Он промокнул глаза, повернулся и, не оглядываясь пошел по аллее к выходу.

Вот когда Джонатана пронзило воспоминание о разговоре с бароном Ф. Он собственно никаких обещаний не давал, они, в общем-то, ни о чем не договорились. В словах барона было много разумного и бесспорного, но за всем обыденным содержанием их беседы и, если хотите, негласного уговора, теперь вдруг открылась та самая ширь, о которой упоминал Сен-Жермен. Явь, ограниченная рамками беседы с бароном, и фантастический простор никак не соприкасались. Одно закрывало другое. Так часто бывает, признался себе Джонатан. В двух шагах от его ног находилась могила неизвестного Ицхака, чистенькое кладбище, купы деревьев за оградой, и над всем пейзажем, как бы отодвинув его, возник не пройденный простор, где задувал свежий ветер и на полуденном небе обозначился рисунок неведомых созвездий. Джонатан на миг оцепенел, удивляясь подступившему видению. Несколько секунд он, затаив дыхание, мысленно рассматривал открывшийся ему берег неведомого моря с нависшими над прибрежной полосой горами. Исполинский конус вулкана, подгоняемый свежим морским ветерком, плыл на восток, в жаркие пустыни, а сбоку, в полнеба вставало блистающее пронзительной белизной, взметнувшее вверх облако. В нем созревала гроза. К вечеру ухнет — Джонатан наверняка знал об этом. Вдоль берега скопления рыбачьих лодок, в них шустрые, мечущие сети люди в шароварах и чалмах… Человек в белом тюрбане на высокой мусульманской башне, взявшись за мочки ушей, уже второй раз пропел — «Ашхаду ан ля илляха илля Ллху»…[163] Те, кто успели разлохмаченной веточкой почистить зубы, расстилали коврики…

С некоторым усилием сквозь бирюзовую водную гладь, подбитое желтизной небо, слепящую, броскую белизну блака проступили разбросанные там и тут мраморные изваяния, за каменной кладкой ограды — изумрудно-глянцевые купы деревьев, чуть в стороне возвышалась колокольня из серого камня…

Джонатан судорожно прикрыл веки, видение исчезло. Явилась мысль о справедливости замечания Сен-Жермена, что знать или не знать — пустой вопрос. Просто мелочевка по сравнению с тем, что только что открылось перед ним. Удивительное дело, ему пришло в голову, что как раз к подобной ясности призывал священник в церкви в его родном Гринвиче. Только в тот раз это были слова, а теперь они оделись в плоть.

Джонатан открыл глаза. Перед ним вновь открылся прямоугольник дерна, могила, ангел, вскинувший руки к небу, рябь листвы, сквозь которую посверкивали солнечные лучи. Он закрыл лицо руками. Так и стоял несколько минут, потом неловко повернулся, надел цилиндр и зашагал к выходу. Там его поджидал Сен-Жермен.

Вечером граф продолжил рассказ о своем путешествии в Гаагу.

«Вечером того же дня, когда состоялся разговор с маркизой де Помпадур, его величество через маршала дАркура передал мне приглашение подняться в пять часов в Малые кабинеты. Там мы поужинали в узком кругу. Присутствовали Людовик XV, маршал Бель-Иль, маршал дАркур и ваш покорный слуга. Король был обворожителен, вел себя непринужденно, был грубовато-вежлив. Вообще, он отличался редкой страстью усыпать свою речь просторечными выражениями. Затем в кабинете башни по его повелению был разведен огонь. Мы расселись, не делая никаких различий. В тот вечер мне было предложено отправиться в Голландию, где я должен был вступить в секретные переговоры с английским посланником, генералом Йорком. Говорил и сыпал инструкциями по большей части герцог де Бель-Иль. В ту пору он являлся военным министром и открыто выступал против союза с Австрией. Король был немногословен, бросал печальные взгляды в мою сторону, словно ему было тяжко расставаться со мной, либо он предвидел, чем закончится это путешествие. Прежде всего, мы сошлись на том, что более удобного момента для начала переговоров, чем зима шестидесятого года нам не сыскать. Даже поклонник Пруссии Бель-Иль вынужден был согласиться, что в своем нынешнем состоянии Фридрих может стать неподъемной тяжестью на шее английского кабинета. Вряд ли в интересах британцев вкладывать деньги в безнадежное предприятие, тем более, что после русской трепки неподалеку от Франкфурта, что на Одере, королю-задире наверняка придется расстаться с Силезией. Бель-Иль необычайно разволновался и принялся доказывать, что сражение под Кунерсдорфом было проведено совсем не так, как того требует военное искусство. Русские фактически уже были разбиты, Фридрих II отправил победную реляцию в Берлин, в которой объявлял жителям о полном разгроме союзных войск. Преодолев Одер, он сумел запутать русских, нанести им удар фланг, взять Мюльберг…

— Ах, маршал, — скривился король, — как было проведено сражение, нас не касается. Нам важно, что на сегодня, спустя полгода после Кунерсдорфа у нашего милого Фрица нет боеспособной армии. Вот что имеет значение. Важно и то, что Фриц не медлит с посылкой своих агентов, тайных и явных, в Петербург и Вену. Я не желаю остаться в дураках. И какое нам, в конце концов, дело до этого несносного Фрица! Мы противостоим Англии, ее происками мы потеряли Канаду и Вест-Индию. Так дальше продолжаться не может! Денег на войну нет, общественное мнение пляшет под дудку Фридриха. Наш прежний министр по внешним сношениям был прав, уверяя, что без мира Франция погибнет, и погибнет бесславно!

— Но, ваше величество, герцог Шуазель — активный сторонник продолжения войны и сохранения союза с Австрией, — отметил я.

Его величество промолчал, и в этом молчании я почувствовал для себя несомненное предостережение. Король как бы предупреждал меня, что мой долг оказать ему услугу и ни о чем не спрашивать.

У меня не было выбора, за эти три года я прижился во Франции. Мне было хорошо в Шамборе, которым я пользовался на тех же условиях, на каких им пользовался маршал Мориц Саксонский, кроме выплаты ежегодных доходов с поместья. Я отказался от них по собственной воле. Если же мне, обещал король, удастся добиться встречи с его величеством королем английским Георгом II и обсудить предварительный условия перемирия, замок Шамбор и прилегающие земли будут переданы навечно в мое полное распоряжение.

— Но, ваше величество, с какими полномочиями я прибуду в Гаагу? Кто составит рекомендательные письма?

— О полномочиях не беспокойтесь. Король Джордж будет извещен о вашей миссии, а рекомендательные письма предоставит маршал, — Людовик кивком указал на Бель-Иля. — Кроме того, нам необходимо уговориться о шифре. Итак, мы готовы пожертвовать Канадой, Гваделупой, даже Вест-Индией, но Минорка должна остаться за нами. В европейских делах сохраняется статус-кво. Одним словом, все, что лежит за пределами Европы, подлежит обсуждению. Европейское же равновесие неприкосновенно. Более подробные инструкции вам сообщит герцог. Вот еще что, помните, что тайна переговоров должна быть сохранена в любом случае. Если вам не повезет, то я знать ничего не знаю.

— В таком случае, ваше величество, следует изобрести более основательный повод для моего появления в Соединенных Провинциях, чем обычная ознакомительная поездка или встреча с моими собратьями. Что, если вы уполномочите меня вести переговоры с местными банкирами насчет создания особого фонда, с помощью которого вы намереваетесь финансировать армию?

— Я не против, — согласился Людовик. — Только на чем может быть основан подобный фонд?

— Что, если, — предложил Бель-Иль, — вы решили заложить свои бриллианты?.. Один из них граф предъявит амстердамским банкирам и попросит оценить его.

Поймав изумленно-недовольный взгляд Людовика, маршал поспешно добавил.

— Нет-нет, граф, надеюсь, воспользуется своим личным экземпляром. Его собрание драгоценных камней славится на всю Европу. Вы не против, господин Сен-Жермен?».

Встретив удивленный взгляд Джонатана, граф Сен-Жермен пояснил, что в ту пору финансовое положение страны было катастрофическим. Затем продолжил.

«В феврале 1760 года я приехал в Амстердам, где присутствовал на бракосочетании принцессы Клементины-Каролины и принца Нассау-Дилленбургского. Этот праздник предоставил мне отличную возможность, минуя французского посла в Соединенных Провинциях графа дАффри, встретиться с английским посланником генералом Йорком. Хладнокровный англичанин, вначале несколько поддался напору, который я на него произвел, затем в деликатной форме попросил предъявить рекомендации, мотивировав свою просьбу тем, что подобные вопросы не подлежат обсуждению между людьми, неуполномоченными на это.