вступив из-за зверя в спор с султаном. За то благодари аллаха, что он избавил меня от позора… Знаешь, что причитается мне за твое глупое поведение? За то, что седобородый отец вырастил сына-невежду? Посадить могут задом наперед на ишака и провезти по аулам…

Абулхаир сделал попытку остановить старика:

- О аллах, каких страстей вы тут наговорили, Матэ-ага!

- А как ты догадался, что я Матэ, султан?

- Потому, какой меткий стрелок мой курдас!

Старик от души расхохотался:

- Ты небось имел ввиду другое! Одежду его, а?

К лицу джигита снова горячей волной прилила кровь. Абулхаир поспешил ему на выручку:

- Матэ-ага, мы оба встретили этого рогача на счастье. Я давно мечтал увидеть вас!

Старик долго хранил молчание, будто хотел проникнуть в истинный смысл слов Абулхаира.