Сторонники режима санкций утверждали, что ответственность за сложившееся бедственное положение в Ираке лежит целиком на Саддаме Хусейне, так как он отказался соблюдать предписания резолюций ООН, занимался строительством дворцов и возведением себе памятников. Причем все это на средства, полученные от контрабанды и других незаконных операций, что подтвердили показания координаторов гуманитарных программ ООН и представителей Международной продовольственной программы. Таким образом, выход из сложившейся ситуации состоял в том, чтобы наказать Саддама за его преступления нанесением сокрушительных ударов по его жертвам и укреплением влияния тирана. Согласно такой логике можно сказать, что в случае угона школьного автобуса необходимо его взорвать и убить всех пассажиров, а самого угонщика спасти и свалить всю вину на него^{255}.

Уже привычным выглядит «намеренное игнорирование» возможных последствий военной операции для гражданского населения Ирака. Сходным образом — через пять дней после теракта 11 сентября — руководство США потребовало от пакистанских властей «остановить конвои с продовольствием и гуманитарной помощью, предназначенные для афганских жителей». Оно также способствовало выводу из Афганистана сотрудников благотворительных организаций и резкому сокращению ввоза продуктов питания в страну, тем самым заставив «миллионы афганцев голодать»^{256}. Эта политика была очень верно определена как «тайный геноцид». По оценкам, количество голодающих афганцев увеличилось с 5 миллионов перед событиями 11 сентября до 7,5 миллионов спустя месяц после теракта. Угрозы, а затем и сами бомбардировки вызвали резкий протест со стороны гуманитарных благотворительных организаций, которые предупредили о возможных последствиях агрессии, к чему американские власти отнеслись с небольшим энтузиазмом и что практически не получило никакой официальной реакции.

Вероятно, очевидные вещи все же необходимо повторять. Одни думают, что худший сценарий развития событий невозможен, и до конца пытаются предпринимать усилия и что-то изменять. Но, как в ситуации с размещением Н. Хрущевым ракет на Кубе, что могло привести к полномасштабной войне и лишь по воле случая этого не произошло, именно наличие альтернативных вариантов действия позволяет определить правильность принятого решения. Эта банальность, которую мы прекрасно понимаем, когда речь заходит о наших официальных врагах, но которую с трудом можем соотносить с собственными поступками.

Как уже отмечалось ранее, критики политических решений США ограничивались в своих оценках ключевыми аргументами американской администрации. Они полагали, что знают суть американских намерений в Ираке: разоружение, сдерживание преступности, борьба с терроризмом. Они практически не интересовались вопросами либерализации, демократизации стран Ближнего Востока и другими факторами, которые бы сделали бессмысленными любые инспекции, всю деятельность Совета Безопасности и прочих государственных учреждений. Скорее всего, причины этого лежат в том, что критики были склонны полагать, что пафосная риторика США неотъемлемо сопутствует практически каждой силовой акции и поэтому она не должна вводить наблюдателя в заблуждение. Эта риторика представляется вдвойне несущественной в связи с пренебрежительным отношением к демократическим принципам, как в данной ситуации, так и на протяжении всего последнего времени.

Критики американского внешнеполитического курса также прекрасно понимали, что руководство США, с его показной заботой об иракской демократии, ни разу не выразило сожаления за продолжительную поддержку Саддама Хусейна (или ему подобных, кого власти США поддерживают до сих пор). Оно не проявило признаков раскаянья за то, что помогало Саддаму создавать оружие массового поражения в тот момент, когда он еще представлял серьезную угрозу. Американское руководство не объяснило, когда и почему оно отказалось от идей 1991 года о том, что «лучше всего» было бы создать «в Ираке репрессивную правительственную хунту без участия Саддама Хусейна», которая правила бы так же, как Саддам, но не совершала при этом ошибок, испортивших его репутацию в августе 1990 года^{257}.

В то время нынешние союзники американского руководства находились в действующей оппозиции и по этой причине могли более открыто, нежели правительство М. Тэтчер, выступать против преступлений Саддама Хусейна, за которыми стояли власти Великобритании. Примечательно, что Тони Блэр, Джек Стро, Джеф Хун и другие ведущие представители новых лейбористов не вошли в парламентскую группу, выразившую протест против этих преступлений. В декабре 2002 года Джек Стро, тогда уже министр иностранных дел, опубликовал досье о преступных действиях Саддама Хусейна, которое было составлено полностью на основе материалов, собранных в период, когда иракский режим пользовался активной поддержкой США и Великобритании. Однако эти нюансы были опущены с традиционной непоколебимостью моральной правоты. Качество представленных материалов и периодизация фактов в досье главы британского МИДа вызывали множество вопросов, но более всего в данном случае интересовала резкая смена позиции Джека Стро в отношении Саддама Хусейна от благожелательного расположения в сторону скептицизма.

Когда в 2001 году Джек Стро находился на посту министра внутренних дел, к Великобритании с просьбой о предоставлении убежища обратился один иракский гражданин, который у себя на родине был подвергнут незаконному судебному преследованию и пыткам. Дж. Стро ответил отказом на его запрос. В Министерстве внутренних дел Великобритании пояснили, что Дж. Стро «располагает сведениями, что власти Ирака и, в частности, иракские спецслужбы выдвигают обвинения и выносят приговоры исключительно в интересах и в рамках законности» с тем, чтобы «у каждого иракца имелась возможность использовать свое право на независимое и квалифицированное судопроизводство». Внезапное изменение взглядов Дж. Стро очень напоминает высказывания Б. Клинтона, сделанные им где-то между 7 и 11 сентября 1999 года, о том, что Индонезия совершила множество преступных деяний в Восточном Тиморе за последние двадцать пять лет, в период, когда США и Великобритания оказывали индонезийским властям всестороннюю поддержку^{258}.

Отношение к демократическим принципам проявилось во всей полноте весной 2002 года в ходе мобилизации к предстоящей войне, когда США пришлось столкнуться с чередой массовых общественных протестов. Рост негативных настроений в американском обществе удавалось, по крайней мере, частично сдерживать посредством пропагандистской кампании «Коалиция доброй воли»[18], которая стала набирать обороты в сентябре 2002 года. В Великобритании вопрос о начале военных действий в Ираке разделил общество на две части, а британское правительство продолжало занимать позицию «младшего партнера», придерживаться которой британские власти неохотно начали после Второй мировой войны. Этой позиции они неотступно следовали, даже когда США с пренебрежением относились к их просьбам, в то время как страна находилась на грани выживания.

В других государствах, за пределами «Коалиции», с ее двумя непререкаемыми лидерами, складывалась более острая ситуация. В двух главных европейских странах — в Германии и Франции — позиции официальных властей отражали преобладающие резко антивоенные общественные настроения. Это вылилось в жесткую критику руководства США. Дональд Рамсфельд отозвался об этих европейских странах как о «Старой» Европе, считаться с мнением которых нецелесообразно, поскольку они не слышат призывов Вашингтона. Лицом «Новой» Европы была выбрана Италия, а ее премьер-министр Сильвио Берлускони стал частым гостем в Белом доме. Помехой этому, очевидно, никак не могло послужить то обстоятельство, что итальянское общество преимущественно выступало против войны в Ираке.