Внезапно над ручьём раздался глухой свист стрел. Три козы, упав, забились на песке. Остальные мгновенно скрылись в кустах. На противоположном берегу из камыша показались охотники.

— А ты прямо в ухо! — осматривая животных, воскликнул Паоло. — Я бы не решился выбрать такую цель.

— Чаще стреляй, и у тебя получится, — засмеялась Анжела. — Главное, жми плавно на крючок.

— В стрельбе с ней лучше не тягаться, — не скрывая зависти, заметил Энрико.

— Ты тоже бьёшь отлично, — потрепал мальчика за вихор Паоло. — Поищи-ка шест покрепче, пока я свяжу им ноги. Пора возвращаться. Милано уже, верно, ждёт.

— В прошлый раз мы с дедом убили большую лань. А дотащить не могли. Пришлось половину бросить. — Энрико положил арбалет и, вынув нож, стал срезать молодую берёзку.

Через несколько минут козы были подняты на длинный шест, и стрелки с тяжёлой ношей тронулись в путь. Они долго шли вверх по ущелью, пока чуть заметная тропинка, проложенная в чаще леса, не вывела их на большую поляну. Десятки шалашей и навесов, видневшихся под старыми елями, окружали её со всех сторон. В центре у костра сидели и лежали воины, одетые в шкуры.

— Явились! И не с пустыми руками! — радостно поднялся навстречу Милано Сола. — Сегодня вы первые.

— У водопоя подстрелили, — отозвался Энрико, устало опускаясь на землю.

— Молодцы! Будет чем накормить наших. Они вот-вот должны спуститься с горы.

— Что у крестоносцев? Не сняли лагерь? — вытирая лоб, спросил Паоло.

— Какое там! Отряды всё подходят. Видно, и с этого конца будут строить укрепления.

— Если поставят здесь крепость, мы не сможем пользоваться даже тайным ходом.

— В том-то и дело, — согласился старик. — Я уже говорил с Лонгино Каттанео.

— А он?

— Велел не спускать с них глаз, но не трогать. Отправился сам к Дольчино Надо что-то решать.

— Лучше погибнуть в схватке, чем сидеть в осаде, — тихо сказала Анжела. — Второй раз такого не вынести.

— После тяжёлой зимы на Лысой Стене все так думают. — Милано мельком взглянул на дочь и принялся свежевать коз.

В маленькой башне западного бастиона, прикрывавшего подступы к вершине Цебелло, Дольчино, Маргарита и Лонгино Каттанео наблюдали за строительством нового лагеря крестоносцев. Тысячи солдат валили лес, обрубали ветви, стаскивали огромные стволы к местам, где уже начали копать рвы и возводить палисады. Широкие, ровные просеки тянулись от строящейся крепости, охватывая подножие горы. По недавно проложенной дороге беспрерывным потоком текли обозы.

Лонгино Каттанео оторвал взгляд от бойницы.

— К вечеру замкнут кольцо. Спешит епископ. Боится, как бы мы не ушли.

— Балкой можно ещё спуститься незамеченными, — отозвался Дольчино. — У ручья для атаки отличные позиции.

— Хочешь рискнуть?

— Завтра будет поздно.

— Но там почти вся армия.

— Тем лучше. Они так уверены в своих силах, что оставили лишь небольшие заслоны.

— Если уж нанести удар, то со склона Каулера. Оттуда не ждут, и отступать им придётся к обрыву…

Закончив разговор, оба собеседника повернулись к Маргарите.

— Решили атаковать с двух сторон. Из балки и со склона горы Каулера.

— Будем гнать солдат к обрыву у Риччо. — Лонгино показал вниз, где виднелся ручей. — Как замысел?

— План хорош, — согласилась Маргарита. — Только в случае неудачи нас отрежут от крепости.

— Если рассчитывать на неудачу, не стоит браться, — улыбнулся Дольчино. — Ступай позаботься, чтобы больные и раненые подменили стрелков на стенах. Все, кто может драться, пусть готовятся. А ты, Лонгино, бери наших в лесу и обходи по склону. Когда ударим отсюда, не зевай!

По песчаной дорожке сада, разбитого за высокой стеной палаццо триверского подесты, неторопливо прогуливались кардинал Наполеоне ди Сант Андриано и епископ Райнерий. Поглядывая на широкую веранду, где уже начали накрывать к обеду, они молча наблюдали за сновавшими там слугами и размышляли каждый о своём.

Папский легат был недоволен. Он вспоминал родной Париж, блестящее общество, размеренную жизнь при дворе могущественного монарха, где столько лет занимал видное и достойное положение. Вместо всего этого — беспокойное полулагерное существование среди грубой солдатни и невежественных капитанов, надоевшая переписка с соседними государями, нескончаемые хлопоты и разъезды по плохим дорогам.

А тут ещё неустойчивая осенняя погода с ветрами и сыростью. Хорошо ещё, епископ прихватил из Верчелли опытных поваров и не поленился как следует отделать этот каменный мешок, именуемый почему-то палаццо. Не то пришлось бы довольствоваться бог знает чем и ютиться в доме какого-нибудь торгаша. Кардинал невольно поморщился, представив всевозможные неудобства, подстерегавшие его на каждом шагу в такой глуши.

Нет, тяготы военных походов не для него. И раньше он не испытывал к ним влечения, а тем более сейчас, на склоне лет. Даже ради славы не стал бы он рисковать здоровьем и благополучием. В отличие от многих, Наполеоне презирал пустое тщеславие. Только настойчивые просьбы папы и французского короля побудили его отправиться в лагерь крестоносцев, и теперь он раскаивался, что не отказался от миссии.

Епископ Райнерий, напротив, был в самом радужном настроении. Наконец-то ему не надо было тревожиться о бегстве еретиков!

К вечеру со стороны Каулера должны возвести крепкие палисады, и тогда начнётся настоящая осада. «Кто ждёт завтрашний день без волнений, счастливо и радостно владеет сегодняшним», — с улыбкой вспомнил он евангельскую притчу.

Сомневаться же в завтрашнем дне не приходилось. Всего час назад от миланского архиепископа прискакал гонец с известием о посланных подкреплениях. Накануне прибыли обозы из Павии, Кремоны и графства Асти. Ожидались отряды от республики Лукка, из Мантуи и Салюццо. Даже из далёкого Прованса шли к ним люди и стекались деньги.

Папская булла делала своё дело. Ничто не могло спасти патаренов. Через неделю-две, в крайнем случае через месяц на вершине Цебелло иссякнут последние припасы. Отступникам придётся есть солому. К счастью, гора здесь не так крута, не то что проклятая Лысая Стена, куда невозможно было добраться. Как только осаждённые достаточно ослабнут, он велит начать общий штурм и ещё до наступления холодов возьмёт их лагерь.

А потом?! Потом триумфальное возвращение в Верчелли, победный перезвон колоколов, поздравительные послания от папы, всеобщее признание его заслуг, награды и почести, щедро воздаваемые ему благодарной святой церковью до конца жизни и даже после…

Внезапно на улице за каменной стеной сада послышался отдалённый гул. Он быстро нарастал. Вскоре стал явственно различим топот мчавшихся коней и громкие крики людей. Суетившиеся на веранде слуги столпились у стола. Кардинал и епископ тревожно переглянулись.

Через минуту под аркой ворот показался Пьетро ди Кваренья в сопровождении нескольких капитанов. Лицо верчельского консула было бледно, на перначе[45] и доспехах виднелись следы крови.

— Дольчино!.. — Не глядя на прелатов, консул прошёл к накрытому столу и налил из графина в кубок. — Напал с тыла у ручья.

— Вы не дали ему уйти? — с беспокойством спросил епископ. — Там стояла почти вся армия.

— Стояла?! — Кондотьер залпом выпил вино и отшвырнул пустой кубок. — Теперь лежит!

Райнерий тяжело опустился на стул.

С колокольни донёсся набат. В дверях появился доминиканский монах, исполнявший обязанности начальника дворцовой стражи.

— Ваше преосвященство, оставаться здесь опасно!

Епископ и кардинал молча закрестились. Пьетро ди Кваренья повернулся к стоявшим сзади капитанам:

— Выводите людей к западным воротам. Будем отступать к Моссо.

Неожиданный контрудар достиг цели. Лагерь под Каулера был разгромлен. В жестоком бою пала большая часть папского войска. Повстанцы захватили многочисленные трофеи и сотни пленных. Уцелевшие крестоносцы покинули Триверо и ближайшие селения.