И вот — Коротков, Шаров, шофер... Теперь как быть? Кто поверит ему, если что случится? А ведь плохое случится, обязательно случится. И кто будет виноват? Он, только он, потому что он сын... сын тюремщика... Нет выхода... А может, все-таки есть? Отказаться — и все. Пусть в покое оставят... Жить тихо, никому не мешать... А разве не жил, не старался жить тихо? Почему же такая напасть с ним приключилась? Или уж на роду написано мучиться весь век свой?

Эх, скорее бы дождаться завтрашнего утра...

13

Дом стоит в центре поселка. Так что до лесного склада идти три с половиной километра. Но у Ивана Кузьмина свой путь: мимо финских домиков, что за железнодорожным переездом в низине растянулись, мимо огородов и больших глубоких оврагов. Полкилометра сократить удается наверняка. А это — десять — пятнадцать минут, если не спешить. Мало кто знает этот путь, так что всегда один идет, пока на «нашенскую» не выйдет. Там уж обязательно кого-нибудь да встретит.

И сегодня встретил. Только сошел с узкой тропинки на обочину дороги — послышалось тарахтение: мотоцикл. Словно поджидал его начальник склада. Чуть вперед проехал, остановился. Подождал, когда Кузьмин вплотную подойдет, спросил:

— Ну, как спалось?

Ничего не ответил Иван, только шаг замедлил да голову ниже опустил.

— Садись, Ванюша, подкину.

— Ничего, дойду, — тихо буркнул.

— Да чего уж там, садись, — настойчивей прозвучал голос Короткова. И цепкими глазами взглянул на Ивана, к себе притянул.

— Ну, что же ты? — спросил начальник и поерзал на седле. — Так и опоздать можно.

«Не перечь начальству. Лучше будет, если уступишь просьбе его».

И на всякий случай назад оглянулся: так и есть, кто-то из рабочих идет. Не присмотревшись, шагнул к мотоциклу.

— Сильнее держись, — предупредил Коротков.

Догнали Нургалеева, потом Петрякова с Максимовым, впереди заприметил Федора. Идет размашистой походкой по середине дороги, руками, как веслами, загребает. Коротков просигналил — коротко, весело. Не оборачиваясь, перешел Федор на правую сторону. А Иван отвернул голову в левую.

Подъехали к конторе. За столом уже сидят — в домино режутся. На минуту игру прекратили. Наблюдали, как слезает с седла Иван, как ставит к стенке конторы мотоцикл начальник склада. Потом Коротков легко, в три прыжка, одолел высокие ступеньки, уже с крыльца поздоровался и скрылся в конторе. А Иван стоит и не знает, куда ему идти — к скамейкам или в сторону, за штабель. Потом решился: подошел к играющим и сделал вид, что за игрой наблюдает. И вдруг услышал сзади:

— Ишь ты, не теряется. Из молодых да ранний.

И тотчас стукнула костяшка по фанере, прибитой поверх стола. Иван ладони приложил к щекам, словно по ним ударили, отошел к крыльцу.

Подходили те, которых обгонял по дороге на своем мотоцикле Коротков, и тоже как-то по особому смотрели на уединившегося Ивана Кузьмина. Но никто не подходил, руку не жал. Один лишь Федор прямо с ходу сунул ладонь, стиснул пальцы Ивана, а потом хлопнул по плечу, засмеялся:

— Чего это начальничек-то сдобрился? Или чем угодил? План перевыполнил или как? Не подскажешь?

Промолчал Кузьмин.

— Ну-ну, шучу, — сказал Федор. — Видать, не с той ноги он встал... Или с Шаровым перепутал?

А Иван вдруг подумал: «Сказать ему, почему Коротков подвез. Поди, не поверит... А если поверит? Что тогда?»

Закурил, глотнул лишку дыма, закашлялся. Федор услужливо похлопал по спине.

— На здоровье, — и присел рядом на корточки, снизу заглянул. — Со мной сегодня, а?

— Не знаю.

— Почему? Я бы на твоем месте... А впрочем, смотри... Сам хозяин. Верно?

Ивана послали с Шаровым. Уходил он от конторы, не глядя на Федора, и раньше, чем кончился наряд, будто боялся, что Федор опять начнет его расспрашивать. А что он скажет ему? Да еще при Короткове да Шарове? А надо бы сказать, надо.

Пришли они с Шаровым к тому же штабелю. Работали молча, долго, с час или полтора, без перерыва. Наконец Шаров сказал:

— Пора и кости кинуть на отдых. Как ты думаешь, Ваня? — и, помедлив, спросил: — Как спалось?

Вздрогнул Иван Кузьмин: показалось, будто спросил его не Шаров, а сам Коротков. Даже огляделся вокруг. Нет, никого нет. Только Шаров стоит, и смотрит пытливо, и улыбка стекает от губ к подбородку. Слова начальника склада повторил Шаров. Нарочно, видать, повторил, А может, сам угадал?

Шаров опять повторил:

— Ну, как спалось?

— Ничего, — выдавил Иван.

И такому ответу обрадовался Шаров, быстро заговорил:

— Вот и молодец, поздравляю. Это — главное. А то, что Коротков подвез, значит, доволен, доверяет...

— Замолчи.

— Можно, — и, улыбнувшись, отошел, а потом уже смелее заговорил, настойчивее: — Зря, Ваня, убиваешься... Брось... Наше дело молчать... За всех думать — головы не хватит... Легче жить надо, проще...

Не перебивал Иван. Зачем? Пусть говорит, а он уж точно решил: не поедет он больше... не поедет... не поедет...

И как только подкатила к штабелю знакомая машина и выскочил шофер из душной кабины и, вытирая пот с лица, весело подмигнул Ивану:

— Как, старина, держимся? — Иван, подскочив к нему, крикнул:

— Не поеду я! — и повторил, уже тише, прислушиваясь к стуку собственного сердца: — Не поеду.

Шофер обошел вокруг Кузьмина, позвал Шарова:

— Слышь, Борис, не хочет. Он не хочет.

— Как это — не хочет? — нахмурился Шаров. — Ты что, спятил?

— Не поеду я, — в третий раз повторил Кузьмин.

Шофер подскочил с кулаками к Ивану.

— Что, сука, цену набиваешь? Кочевряжишься? Хитрее всех хочешь быть?

— Подожди, — остановил его Шаров. — Уймись, — и обернулся к Ивану. — Хватит, Ваня, лишнее это. Зачем?

— Оставьте меня... Никому не скажу...

И тут Шаров жестко и зло ответил:

— Нет, голубчик, теперь уже поздно... Не выйдет... Так-то вот... Нам вся твоя подноготная известна, отпираться некуда. Понял?..

Да, теперь в покое не оставят. А он-то надеялся... На что надеялся? На что?

— Долго ли ты будешь волынку тянуть?.. Или Короткова позвать?

— Не надо, — и направился к штабелю.

— Так-то вот. Против силы не повернешь, — шофер облегченно вздохнул, смахнул с лица капли пота. — Не бойсь, в цене не обидят...

14

Ольга ногой распахнула дверь, переступила через порог. В руках — две сетки со свертками. Подошла к столу, освободила руки, помахала ими, подняв вверх, засмеялась, глядя на мужа:

— Сумку забыла. Все руки онемели, пока несла... Фу ты, накурил, дыхнуть нечем.

Сидел Иван у закрытого окна, даже форточку забыл распахнуть. Ольга толкнула створки окон, присела напротив мужа, вытащила изо рта папиросу, кинула в пепельницу:

— Перестань, а то целовать не буду, — и чмокнула в губы. Но Иван не притянул ее к себе, не приласкал и этим сразу же насторожил Ольгу.

— Неприятности какие? На работе? Что ты молчишь? Расскажи.

Иван кинул взгляд на бутылку вина:

— Зачем?

— Так что случилось?

— Ничего.

— Не хочешь говорить?

Иван взял бутылку, прочитал этикетку:

— «Солнечная долина»... Дорогое вино.

— Я жду, Ваня.

Лицо у Ольги строгое, обиженное. Отвел от нее взгляд, сказал:

— Отца вспомнил. Вот письма его прочитал.

И вытащил из кармана несколько пожелтевших листочков, положил на стол.

— Извини, это пройдет, — добавил, помедлив.

— А я уж испугалась. Разве можно так. Что ты сразу не сказал?

Прижалась теплой щекой к его плечу, рукой провела по лицу. Отвел ее руку Иван, поднялся.

— Пойду я.

— Куда?

— Тяпки поточить надо... Или на поле не собираешься?

— Долго не задерживайся.

В сараюшке, где хранились инструменты, уголь, дрова, было полутемно. Сквозь щели просачивался солнечный, яркий свет, ложился на уголь овальными пятнами, и острые куски угля поблескивали. Иван присел на колоду, пошарил по карманам: папирос нет, одни спички. Долго смотрел на пыльные пучки света, на поблескивающие в темноте куски угля.