— Я тебе, Володя, всегда говорил, что нет у тебя на «дозоре» порядка, — с укоризной сказал Юрьев. — Теперь жди «телеги». И мне заодно влетит.

— Да погоди ты, слушай, что дальше было, — хохотнул довольно Ульчев. — Пока инженер генералам установку демонстрировал, я с двумя бойцами давай землю бурить: лопата сверкала — любой бы пехотинец позавидовал. Яму та-акую вырыл — до песка добрался. В общем, вышли из фургона на божий свет генералы и глазам не верят: дорожки красноперые, играют медью на солнышке. Поэтому не волнуйся, не будет «телеги». Но я взял за правило: расчет территорию «дозора» скоблит тики-так.

Увидя, что его бойцы построились, Ульчев дружески подтолкнул Юрьева:

— Командуйте, товарищ распорядитель бала!..

После многочасовой беготни помначштаба Юрьев доложил командиру батальона о том, что люди со всех «дозоров» прибыли. На месте построения, как и на всей территории, наведен должный порядок. В общем, подразделение готово для участия в церемонии награждения.

Комбат вместе с Ермолиным корпел над своей речью, с которой должен был выступать на митинге. Выслушав Юрьева, сказал:

— Хорошо. Проверю сам. Подожди.

Юрьев вышел из кабинета Бондаренко, чтобы узнать, нет ли сообщения из штаба армии о времени приезда в батальон командующего и членов Военного совета.

Но дежурный по штабу уже сам бежал по коридору ему навстречу:

Товарищ старший лейтенант, позвонили. Через час будут здесь, — отрывисто доложил он.

Юрьев облегченно вздохнул:

— Труби всем сбор, а я — к комбату!

Однако напрасно Юрьев понадеялся на то, что Бондаренко откажется теперь от своего намерения еще раз все проверить. Пока бойцы строились на центральной аллее, комбат в сопровождении старшего лейтенанта прошел по всему маршруту, по которому должны были проехать высокие гости.

У ворот КПП стояла регулировщица с погонами младшего сержанта, в пилотке набекрень, чудом держащейся на ее пышных льняных волосах. Она щелкнула каблуками и, лихо очертив жезлом по воздуху замысловатый жест, отдала честь. Бондаренко улыбнулся:

— Вижу, вижу, Полынина, даром время не теряла. Ишь, как закрутила! Так и действуй. Не оплошаешь — отпущу с Микитченко в театр, как просила.

— Правда?!

— А что с вами поделаешь, молодежью. Кстати, на концерте Шопена будешь играть?

Так точно, второе «Скерцо»!.. Товарищ подполковник, а разрешите и мне после того, как машину с командующим встречу, прибежать на вручение?.. Так хочется…

— Всем хочется, Полынина. Думаешь, тем, кто боевое дежурство сейчас несет, легко? Или тем, кто на «Редутах» остался?..

Бондаренко и Юрьев направились дальше. Дойдя до поворота на центральную аллею, комбат удивленно остановился: аллея была засыпана золотистым песком.

— Вот это да! Совсем другое дело. Где достал? — довольно воскликнул он.

— Дружок помог. Подсказал, как добыть.

— А ты, товарищ пээнша, начинаешь в службе соображать, — похвалил Юрьева Бондаренко. — Так дело пойдет, глядишь, генералом станешь со временем. Но запомни мой совет: никогда не перечь начальникам. Допустим, вызывают тебя и говорят, что надо то-то и то-то сделать, а ты чувствуешь, что это невозможно. Не спеши ответить «нет». Наоборот, всегда козыряй: «Есть! Будет выполнено!» Что, Юрьев, глаза вытаращил? Думаешь, подхалимажу учу тебя, чинопочитанию? Нет, товарищ старший лейтенант, учу дисциплине. Ибо когда ты придешь после получения невозможного задания к себе, с друзьями-помощниками посоветуешься и… сделаешь все как миленький! Понял, старшой?..

Юрьев кивнул, но испытующего взгляда комбата не выдержал, смутился.

— Может, и не все понял, но вижу, что кое-что дошло, — заключил Бондаренко. — Ладно, пора, а то мы заговорились с тобой. Беги в строй. Я следом пойду. Дашь знак начштаба, пусть встречают комбата. Это и будет последняя репетиция…

Я глядела им вслед, и такая накатывала тоска. Ну, почему комбат именно меня назначил регулировщицей? Все стоят в парадном строю. А тут — промчатся мимо черные лимузины. Подумаешь, в театр комбат пообещал отпустить с Игорем! Хотя, конечно… не знала я, что почти всю блокаду театры в городе работали, а когда узнала, — так захотелось пойти! Не меньше, чем сейчас на центральную аллею хочется. Девочки и место в строю держат. Иванова сказала, что рядом с ней — в предпоследней шеренге.

Иванова — вот ведь настырная! Нашла все-таки своего старшего лейтенанта. В госпитале, что по соседству. Жалко парня, ослеп, сильный ожог получил. Но как она его любит. Он ее к себе не подпускает, а она: «Все равно замуж за тебя выйду, дурачок родненький». И через нас ему телефонограммы шлет с «дозора».

А я пока что не решила… Игорь Микитченко славный, отзывчивый, правда, в музыке абсолютный профан. Когда первый раз мне его девочки показали (замполит его вызвал плакаты рисовать), он на меня особого впечатления не произвел. И ростом не удался, и собой неприметный. Потом познакомили нас, заговорили мы. Он учтивый, предупредительный, робкий. Всех художников знает наперечет. Видно, читает много. Спросил:

— А вам какие книги по душе?

Я вспомнила, что в последнее время девчонки на Тютчеве помешались, и ответила:

— Люблю Тютчева, только трудно его книжки найти, в нашей библиотеке его нет.

А через несколько дней Игорь мне книгу принес. На ее истертой картонной обложке чернилами было выведено «Федор Тютчев». Читаю теперь запоем…

— Товарищ регулировщик!.. Младший сержант!

Меня зовут?.. Оборачиваюсь и… душа в пятки. Задумалась, кулема, проморгала — это же командующий армией генерал Рожков выглядывает из открытого окна черной машины! Я его помню еще полковником, когда он был начштарма и приходил на главный пост. Он что-то говорит шоферу и манит меня пальцем. Подлетаю к машине, докладываю. Генерал перебивает:

— О суженом замечтались, ничего вокруг не видите? Чувствую, что настроен он благодушно. Я робко улыбаюсь в ответ. На заднем сиденье вижу членов Военного совета — председателя Ленгорисполкома Попкова, в темно-зеленой офицерской гимнастерке без погон, и полковника Иконникова, который, приветливо смотрит на меня.

— Золушка, да и только. Где батальон построен, куда нам ехать прикажете? — спрашивает генерал.

— До поворота на центральную аллею, товарищ командующий. Там стоянка для машин обозначена, — прорвало меня, и я было подробно начала объяснять дорогу. Но Рожков отрывисто бросил шоферу:

— Поехали!

ЗИС мощно рванул с места. За ним мимо проскочила «эмка», в которой я хорошо разглядела полковника Соловьева. Он погрозил мне кулаком.

Я стащила с рукава повязку с буквой «Р»— миссия моя окончена. «Шляпа! Курица общипанная! — кляла я свою нерасторопность. — Зо-луш-ка лупоглазая, будет тебе теперь театр одноактный от комбата. — В голову стукнула мысль — А что, если побежать все-таки на построение? Все равно, семь бед — один ответ!..»

Я бросилась напрямую. Ветка больно полоснула по щеке. От обиды готова была зареветь белугой. Впереди за кустарником, совсем близко, — грянуло: «Здра-авия жела-аем, това-арищ генера-ал!» Потом прокатилось троекратное: «Ура-а-а!»…

К черту предосторожности! Я полезла напролом. С хрустом продралась через декоративную «оградку» и воткнулась в строй, подтолкнув на шаг вперед Иванову. Она от неожиданности ойкнула. Оглянувшись, осуждающе прошептала:

— Боже, кто это тебя так разукрасил, кобылица ненормальная…

Посередине, перед строем, придерживая за древко знамя с переливающимся на солнце орденом, выступал генерал-майор Рожков. Сзади него, чуть левее, стояли Попков и Иконников. Командующий говорил:

— Награждение вашего радиобатальона боевым орденом Красного Знамени обязывает офицеров, сержантов и красноармейцев умножать традиции. Священный долг каждого из вас высоко нести это Знамя, своей добросовестной боевой работой добиться преобразования части в гвардейскую!..

Вот она, торжественная минута! Командующий вручает знамя с орденом комбату. Бондаренко целует полотнище. Я вижу, как он взволнован, как напряжено его лицо. Комбат отдает знамя замполиту Ермолину, который тоже притрагивается к нему губами и передает его дальше знаменосцу старшине Калашникову, рядом с которым застыли ассистенты.