Галина всплеснула руками:

— Господи, что ты за мужик такой! Неужто ты никогда не поумнеешь? Да ты еще городскую витрину в дом притащи!

— Так ведь натурально, доказательно, — смущенно оправдывался Андрей. — Не ты ли еще вчера собиралась к Леонтию бежать, меня из бригады выуживать захотела? Словам моим законным веры не было. Так вот, гляди. Написано в красках.

— Господи! — опять всплеснула руками Галина. — Тебя и поругать уж нельзя. Да работай ты, работай на здоровье!

— А чего же ты, баба такая-сякая, меня в контру записала? Едва до белой горячки не довела!

— Тебя доведешь, — отмахнулась Галина. — Скорее ты доведешь.

«Нет, все же трудно понять этих женщин, — подумал Андрей. — То кричат, то смеются».

ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ГЛАВА

О том, что Юрий Бородкин не вышел на работу в вечернюю смену, Леонтий Ушаков узнал только утром следующего дня. Он тут же отправился к Алексею Ивановичу, чтобы отказаться от поездки на городское совещание передовиков производства, куда он должен был выехать уже через час.

— Пошлите вместо меня Наливайко. Он — ваша кандидатура. Справится вполне.

— Ты не хитри, Леонтий. Честно скажи: какая причина?

— Юрий Бородкин вчера не вышел на работу.

— Заболел, наверно. У нас вон секретарь комсомольской организации тоже на работу не вышел.

— Нет, Алексей Иванович, я чую что-то недоброе.

— Ну, раз чуешь, тогда другое дело, — улыбнулся Жильцов. — Зови сюда Наливайко. Проконсультировать его надо.

— Это мы сейчас, — охотно отозвался Леонтий и живо подался к двери.

Попытался уговорить его и Зацепин, но Леонтий настоял на своем. Отправив Сергея в партбюро, быстро зашагал к выходу из быткомбината. А через полчаса он уже подходил к знакомому дому, в котором жили Юрий с матерью. Дверь ему открыли тотчас же, как только он позвонил. Серафима Андреевна, заплаканная, с бледным, болезненным лицом, отступила назад, глухо, с надрывом проговорила:

— Вы за Юрием, да? А его нет.

— Где он?

— В милиции. Забрали его.

Подбородок ее дрожал, слезы накатывались на глаза, срывались на вздрагивающие сморщенные щеки.

— В милиции? — переспросил Леонтий. — Давно?

— Вчерась забрали. Ночью. Он спать уже лег. Пришли и забрали.

— За что?

— Мужчину, то ли парня какого избил. А я не верю. Не мог он этого сделать. Не мог!

Леонтий расстегнул пуговицы на рубашке — душно стало. Был не в силах поверить в то, что с Юрием случилась беда.

Серафима Андреевна всхлипнула, но, видно, за ночь много слез пролила, выплакалась. Вытерев глаза рукавом халата, взглянула на растерянного бригадира, покачала головой:

— Не уберегла я сыночка... Видать, рано стала радоваться... Он ведь после того раза, как вы приходили, в эту самую бильярдную не ходил. Дружки его набегали, за дверь вызывали, шушукались. Боялась: уйдет, и все сызнова начнется. Нет, возвращался злой, молчаливый. Я его и расспрашивать стеснялась. Тому уже радовалась, что дома оставался... А вчера вот ушел — и поздно вернулся, и сразу же спать. А ночью, часа уж в два, забрали...

Леонтий чувствовал себя виноватым перед этой женщиной. Словно догадавшись, Серафима Андреевна заговорила:

— Вы уж не убивайтесь шибко. Что поделаешь, раз такой непутевый уродился... Своего-то ума не вложишь.

— Где он сейчас — в городе или здесь, в поселке?

— В город увезли.

— Вы, Серафима Андреевна, успокойтесь, — как можно мягче сказал Леонтий. — Я сейчас съезжу туда, все выясню. Вы подождите, хорошо?

— Спасибочки вам, Леонтий Михайлович. Вы уж там скажите, что не виноватый он... Не мог он избить человека, не мог.

Леонтий и сам в это не верил. С той памятной для него встречи с Бородкиным он каждый раз, увидев Юрия, старался подбодрить его. Да и рядом с Юрием работали надежные люди — Михаил Ерыкалин, братья Устьянцевы, Андрей Чесноков. На их помощь он тоже надеялся. Вот только сам Юрий держался от них поодаль. Леонтий замечал, что Бородкин последнее время не отстает от Потапова, большую часть времени с ним проводит. Что он за человек, этот Потапов? Сам как-то мало с ним сталкивался, а по работе видел: старательный, деловой, все, что ему поручат, выполняет добросовестно. Спросил как-то Ерыкалина:

— Миша, что ты скажешь про Потапова?

— Вредный мужик. Все чего-то злобится, все чем-то недоволен. Будто ему кто дорогу перешел.

— А по душам ты с ним говорил?

— А-а, — махнул рукой Михаил, — с таким поговоришь! Он себя выше всех считает. Парня мутит.

— А ты их раздели.

— Пробовал. Да что толку! Они ведь уже месяца два вместе работают. Попробуй раздели, раз друг к дружке прикипели.

— Ладно, я его в другое звено переводу. Не возражаешь?

— Раз надо — переводи.

«Не успел, — вздохнул Леонтий. — Прособирался. А теперь что будет?»

...В горотделе милиции Леонтия долго, настойчиво расспрашивал долговязый капитан, вздыхал:

— Да, да, понимаю. Но факт есть факт — он избил человека. Сам в этом признался.

— Я не верю.

— Будем выяснять, а пока... — Капитан пожал плечами. — Сами понимаете.

— Я могу его увидеть?

— Можете.

 

Леонтий думал, что ему придется ехать в другой конец города, куда-нибудь на окраину, но оказалось, что Юрий находится здесь же, рядом. Через минуту-другую он уже входил в узкую полутемную комнатку с квадратным зарешеченным окном чуть ли не под самым потолком. На голых нарах, опустив голову, сидел Юрий. Увидев бригадира, он встал, но тут же сел.

— Десять минут вам хватит? — спросил капитан.

— Да, — машинально ответил Леонтий и медленно направился к нарам, мучительно думая, с чего начать разговор.

— Как же так, Юра? — спросил, присаживаясь рядом.

Юрий молчал.

— Не ожидал я. Хотел с тобой на шахте поговорить, а пришлось сюда приехать... Расскажи, как все получилось. Я не верю, что ты смог избить человека. Мать тоже не верит.

— Вы были у нее? Зачем?

— Ей трудно, Юра. Она...

— Уходите, Леонтий Михайлович, — резко перебил Леонтия Юрий. — Оставьте меня... Я уже все сказал.

— Может, боишься?

— Никого я не боюсь... Уходите!

Юрий отвернулся к стене и сидел так, пока не закрылась дверь за Ушаковым.

«Зачем? Теперь уже все бесполезно», — снова подумал он.

А еще позавчера казалось ему, что вот наконец-то в его жизни наступил долгожданный момент, когда он впервые почувствовал себя сильным и уверенным. Утром он сбегал на шахту, получил зарплату, самую большую за все время работы. Было за что: бригада наверстала упущенное всего за неделю, погасила долг и даже чуть перевыполнила план. Была в этом общем успехе и его доля. И все же он не сразу поверил, что это ему, Юрию Бородкину, выдана такая большая сумма — восемьдесят рублей. И это всего за десять дней! Может, бухгалтер ошибся, может, кассир?

— Это все мне?

— Вам, молодой человек. Расписывайтесь да уступите место другим. Вы же не один у меня!..

Обрадованный и счастливый выскочил Юрий из быткомбината. Светило солнце, теплое, яркое. Зеленела трава. Весело чирикали неугомонные воробьи. Дул свежий ветер со стороны степи, такой бодрящий, густой. Хорошо!..

Торопился Юрий домой, спешил порадовать мать. По пути не удержался, свернул к магазину. Купил разноцветный платок.

— Мама, закрой глаза! — прокричал с порога и положил на стол платок, а на платок деньги. Нарочно разменял на рубли, чтоб вышла большая пачка.

Мать так и ахнула, а потом опустилась на стул и заплакала.

— Чего ты, мама? — растерялся Юрий. — Не рада?

Потом они пили чай с конфетами и пряниками, и мать ласково глядела на сына, молча вздыхала. А Юрий говорил ей о том, как они хорошо и славно заживут, как он купит ей к осени пальто, сапоги, платье.

На работу она собирала его как на праздник, и сам он чувствовал, что впервые с радостью идет на шахту, что хочется ему поскорее встретить ребят, пройти с ними вместе до лавы.