Нострадамус умолк. Казалось, он еле держался на ногах, хотя и сопротивлялся этой внезапной истоме. Анна и Тесье сидели, не решаясь нарушить молчание. Наконец Тесье произнес:
— Будет лучше, если ты поговоришь с Адамом. Если кто и сумеет помочь тебе, так это он. Тем более, что он знает колокольного мастера из Арля…
— Я, как только выкрою время, сам поеду с Грапоном, — ответил Нострадамус. С юношеским задором он усадил Анну к себе на колени. — Душа моя, ты поедешь со мной, ибо тебе тоже найдется работа!
В начале марта 1548 года (приблизительно в ту же пору, когда в Германии протестантам собирались предоставить религиозную свободу) в Камарге мастер колокольных дел завершал формовку. Рядом с ним в дымной мастерской стояли Нострадамус, Анна и Адам. Точно так же, как в алхимической лаборатории Жона-лекаря, языки пламени с шипением метались под сводом каменной печи, в чреве которой находился котел со стоком, похожим на птичий клюв. И вот по знаку литца Нострадамус и его жена взялись за рычаг кузнечных мехов. Медь и олово начинали смешиваться, вошли друг в друга и приняли мягкий золотой оттенок. Когда котел наклонили, струя устремилась в заранее подготовленное русло. Поднялся едкий дым, а когда он рассеялся, в форме уже застыла первая отливка.
Процесс повторялся снова и снова. Наконец все десять отливок покоились в песке, все еще шипя под слоем остывающей корки. На следующий день они приобрели окончательную форму: отшлифованные и отполированные литцом изделия оказались в руках Нострадамуса.
Наутро Нострадамус расплатился с мастером, решительно отклонил приглашение побыть еще в Арле. В полдень восемнадцатого марта экипаж с грузом покатил через восточные городские ворота и направился в Салон, а через два дня уже прибыл на место.
Женетт вместе с Адамом помог Мишелю отнести наверх составные части стула, заботливо завернутые в холстину.
— Великолепно, — тихо произнес Тесье, когда Анна сняла тряпки с фрагментов.
Небо на юго-западе уже окрасилось в розоватые тона.
— Это еще только полдела, — ответил Нострадамус, который вместе со всеми напряженно ожидал полуночи.
В полном созвучии находилось время, когда мужчина и женщина взяли металлические детали. Точно в ночь весеннего равноденствия были соединены десять составных частей: казалось, они прилипали друг к другу, не оставляя пазов. Наконец похожий на трон бронзовый стул был установлен под открытым небом, и Нострадамус уселся. Анна и Тесье робко отступили назад. В этот миг в душе ясновидца что-то преобразилось. Лицо внезапно начало пульсировать под влиянием могучего огня, и этот огненный поток, это извержение пламени, вызванное бронзовым креслом, понесло его прочь.
В оболочке элементов, сплавленных воедино, Мишель нашел последний ключ. Он предчувствовал это уже месяц назад. Теперь был отодвинут последний засов. Нострадамус помчался сквозь столетия. Он танцевал во времени, выходя за его границы, возвращался назад и снова летел вперед на вселенском колесе через бесчисленные пространства, утоляя тоску по бесконечности.
Когда он вновь ощутил под собой бронзовый стул, то увидел, как сверкают и сплетаются в узлы иные нити. Ангел-знаменосец, скала с Имперским замком, любовь Анны, дружба с катаром… Адам, бронзовый телескоп Скалигера, Леонардо да Винчи внутри звездного свечения, мельчайшие искорки, миллионы и миллиарды иных человеческих искристых скоплений… И был Мишелю голос: «Все люди доброй воли…»
Провидческие возможности, которыми располагал ясновидец, воплотились в облике Адонаи.
С тех пор главной его жизненной задачей сделалась необходимость использовать эти свои возможности.
Как дар был ему вручен свободный доступ во все времена, позволяющий найти для человечества спасительный выход…
Едва Мишель подумал об этом, как видение медленно растаяло. Он весь мягко осел в бронзовом кресле. Придя в себя, увидел лица Анны, Тесье и Грапона, освещенные первыми утренними лучами солнца. Лица показались божественно прекрасными. Он вскочил, обнял сначала Тесье, потом Анну; словами пытался передать только что пережитое.
Когда Тесье и Грапон молча удалились, в дверь постучался первый больной. Анна открыла ему, и Мишель принялся за свое обычное дело.
Сострадание к немощным, любовь к жене, бронзовое кресло как центр видений — все это были полюса, дополнявшие друг друга. Жизнь Нострадамуса обрела полновесный смысл. Когда-то смерть трижды нанесла ему удар. Но отныне он каждый день получал в дар тройное бытие.
Столетие приближалось к своему математическому центру. Слава его как врача неизменно росла. Мишель лечил богатых и бедных, не делая различий. Его средствами были алхимия и хирургия. Но зачастую он исцелял одним только словом. Мишель использовал астрологию и предостерегал людей, взращивал в их душах побеги новых надежд. В такие минуты Нострадамус оказывался скорее магом, чем медиком: наложением рук исцелял он, подобно Иешуа. Именно в этом он был близок к Учителю человечества, не потеряв себя в шарлатанстве.
По-прежнему скромный, Нострадамус склонялся перед своим талантом, принимая его как дар Божий. Избегая кичливости, он сам шел навстречу человеку, если тот нуждался в его помощи. Он добивался, чтобы из глаз страждущих людей исчезали боль и мука.
А по вечерам он тонул в глазах Анны. Как Божью благодать каждый раз он заново переживал близость. Для него оставалась восхитительно загадочной игра ее темных зрачков: жар, лукавство, страсть, самоотверженность чередовались в непредсказуемой последовательности. Была Анна и девочкой, и матерью, возлюбленной и ангелом-хранителем. Мишель черпал силы в ее словах, кокетстве, в ее плоти и ее ауре. Его жизненный ритм после заключения брака изменился. Несколько часов сна давали возможность восстановить физический и душевный запас сил. В полночь, после близости с Анной, он поднимался на башню, где его ждал бронзовый стул.
Постоянное созерцание мира обретало все более ясные контуры. То, что прежде виделось в хаотическом беспорядке, теперь обретало стройность. Он позволял себе резкие броски в прошлое и внезапные прыжки в будущее. Бесчисленные нити познания скреплялись между собой в подобие сети. Нострадамус лучше начал понимать, сколь огромную перспективу духа и воли открыл перед людьми еврей Иешуа. Он и Его ученики насаждали не стальные кандалы Церкви, но смиренное углубление в космическую даль, а следовательно, и в собственную историю…
Летом 1550 года, в одну из ночей, сверкавшую звездами, он зачал дух и плоть: вошел в лоно жены и наполнил его, как Млечный путь наполняет чрево Вселенной. Позднее под открытым и ясным пологом мироколицы Мишель поведал жене свой план.
— Многое из того, что я увидел, уже изложено в моих рукописях. Теперь подошел срок, когда многое необходимо обнародовать. Я буду издавать свои сочинения каждый год, чтобы раскрыть людям глаза на их собственные дела и предостеречь их. Но надо с этими сочинениями обращаться весьма осторожно. Если люди начнут понимать, каким даром я владею, или, по меньшей мере, будут догадываться об этом, я смогу сделать следующий шаг. Перед людьми раскроются великие линии становления, то есть нити, которые прядутся не слепой судьбой, но самими земными существами.
Это сообщение Анна приняла без всякого удивления.
— Ты издашь свои труды, — произнесла она и добавила: — Как новая жизнь в моем лоне, расцветет и другая жизнь. Я знаю это, Мишель! Знаю совершенно точно…
Со сверкающими глазами, сдерживая рыдания, Нострадамус заключил жену в объятия. Ни в каких странствиях по десятизвучию он больше в эту ночь не нуждался. Влажный жар Анны значил для него в эти сладкие часы больше, чем все остальное.
На следующий день Тесье говорил Нострадамусу:
— Лучше всего тебе обратиться к Пьеру Ру в Авиньоне. Как печатник и издатель он уже приобрел большую славу, хотя и занимается этим недавно. Кроме того, — тут Женетт подмигнул ясновидцу, — ему известно значение Розы и Креста. Хочешь, я поеду к нему с тобой? Тем более, что несколько месяцев назад я имел удовольствие познакомиться с ним.