— Ты, Федя, боишься его?

— Почему?

— Да, ты боишься. Я вижу, ты боишься, — упрямо повторила Ирина. — Прав отец: ты — рохля, вот кто. Самостоятельности никакой. На тебе только воду возить.

— Ты это оставь, — обиделся Пазников. — Не такой я... Придет — откажусь.

— Тебе и слова не скажи, — уже мягче сказала Ирина.

— Не хотел огорчать тебя, Ирина.

Федор уже и сам верил, что именно только поэтому он скрывал от Ирины приход Леонтия, хотя на самом деле вернее было то, что сказала жена. Но об этом сейчас не хотелось думать.

Ирина успокоилась. Успокоился и он. Может ведь так случиться, что тревога его напрасна: не придет к нему школьный друг, поймет, что пора оставить свои никому не нужные привычки.

Но пришел новый день, и вновь почувствовал Федор себя таким, будто вынули из него пружину, без которой он стал вялым, разбитым, и не был уверен, что приди к нему Леонтий — и он откажется, а уж выставить его за порог не посмеет.

А когда Федор шел на шахту, то об одном лишь думал: не встретиться бы с Леонтием. Получил задание и обрадовался: не предстояло ему сегодня идти на лаву, которая по соседству с той была, на которой нынче работала бригада Ушакова. Теперь самое главное — получить поскорее на складе аммонит да и ходу на шурф. Как вышел в степь, оглянулся. Сзади никого. И мотнул головой. Что же такое творится?! Неужели он сам себе не хозяин?! Всю дорогу твердил: хозяин. И не мог не отметить, что повезло ему сегодня: никого из знакомых не встретил, спокойно отработал смену — и домой. Ирина ждала его, на стол угощение выставила, из холодильника достала бутылку вина.

— Праздник какой? — удивился Федор.

— Почему бы и нет, — улыбнулась Ирина.

Опять почувствовал себя уверенным, сильным, и вдруг захотелось, чтобы сейчас, вот в эту минуту, пришел к нему Леонтий Ушаков. Но тот вновь не объявился.

«Вот и хорошо, — подумал Федор, но ненадолго, другая мысль проклюнулась упрямо: — Обошел, ненужным стал». И не мог успокоиться, неприятно морщился. Ласки Ирины раздражали, казались лишними.

На следующее утро не успел из дому выйти — лицом к лицу столкнулся с Андрюхой Чесноковым. Тот обрадованно вскинул руки, пристроился рядом, маленький, верткий и необычайно говорливый.

— Сколько лет, сколько зим! Каждый день мимо дома твоего пробегаю — не вижу. Грешным делом подумал: не умыкнула ли тебя красивая жена в город, под бочок к родителям? Не изменил ли ты духу шахтерскому? Ан нет — объявился. Ничуть не изменился, все такой же — большерукий, широкий. Поди, все взрываем, взрываем? Не наскучило одно и то же, одно и то же?.. Жаль. А то бы к нам обратно подался. Хотя что я говорю! Совсем не то говорю. В жизни моей перемена, можешь поздравить... Ушаков-то Леонтий новую бригаду сколачивает на пятом участке. На комплексе работать будет. Слыхал?.. Вот и подгребает к себе надежных, испытанных ребят... Ко мне сам приходил, кланялся. А моя жена на дыбки. Понятное дело — женщина, разумения никакого. Заупрямилась было, все дело едва не испортила. Так я ее улестил. Зарплату хорошую принес, обувку там, одежонку разную прикупил сорванцам и ей подарочек. Вот и смягчилась. «Иди, говорит, шут с тобой, авось на медаль заработаешь». А на хрена мне эта медаль, спрашивается! Мне спайка наша всего дороже... Вот ты свихнулся от нас — и зря. Может быть, и тебе предложили бы... Такое дело намечается, только и разговору. Неужто не слыхал?

— Нет, — соврал Федор.

— То-то оно и видно. Совсем отбился... На одной шахте, работаем, а не видимся. А то знаешь что, поговори с Леонтием... Хошь, я поговорю с ним?.. Жалко: таким машинистом был... Авось согласится. Вместе учиться будем.

— Как учиться? — удивился Федор.

— А что же ты думаешь — сразу с кондачка? Без учебы тут никак невозможно. Слово-то какое — комплекс. Это понимать надо! Один комбайн чего стоит. Прямо красавец.

— Уже привезли?

— А то как же... Пора... Так как, поговорить?

— Зачем?

— Смотри, прогадаешь... Ну ладно, прощевай. Мне сюда. — И юркнул в дверь кирпичной пристройки, в которой был расположен учебный пункт.

Следом за исчезнувшим Чесноковым подался и Федор, даже за ручку двери взялся, но тотчас же назад отпрянул — опомнился. Только обратно повернул — навстречу Михаил Ерыкалин. Никак не обойдешь, дорожка узкая. Да и поздно — Ерыкалин уже руку тянет для приветствия.

— Здорово, Федор. Никак согласие дал? Молодец! Давно бы так.

Но по нахмурившемуся лицу Федора догадался: промашку дал. Приостановившись, смущенно руку опустил. Федор, пригнув голову, протиснулся мимо и крупно зашагал не оглядываясь и не слышал, что ему в спину кричал Ерыкалин.

Начальник участка, увидев Федора, распаренного, шумно дышавшего, спросил, улыбаясь:

— Видать, молодая женушка притиснула?

Но так ворохнул на него сердитыми глазами Федор, что начальник смущенно крякнул и тут же перешел на деловой тон:

— Везет тебе, Федор, работенка сегодня пустяковая, часа на три, не больше... На пятый участок пойдешь... Там лаву для комплекса готовят. Нишу для комбайна отладишь. Вот путевка.

— Не пойду.

— Как это не пойдешь?

— На пятый не пойду, — повторил Федор.

— Да ты что, белены объелся?! Тут и путевка выписана. Вот! — И хлопнул по листку, лежавшему на уголке стола. Подскочили карандаши в стаканчике, рассыпались по столу. Подбирая их, начальник уже спокойно заговорил: — Ладно, не шуми, сбегай за Котовым. Может быть, еще не ушел. Он-то с удовольствием поменяется.

— Где он?

— Здесь где-то... Кажется, в механический цех собирался. Поторапливайся, как бы в шахту не спустился.

Бегом подался Федор в механический. Располагался он примерно в километре от быткомбината, и надо было пройти через весь шахтный двор. И как назло — такое уж утро выдалось несчастное! — на каждом шагу натыкался на знакомых шахтеров, и каждый норовил спросить, куда это он навострился. Взмок, пока до цеха добрался. Только железную скрипучую дверь отворил, увидел Котова. Но еще мгновением раньше увидел на дощатой площадке комбайн — новенький, промасленный, со стальными, до блеска отшлифованными ручками управления.

«Вот он какой!» — задохнулся от волнения Федор.

И забыл про Котова, про то, что путевку должен ему вручить, осторожно, как бы боясь, что комбайн может исчезнуть, подошел поближе, опустился на корточки, пощупал холодные ручки и сразу же приметил, что на щите управления больше ручек, чем на комбайне «Донбасс». Зачем они? Для чего? Вот так же три года назад, на соседней шахте, куда он пришел вместе с Леонтием на производственное совещание, увидел он впервые в механическом цехе угольный комбайн. Увидел и остановился, очарованный, и долго стоял перед комбайном, пристально всматриваясь в каждую деталь красавицы машины, весело поблескивающей в лучах солнца, и не слышал, как звал его Леонтий. Тогда же и проклюнулась упрямым ростком мысль стать самому машинистом вот такого огромного, прекрасного комбайна.

— А ну, парень, подвинься чуток, — грубовато оттолкнул его слесарь в промасленной спецовке и, достав из сумки, которую бросил рядом с собой, гаечный ключ, ловко и быстро — хозяином чувствовал себя — стал подкручивать что-то под щитом управления.

— Много еще работы? — спросил у слесаря Федор.

— Ты кто, машинист? — спросил слесарь.

Федор кивнул.

— Не терпится? — Вытер ладонью вспотевшее лицо, твердо сказал: — Завтра и закончим.

— Завтра?

— Разве поздно? Стараемся...

Федор, не слушая больше слесаря, который с удивлением смотрел ему вслед, заторопился к выходу. Он уже не думал о том, почему не пришел к нему Леонтий. Об этом он подумает позже, а сейчас ему нужно как можно скорее увидеть бригадира. Может быть, еще не поздно? Может быть, есть еще надежда?

СЕДЬМАЯ ГЛАВА

В середине марта такелажники спустили в откаточный штрек новой восьмидесятой лавы, предназначенной для освоения комплекса, все сто сорок секций, и теперь предстояло эти секции установить в один ряд по всей линии лавы.