Арутюн снял халат, шапку и стал пить чай. Халназар немного поразмыслил над словами купца и, не зная еще, к чему он клонит, решил продолжить разговор о войне.

— Пусть поможет аллах белому падишаху!—произнес он голосом, в котором звучало больше лицемерия, чем искренности. — Слышал я, говорили люди, будто германы сделали пушки, которые стреляют огненными чувалами. Будто все войско в страхе сидит под землей...

— Немецкие чемоданы (Так называли германские бризантные снаряды), — перебивая, сказал Арутюн, — не остановят наших доблестных воинов. В Арзруме тоже были эти немецкие пушки, а его взяли.

— Что это за Арзрум?

— Город румов, османских турок.

— Город халифа?

— Да.

Халназар с сомнением покачал головой.

— Нет, город халифа не смогут взять.

— Ого, еще как взяли! — горячо возразил Арутюн. — Скоро султану некуда будет деваться. Наши войска наступают с суши, наши союзники англичане громят с моря Дарданеллы...

— Артын-ходжайн, — хмурясь, сказал Халназар, — и не знаю, что такое дарданеллы-марданеллы, но я знаю, что наместника пророка нельзя победить. На земле нет силы, которая могла бы устоять перед ним.

— Господин бай, что ты говоришь! Перед огнем пушек ничто не устоит.

— Есть вода, что посильнее огня! — упрямо возразил Халназар. — Есть священное знамя пророка.

— Ах, Халназар, не понимаешь ты! — с раздражением сказал Арутюн. — Теперь люди плавают под водой, летают по воздуху. Что могут сделать аскеры султана, если на них обрушится огонь с неба, с суши и с моря?

Халназар рванул рукой шнурки своего халата, — это было признаком гнева.

— Артын, ты знай предел! — сурово проговорил он, с ненавистью взглянув на армянина. — Если владыка поднимет стяг пророка, враги его обратятся в прах. Если упадет этот стяг, настанет день страшного суда. Это не мои слова, — так говорит книга пророка!

Арутюн был кровным врагом турок. После страшной резни армян в северных вилайетах Турции он радовался, что русская армия на кавказском фронте перешла, наконец, в наступление. Но тут он понял, что в споре с Халназаром зашел слишком далеко, задев религиозное чувство мусульманина Однако он вывернулся с ловкостью людей его профессии.

— Господин бай, прости, я не хотел обидеть тебя, — сказал он, прикладывая в знак уважения пальцы к глазам. — Всему миру известно, с какой отвагой сражаются ваши джигиты В одном бою триста шестьдесят туркменских всадников взяли в плен три тысячи шестьсот австрийцев.

Эти слова несколько успокоили Халназара. Его хмурое лицо посветлело. Видя это, Арутюн, чтобы рассеять остатки недовольства бая, вынул изкармана газету и сказал:

— Вот здесь, господин бай, написано о доблести туркменских джигитов.

Халназар, взяв в руки газету, посмотрел на одну, потом на другую сторону печатного листа, ничего не поняв. А Арутюн тем временем говорил:

— Как называется эта газета, ей-богу, не знаю. Но вот тут, — указал он на строчку под крупным заголовком, — написано: «Закаспийская туземная газета». Найдешь муллу, заставь почитать.

Халназар крикнул Мавы и приказал:

— Позови Мамедвели-ходжу. — Затем с важным видом сказал: — Когда туркмен садится на коня, ничто не может устоять перед ним. Туркмены не давали покоя такой большой стране, как Иран, который занимает один семь поясов земли... Сколько раз падишах Ирана нападал на туркменскую землю, а овладеть ею не мог. Мне еще отец рассказывал, как туркмены делали набеги на Иран и приводили оттуда рабов...

Арутюн фальшиво улыбался россказням туркменского бая, а сам думал: «За каждого захваченного вами иранца у вас уводили десять рабов. Да и неизвестно еще, что было бы с вами, не отдайся вы под покровительство русской империи».

— Господин бай, — спросил он, как только Халназар умолк, — в эти дни собирают папахи, — знаешь зачем?

— Для устрашения врага.

— Очень хорошо!

— Но я в это не верю.

— Почему же, господин бай?

— Не шапки сражаются, — люди.

— И это верно, ей-богу, но тут — политика.

Среди богатых туркмен и русского начальства Арутюн был человеком известным. Его звали по-разному. «Артын хозяин», «Артын-заводчик» или просто «Артын-армянин». Халназар знал его еще с того времени, когда Арутюн был коробейником. Позднее Арутюн приобрел в городе лавку, которая со временем стала богатым магазином. Завоевав доверие купцов и банкиров, он взялся за подряды, купил паровую мельницу. В последние годы он занялся также хлопководством: построил хлопкоочистительный завод, стал скупать участки разорившихся хлопководов и скоро сделался владельцем тысячи десятин возделанной чужими руками земли. Воду он брал без всяких ограничений из главного канала, а при вербовке дейхан для работы на хлопковых полях ему большую помощь оказывал Халназар-бай.

С годами дружба между Арутюном и Халназаром крепла. Арутюну, имевшему связи в канцелярии удельного ведомства, не стоило большого труда устроить Халназара на должность мираба одного из казенных каналов, принадлежавших царю. Выгода была обоюдная: Арутюн драл три шкуры с завербованных для него Халназаром дейхан, оплачивая их работу только одной пятой частью урожая, а Халназар набивал добром амбары удельного ведомства, устилал дорогими коврами полы в домах начальства, но никогда не забывал и себя — его собственные амбары ломились от зерна. Благодаря Арутюну Халназар стал даже главным мирабом казенных каналов, но не сумел удержаться на этой должности и года: друг Арутюна, полковник Ломакин, был сменен, новый начальник канцелярии стал вводить свои порядки, и Халназар был изгнан из старших мирабов. Оставаться в должности младшего мираба он счел ниже своего достоинства и вернулся в аул. А Арутюн-ходжайн превратился тем временем в крупнейшего хлопковода. Он не только получал львиную долю хлопка, засеянного и собранного чужими руками, но еще за бесценок скупал долю дейхан, очищал хлопок-сырец на своем заводе и продавал московским и варшавским фабрикантам. Сейчас он приехал к Халназару совсем не для того, чтобы вести пустые разговоры о войне. В России уже сказались тяжелые последствия непрерывных призывов в армию: посевы сильно сократились, цены на хлеб росли. И Арутюн задумал всюду, где только возможно успеть, скупить урожай на корню.

Решив, что время для делового разговора настало, он подложил под колено пуховую подушку, уселся поудобнее и обратился к хозяину дома:

— Халназар-бай, ты знаешь, зачем я приехал?

— Ходжайн, хоть ты и долго живешь среди туркмен, но туркменского обычая не знаешь. Гость — пленник хозяина.

— Это верно. Однако...

— О причинах приезда говорят тогда, когда о них спросят.

— Да, но ты знаешь...

— И знать не хочу.

— О, да не обрушится дом твой! — недовольно проговорил Арутюн и вздохнул.

— Мой дом крепок. Он и в бурю не зашатается.

— Ах, да пойми ты!..

— Если не пойму, ты объяснишь.

— Ай, молодец! Метко сказано. Но я должен успеть к скорому поезду в Мерв. Утром надо выкупить вексель на десять тысяч.

— Ты не из тех, которым страшен один просроченный вексель.

— Да, но...

В это время у входа появился Мавы и спросил:

— Бай-ага, там приехали люди, можно впустить?

— Нет, пусть идут в дом, — ответил Халназар и обратился к гостю. — Там прохладнее, там и будем разговаривать о деле.

Арутюн вздохнул и развел руками:

— Гость — раб хозяина.

Халназар громко расхохотался и сказал:

— Артын-ходжайн, зная, что ты приедешь сегодня, я заранее предупредил людей. Когда увидишь их, не будешь жалеть, что я задержал тебя.

В кибитку вошел человек, смиренно опустив глаза. Он тихо произнес слова приветствия, затем неторопливо снял черные башмаки с острыми, загнутыми кверху носами и, мягко опустившись на колени, поздоровался за руку с Арутюном. Это был Мамедвели-ходжа.

Арутюн знал, что у мусульман лица, причисляющие себя к потомкам пророка, очень высокомерны, и был немало удивлен тому, что ходжа держал себя так приниженно.