После этой встречи мы продолжали наше плаванье еще четверо суток, когда угодно было господу нашему, чтобы мы повстречались с пятью португальскими судами, шедшими из Бенгалии в Малакку. Всем им я показал полученный от Перо де Фарии наказ и велел им держаться всем вместе, чтобы по беззаботности не попасть в беду из-за угрозы флота ашенцев, который мог им повстречаться у этих берегов. И в том, что я сообщил им об этом, я просил дать мне расписку, каковую все они мне выдали. Кроме этого, они снабдили меня всем необходимым в весьма значительном количестве.

Покончив с этим делом, мы продолжали свой путь и через девять дней в пятницу, 27 марта 1545 года, день святого Лазаря, подошли к бару Мартавана, посетив Танаусарин, Тавай, Мергин, Жунсай, Пуло-Камуде ^{268}и Вагару, не найдя в этих портах той сотни португальцев, которых мы разыскивали, ибо к этому времени они нанялись уже к Шаубайнье, королю Мартавана, каковой (как мне довелось слышать) пригласил их помогать ему против короля Бирмы, который окружил Мартаван войском в семьсот тысяч человек; однако на службе у него они больше не состояли, а почему, мне так и осталось неизвестным.

Глава CXLVIII

Было уже, верно, часа два ночи, когда мы приблизились к устью реки и стали на якорь, намереваясь утром подойти к городу. Когда все на джонке улеглись, мы услышали артиллерийскую стрельбу. Это привело нас в некоторое смущение, ибо мы не знали, что нам надлежит делать. На рассвете некода созвал всех на совет, как это было у него в обычае в подобных случаях, и сказал, что, поскольку всем предстоит подвергать себя опасности, пусть каждый выскажет свое мнение, после чего он обратился ко всем присутствующим с речью, в которой сообщил о пушечной стрельбе, услышанной ночью, и опасениях, которые вызывает стоянка у города. По этому поводу были высказаны самые различные мнения, но в конце концов все сошлись на том, что нужно воочию убедиться, в чем заключается предполагаемая опасность. А посему, пользуясь попутным ветром и приливом, мы обошли мыс под названием Моунай и вошли в реку, откуда увидели, что город, насколько охватывает взгляд, окружен со всех сторон большим количеством людей, а вся река запружена гребными судами. И хотя мы догадывались, в чем дело, по доносившемуся до нас издали гулу, мы все же вошли в порт, где осторожно стали на якорь. После того как мы произвели обычный салют в знак наших мирных намерений, от берега отделилась шлюпка с хорошими гребцами, в которой оказалось шесть португальцев, что нас несказанно обрадовало. Последние поднялись на борт и были весьма радушно приняты всем экипажем, после чего объяснили, что нам не следует делать, если мы хотим обезопасить себя. Первым долгом они сказали, что мы никоим образом не должны уходить отсюда в Бенгалу ^{269}, как первоначально предполагали, потому что этим только себя погубим, так как нас захватит флот, состоящий из тысячи семисот гребных судов, в том числе ста галер с иностранным экипажем, который держит бирманский король, далее — что мне необходимо немедленно сойти с ними на берег, чтобы повидаться с Жоаном Каэйро, бывшим у здешних португальцев за военачальника, и доложить ему о цели своего приезда, а затем, если я не хочу совершить ошибку, поступить так, как он мне посоветует, ибо человек этот доброжелательный и высоко ценящий Перо де Фарию, о котором ему много рассказывали, и расхваливающий все время благородство его происхождения и поведения. Они добавили, что у них в лагере я найду Лансароте Геррейру, а также всех прочих капитанов, к которым у меня были письма, и что тем или иным способом будет сделано то, что всего более будет способствовать делу всевышнего и государя нашего, короля Португалии. Совет этот показался мне хорошим, я последовал за ними к Жоану Каэйро и был как им, так и всеми, кто был с ним в укреплении, прекрасно принят. При начальнике находилось до семисот португальцев — всё это были люди богатые и благовоспитанные. Я показал Жоану Каэйро свои письма и наказ, который дал мне Перо де Фариа, и переговорил с ним по своему делу. Жоан Каэйро обратился с письменным прошением к четырем капитанам, к которым я был направлен, на что последние ответили, что все они готовы служить своему королю везде, где представится случай, но, ввиду того что письмо Перо де Фарии основано на опасении, что ашенцы нападут на Малакку, между тем как сто тридцать судов под командой генерала Бижайя Фора, короля Педира и адмирала Ашена были разгромлены под Танаусарином, где погибло семьдесят ланчар и пять тысяч ашенцев, они, капитаны, считают, что прибытие их в настоящее время не имеет смысла, потому что, насколько они могут судить, силы ашенцев настолько подорваны, что и за десять лет они не смогут восстановить то, что они потеряли. Кроме этого довода, они привели еще много других, после чего было решено, что идти им в Малакку нечего, и я попросил Жоана Каэйро составить по этому поводу грамоту, чтобы я мог отчитаться перед Перо де Фарией, ибо, едва получив ее, я собираюсь отправиться в обратный путь, не имея здесь больше никакого дела. Ожидая ее, я остался у Жоана Каэйро и рассчитывал отбыть в Малакку, как только представится возможность. Однако мне пришлось пережить все тяготы осады в течение сорока шести дней, — все то время, пока бирманский король оставался у стен города. Об этих событиях я кое-что расскажу, ибо, как мне кажется, любознательные с удовольствием узнают, чем кончилась эта война для Шаубайньи, короля Мартавана.

Город выдерживал осаду уже шесть месяцев и тринадцать дней; за это время с помощью более трех тысяч лестниц было сделано пять попыток взять его приступом, но осажденные всякий раз их отражали, выказывая при этом незаурядную доблесть, однако силы их с каждым днем слабели, подмога ниоткуда не приходила, а врагов становилось все больше. Говорят, Шаубайнья оказался доведенным до такой крайности, что из ста тридцати тысяч человек, бывших в городе, у него под конец осталось всего пять тысяч, — все погибли от голода или от ран. Был созван совет, на котором было решено попытаться повлиять на алчность неприятельского короля, что немедленно и было приведено в действие: Шаубайнья написал ему, что, если только тот снимет осаду с города, он даст ему тридцать тысяч бис ^{270}серебра (что составляет миллион золотом) и будет его данником в размере шестидесяти тысяч крузадо в год. На это бирманский король ответил, что ни о каких сделках не может быть и речи, пока Шаубайнья не сдастся ему на милость. Последний тогда обратился к нему вторично, прося, чтобы тот выпустил его на двух кораблях с его сокровищами, женой и детьми и разрешил отправиться к Сорнау, королю Сиама, за что он отдаст ему город со всем, что в нем находится; на это также последовал отказ. В третий раз Шаубайнья предложил ему отступить со своим войском в Тагалу, находившуюся в шести легуа от Мартавана, чтобы сам он мог свободно покинуть город со своими, за что он отдаст ему и город, и королевство, и все сокровища или три миллиона золотом, — в чем также ему было отказано. Шаубайнья, отчаявшись добиться мира или какого-либо соглашения с жестоким врагом и перебирая в уме все способы, с помощью которых он мог бы вырваться из вражеских рук, решил как последнее средство обратиться к португальцам, ибо ему показалось, что при их содействии он сможет избегнуть грозившей ему опасности, и дал знать Жоану Каэйро, что, если он на своих четырех судах выйдет ночью из гавани, забрав с собой его вместе с женой и детьми, он даст ему половину своего сокровища. Вести в великой тайне эти переговоры он поручил некому Пауло де Сейшасу из города Обидоса, которого держал при себе в городе. Последний, переодевшись в жителя Пегу, чтобы не быть узнанным, явился однажды ночью в палатку, в которой находился Жоан Каэйро, и передал ему письмо следующего содержания: