— Теперь с выбором мираба надо хорошенько подумать.

— Э, каждый год мы говорим так, и каждый год мирабство достается таким людям, как Нунна Пак.

— И то верно. Прошлой осенью мы хотели выбрать Пашщи Келя, а стал мирабом Нунна Пак. И все, кто был с ним заодно, разворовывали наше добро.

— Ну, теперь не будем дураками. Выберем Келя.

— Вряд ли. Видно, тогда выберем, когда у Келя вырастут волосы (Кель — лысый, плешивый (игра слов)).

— Почему же не выйдет? Вот что, люди! Нас много, давайте сговоримся и отдадим мирабство Артыку. Он из рода кертыков, а кертыкам уже много лет не доставалось мирабство.

— Вот это дело! Артык — крепкий парень и честный. Он не станет нас надувать, как Нунна Пак.

— Как знать? Может, и станет...

Об этих разговорах слышал и Артык. Сам он считал избрание его мирабом таким же неслыханным делом, как немой — возможность заговорить. И в то же время думалось: «Воля народа священна. Ну, а если выберут меня, справлюсь ли с мирабством? Нет, не соглашусь!» — отвечал он себе и тут же начинал спорить: «А что, разве я был бы хуже этих мирабов?! У меня же, конечно, не будет одна мерка для бая, другая — для бедняка. Уж если я возьмусь, так не буду рабом Халназар-бая и не дам одним лишь богачам народную воду...»

Так думал Артык. Но в богатых кибитках, за пловом, рассуждали иначе:

— А что, если и в этом году мирабство отдать Нунне Паку?

— Дейхане не согласятся. Этот шельмец хватил, кажется, через край.

— Тогда, может быть, выберем Мамед-хана?

— И Анна-бек был бы подходящим мирабом.

— Лучше всего выбрать Андар-мираба. Он хорошо разбирается в этих делах.

И вот пришло распоряжение арчина (Арчин — старшина) всем собраться для выборов мираба, а затем выйти на работы по расчистке арыков.

Был прохладный осенний день. Дейхане сошлись к шалашу посреди аула. С разных сторон выкрикивали имена, не вызывавшие ни поддержки, ни возражений. Некоторое время разговор велся в шутливом тоне. Наконец человек, степенный на вид, в каждом движении которого чувствовалось самодовольство, овладел вниманием собравшихся.

— Кого бы мы ни избрали, — говорил он, — с делом как-нибудь справится. Среди тех, чьи имена здесь назывались, многие заслуживают уважения. Но ведь дело не в том, чтобы отбыть срок мирабства. Нужен человек, который мог бы повести за собой людей, умел бы выполнить все, что требуется.

Со всех сторон послышались голоса:

— Меле-бай правильно говорит!

— Правильно!..

— Верно!..

— А если так, — продолжал Меле-бай, — то, как говорится, благое намерение — половина богатства — давайте поручим в этом году мирабство Мамед-хану, у него рука благодатная. Он, может быть, и откажется, но если мы попросим один годик послужить народу, я думаю, — согласится, у него сердце не каменное.

Черный от загара человек с глубокими морщинами на лбу и тремя прядями волос на подбородке погладил средний клок бороды и произнес: «Гм-м...» Хотя это и показывало его несогласие, он заговорил учтиво:

— Ты хорошо сказал, Меле-бай, но дейханином и ханом одновременно быть нельзя. Давайте не будем смешивать достоинства хана с пылью и отдадим мирабство тому, кто кормится с ушка лопаты. И то еще надо сказать: мирабство только со стороны кажется почетным делом, а по правде говоря — это собачья должность. Не будет тот настоящим мирабом, кто перед одним орет, а перед другим спину гнет. Надо выбирать такого человека, который и в глаза и в затылок глядит одинаково.

И это предложение понравилось собравшимся.

— Дядюшка Черкез правильно сказал! — зашумели кругом.

Тут рябоватый парень с лихо закрученными кверху усами и в шапке набекрень не долго думая вы-выпалил:

— Э-гей, люди, отдадим мирабство Анна-беку!

Черкез улыбнулся. Эта насмешливая улыбка относилась и к парню, и к названному им беку. Всем она была понятна, только парень не понял насмешки и снова крикнул:

— Ну, люди, как думаете?

Черкез поднял тяжелые веки и бросил на парня едкий взгляд, собираясь сразить его язвительным словом. Но, решив, видимо, что у того не хватит ума понять, жалят его или гладят, сдержанно, со скрытой насмешкой сказал:

— Сынок Баллы! Хан и бек подобны ушам одного и того же коня, — ни одного из них нельзя ставить выше или ниже другого. Если мы считаем непристойным смешивать с пылью достоинство хана, как же мы можем иначе отнестись к беку. Таким людям, как Мамед-хан и Анна-бек, больше к лицу занимать почетное место на свадьбе или в кругу друзей за беседой.

Из задних рядов раздались голоса:

— Анна-бека на курение терьяка еще хватит, а уж до мирабства куда ему!

— Вот и выбирайте его, если хотите пустить свои паи дымом по ветру!

Предложили избрать мирабом Артыка. Сторонников Артыка на собрании было мало, многие отсутствовали. И все же нашлись голоса в его защиту:

— Хорошо. Вполне подходит парень!

Меле-бай снова заговорил:

— Люди, мирабство — не игрушка, не юзук (Юзук — кольцо, игра в колечко), который можно сунуть в карман первому попавшемуся. Тут нужен человек, отведавший и холодного и горячего, опытный человек. Артык еще юнец, не испытавший ни стужи, ни зноя. Он, может, и честен, но ум его еще не созрел для такого дела. Вот если б жив был его отец Бабалы, тот подошел бы в мирабы. Хоть и беден был, но в делах земли и воды хорошо разбирался.

Артык не гнался за мирабством, но такой отзыв о нем показался ему унизительным. Ему хотелось резко ответить Меле-баю, однако он понимал, что это показалось бы нескромностью с его стороны. «Ах, если бы Ашир был здесь! — подумал он. — Тот сумел бы ответить баю».

Жалеть об этом долго не пришлось: Черкез с успехом заменил Ашира.

— Меле-бай, — обратился он к баю, — годы не прибавят ума, если в голове его нет. Знает не тот, кто больше жил, а кто больше видал. Хотя голова у Артыка и молодая, он на своем веку немало повидал пыли да глины, знает цену и земле и воде. Если выбрать его, он никому не даст поблажки, и не будет расхищать народное добро, как Нунна Пак. И вот что еще скажу: если и в этом деле соблюдать очередность, то давно следует выбрать мирабом одного из рода кертыков. А ведь Артык из этого рода.

Слова Черкеза звучали убедительно, и все же согласиться с ним Меле-бай считал ниже своего достоинства.

— Да, конечно, — вяло проговорил он, — последние твои слова правильны. Но если уж выбирать из рода кертыков, надо взять человека постарше.

Подошедший с опозданием Халназар-бай раскрыл было рот, чтобы поддержать Меле-бая, но его сын Баллы выскочил и опередил отца:

— Что ты говоришь, Черкез-ага! — выкрикнул он.— Какое может быть право на мирабство у человека, не состоящего в браке, не имеющего своего надела и своей доли воды? У Артыка нет ни собаки, ни горшка для нее.

Артыка и без того злило, что из-за бедности отца он не мог вовремя жениться и потому теперь перебивается без права на землю и воду, не может говорить с людьми как равный. От слов Баллы на нем словно загорелась одежда. Он вскочил и, дрожа от гнева, сказал:

— Баллы-хан, мирабство ты сунь туда, где у тебя пусто. И не лай, как собака, придержи язык!

Они в детстве не умели ладить. Баллы всегда смотре на Артыка свысока. Получив такой отпор, он на минуту опешил, потом пошевелил толстыми губами и угрожающе произнес:

— А что, как не придержу?

— Я тебе...

Артык не договорил. Баллы, сдернув с плеча шелковый халат, кинулся на недруга с кулаками. Люди бросились их разнимать. Баллы рвался из рук и хрипло кричал:

— Пустите! Я его...

Артык стоял молча, закусив губу.

...Вспомнив обо всем этом, он с силой вогнал лопату в землю и прислонился к ней: кровь бросилась ему в лицо, брови сдвинулись, между ними легла глубокая складка. Впрочем, он тут же заулыбался, припомнив, как Баллы плаксиво вопил: «Пустите меня! Я не буду мужчиной, если не расквитаюсь с ним».

Собравшиеся разделились на две враждебные группы, готовые вступить в драку. Сторонники Артыка по пословице: «Если сытого не потревожить, голодный не насытится», считали момент удобным для расправы с некоторыми баями. Но баям и старикам такое положение показалось опасным. Халназар-бай, почувствовав, что дело может зайти слишком далеко, выругал своего сына и тех, кто защищал его, и тем несколько успокоил толпу. Некоторое время длилось напряженное молчание, слышались тяжелые вздохи. Затем опять начались шумные пререкания.