Она улыбнулась, выпустила намертво застрявший рычаг и сунула в рот ушибленный палец.
— Иногда, — кивнула она. — Может быть… когда ты не ведешь себя, как негодяй.
— Негодяй… — повторил он и нашел, что мог бы полюбить ее за один лишь подбор слов. — Негодяй? Мне нравится, как ты это произносишь…
Как-то так само собой получилось: вот они стоят в разных углах помещения (не то, чтобы совсем далеко друг от друга, но…), а вот — уже рядом друг с другом, и хрупкая ручка принцессы тонет в его ладонях. Какая же она все-таки маленькая…
— Перестань, — сердито сказала принцесса.
— Что перестать? — спросил Хэн, не прекращая массировать ей больную ладошку.
— Перестань!
Но не сделала и попытки вырвать руку. На ее бледном лице было написано смятение, удовольствие, стыд и волнение. Потом появилось чувство собственного достоинства: ее высочество опять вспомнило о королевском величии.
— У меня руки грязные, — сказала она. Хэн улыбнулся.
— У меня тоже. Чего ты боишься?
— Боюсь?
Принцесса смотрела на него твердым и непреклонным взглядом. Смешное растрепанное существо вновь превращалось в правительницу народов и вершительницу судеб.
— Тогда почему ты дрожишь? — спросил Хэн, чтобы не дать ей опомниться.
— Я не дрожу, — неуверенно возразила принцесса и задрожала, неуклюже пытаясь сделать вид, что замерзла.
— По-моему, я нравлюсь тебе, потому что я негодяй, — шепнул Хэн, наклоняясь к ее уху. — По-моему, в твоей жизни было недостаточно негодяев…
Он легонько потянул ее к себе. Лейя не сопротивлялась, и от неожиданности его движение оказалось более сильным, чем он намерен был сделать. Они стояли так близко, что ей пришлось запрокинуть голову. У нее на лице читалось, что ей както не приходило в голову… что он не казался ей таким… красивым, таким… Но она оставалась принцессой.
— Как-то так сложилось, что мне больше нравятся хорошие люди, — слабо запротестовала она.
— Я — хороший, — с готовностью сказал он, не дав ей закончить.
У нее оказались очень мягкие и очень теплые, почти горячие губы. И она ответила на поцелуй. Не слишком умело, стесненно. Поцелуй длился вечность. По крайней мере, так показалось им обоим. И похоже, что он никогда не прервется…
— Нет, ты совсем не хороший, — выдохнула принцесса, — ты…
На этот раз она сама не закончила фразу. Поднялась на цыпочки. Второй поцелуй у нее вышел лучше.
За спиной Хэна Соло кто-то кашлянул.
— Капитан Соло, — сказал Ц-ЗПО. — Я уже промыл соединения. И протестировал систему.
Лейя стартовала прочь на третьей космической, только пятки засверкали по коридору.
Хэн медленно развернулся. Сосчитал до трех. Потом до пяти. Робот-секретарь преданно пялился на него круглыми фоторецепторами. На всякий случай Хэн посчитал еще раз до тридцати и сбился.
— Спасибо, — медленно сказал он, выталкивая Ц-ЗПО из отсека. — Благодарю тебя от всей души.
— Не стоит благодарностей, капитан, — услужливо откликнулся дроид.
Если кому-нибудь понадобилось бы изваять статую божества, не знающего ни сомнений, ни жалости, то вместо модели он мог спокойно использовать Дарта Вейдера, в молчании наблюдавшего через иллюминатор за кипением астероидов вокруг корабля. Конечно, если бы у неизвестного скульптора хватило бы духа потревожить Повелителя Тьмы. У свежеиспеченного адмирала Пиетта, время от времени посматривающего на неподвижную рослую фигуру в черных доспехах, не хватило бы. Адмирал надеялся, что его взгляды останутся незамеченными. Он был мухой, бившейся в паутине великой Силы, мухой, которой паук даже не интересовался.
Один из мелких истребителей-перехватчиков не увернулся от шального обломка и исчез в яркой вспышке, а то, что осталось, сожрало защитное поле линейного крейсера. Дарт Вейдер обратил черный шлем к голографическому проектору, вокруг которого суетился персонал. Объемные изображения двадцати летчиков переговаривались друг с другом. Нет, уже девятнадцать. Двадцатое изображение исчезло раньше, чем догорели останки его корабля.
В спину Вейдеру дышал адмирал Пиетг и второй офицер. Изнывают от любопытства, решил Вейдер, глядя на новую голограмму, чьи первые слова потонули в треске помех.
— … в последний раз они появлялись на всех наших экранах. Исходя из количества повреждений, они могут считаться уничтоженными.
Вейдер едва не покачал головой. Он уже ознакомился с мощностью и возможностями беглого фрахтовика и более, чем достаточно, был осведомлен о талантах его ненормального капитана.
— Нет, — сказал он, как всегда, неторопливо, — они еще живы. Обыскать астероидное поле. Ищите, пока не найдете корабль.
Ему захотелось закрыть глаза, он закрыл и чуть было не рассмеялся над юмором ситуации. Забавно… Что бы случилось с присутствующими, если бы ему действительно вздумалось бы когда-нибудь засмеяться, без любопытства подумал Дарт Вейдер и забыл об этой мысли в следующую секунду.
— В чем дело? — спросил он у Пиетта, когда голограммы внезапно исчезли.
Землистое остроносое лицо адмирала стало белым, как снег; у Пиетта задрожали и голос, и колени.
— Т-там… им… Император.
— Император? — эхом откликнулся Дарт Вейдер.
— Д-да, — кивнул адмирал, — он… он п-приказывает…
— Да?
— … в-вам немедленно выйти на связь, — с облегчением протараторил Пиетт.
Ситх отвернулся. Вечно одно и то же. Скучно. Он еще раз быстро перебрал светящуюся паутину Силы. Мальчишка тоже был жив, но находился далеко и двигался странным курсом через сектор Элроод. Сигнал от него затухал. Забавно…
— Вывести корабль из астероидного поля, — распорядился он.
— Да, повелитель…
— Туда, откуда можно послать сообщение без помех.
— Да, повелитель…
— Перевести сигнал в мою каюту.
— Да…
Старый сморщенный гном активно шуровал ложкой в котле. Энергия из недомерка так и била.
Люк, поджав ноги, примостился в углу тесного жилища под корнями огромного дерева и смотрел, как хозяин хватает с полок горшочки, щедро сыпет их содержимое в котел и вновь принимается орудовать ложкой, да так азартно, что брызги летят во все стороны. Если не считать того, что пол и стены здесь были из глины и веток, жилище напоминало Люку пещеру Кеноби дома, на Татуине. Только в миниатюре.
— Я уже говорил, — когда малыш застыл с закрытыми глазами, опробовав варево, Люк решил подать голос, — я не голоден.
— Терпение! — хозяин сунул ему ложку и миску. — Время есть.
Люк кое-как протиснулся к очагу, стараясь не разбить по дороге скудную мебель. Что бы ни булькало в котелке, варево воняло так, что у Люка потекло из носа. Он вытер лицо рукавом и отважно плюхнул в миску щедрую порцию супа.
— Слушай, — отчаянно соврал он, — пахнет чудно. Я уверен, еда очень вкусная. Но я не понимаю, почему мы не можем пойти к Йоде прямо сейчас?
— Джедайское время есть, — возвестил старый гном, вырвал миску у Люка из рук и метнул ее на стол.
Потом вручил Скайуокеру другую плошку, а сам уселся за стол и с завидным аппетитом взялся хлебать свое варево.
Люк отважился облизать ложку. Из носа потекло, как из крана. Люк шмыгнул и отвернулся.
Чтобы не обижать хозяина, он положил еды и себе.
— Ешь, ешь! — подбодрил его недомерок. — Горячо. Вкусно. М-мм? Вкусно?
— Вкусно, — согласился Скайуокер. — Туда долго идти? Далеко он живет?
— Не далеко, Йода совсем близко, — с набитым ртом пробубнил старичок и даже умудрился хихикнуть. — Терпение. Скоро с ним будешь. Вкусно готовлю, м-мм? Почему хочешь быть джедаем, м-мм?
Люк задумался. Честно говоря, он вовсе не был уверен, что ему это нужно. Сумбурные романтические речи Кеноби, рассказ об отце, лазерный меч… Люк машинально положил ладонь на рукоять, висящую на поясе. Конечно, здорово, когда народ с уважением смотрит, но, если признаться, то владеет он этой штукой далеко не так:, как хотел бы. В памяти встала высокая черная фигура, поднятый над головой ярко-красный клинок… События захватили его и несли, как бурный поток, не давая ни времени на размышления, ни передышки.