Покончив с охотой на кита, мы отправились с острова Шеке в Оски и прибыли в крепость через час после захода солнца. Там все придворные приветствовали его величество, выражая ему на принятый здесь лад всяческую радость и ликование, поздравляя его со славной победой над китом и приписывая ему одному заслугу многих, ибо тлетворный порок лести настолько присущ всем дворам и домам знати, что даже среди варварских язычников он нашел возможность укорениться. Распрощавшись со всей своей свитой, король поужинал уединенно со своей женой и детьми, не желая даже, чтобы кто-либо ему прислуживал, ибо угощение происходило на половине королевы. Но нас всех пятерых, остановившихся в доме одного из своих казначеев, он пригласил и попросил нас из любви к нему поесть в его присутствии руками, как это принято у нас, потому что королеве это зрелище доставит большое удовольствие. Король немедленно велел накрыть нам стол всяческими лакомствами, очень чисто и вкусно приготовленными, которые приносили очень красивые женщины. Мы принялись за предложенные нам яства с большой охотой, причем шутки и любезности, которые говорили нам дамы, особенно же остроты, которые посыпались со всех сторон, когда увидели, что мы едим руками, доставили значительно большее удовольствие королю и королеве, чем все духовные драмы, которые им могли бы представить. Ибо, поскольку этот народ, как я уже не раз говорил, привык есть с помощью двух палочек, он почитает великой неопрятностью брать пищу прямо в руки, как это делаем мы.
Между тем одна очень хорошенькая четырнадцати- или пятнадцатилетняя дочка короля попросила свою мать позволить ей представить небольшую шутку, которую она хотела разыграть с шестью или семью подругами на предмет, о котором только что шла речь, что королева с согласия короля разрешила. Девочки скрылись в соседней комнате, где на какое-то время задержались, а те, кто не принимал участия в этой затее, развлекались тем временем на наш счет, отпуская в нашу сторону множество шуток и насмешек, заставлявших португальцев изрядно краснеть, по крайней мере, четверых из нас, ибо им это было внове, а языка они не понимали; что касается меня, то еще в Танишума мне пришлось присутствовать при подобной сцене, когда нас, португальцев, поднимали на смех, да не только в Танишума, но и в других местах. Впрочем, когда мы увидели, как искренне веселятся король и королева, шутки, сыпавшиеся на нас со всех сторон, стали казаться нам менее обидными. Но вот из внутренних покоев вышла весьма миловидная принцесса в выдержанном во всех подробностях костюме купца, с подвешенным на поясе мечом с золотой насечкой. Встав на колени перед королем и сделав церемонный поклон, она начала:
— Мужественный король и государь, хотя дерзость моя достойна сурового наказания из-за великого различия, существующего по божьему изволению между вашим величеством и моим ничтожеством, великая нужда, в которой я пребываю, заставляет меня закрыть глаза на все могущие проистечь от того последствия… Поскольку я стар, имею множество детей от четырех жен, с коими состоял в законном браке, а кроме того, крайне беден, я пожелал, как любящий отец, постараться не оставить чад моих в нищете. Движимый этим чувством, я попросил у моих друзей денег взаймы, на что некоторые из них ответили согласием, после чего я вложил мой капитал в некоторый товар, который за грехи мои никак не могу продать во всей Японии, почему я и решил обменять его на любой другой, который бы мне за него дали. Когда я горько жаловался на свою незадачу некоторым друзьям в Миоко, откуда я прибыл, они заверили меня, что ваше величество сможет оказать мне помощь. А посему, государь, умоляю вас, из сострадания к моим сединам, немощи, многочисленности чад моих и крайней нужде, соизволить помочь мне в моем бедственном положении, ибо, пойдя навстречу моей просьбе, вы окажете великую милость как мне, так и шеншико, недавно прибывшим сюда на корабле, поскольку в этом моем товаре они нуждаются более всех на свете из-за некого присущего им недостатка.
Пока произносилась эта речь, ни король, ни королева не могли удержаться от смеха, видя, что этот древний, убеленный сединами купец, имеющий стольких детей и терпящий такую нужду, не кто иной, как их юная и весьма красивая дочка. Но, сдержав на мгновение улыбку, король ответил с отменной серьезностью:
— Принеси образчики своего товара, и если это на самом деле нечто, способное пойти им на пользу, я скажу им, чтобы они его купили.
Принцесса с глубоким поклоном удалилась. Мы тем временем терялись в догадках, чем все это может кончиться. Находившиеся в покое женщины (их, должно быть, было более шестидесяти, — мужчин, кроме нас, пятерых, и короля, в помещении не было) начали было корчиться от приглушенного смеха и подталкивать друг друга локтями, но вот снова появился купец, и все стихло. Он шел впереди, а за ним следовали шесть весьма красивых девушек с образчиками товаров. Они тоже были в роскошных одеждах купцов, с мечами и небольшими золотыми щитами у пояса. Выражения лиц были важные и серьезные. Все они были дочери крупных феодалов, выбранные принцессой для того, чтобы участвовать в этой шутке, которую она затеяла представить перед королем и королевой. Изображали они сыновей старого купца, и каждая держала на плече сверток, увязанный в зеленую тафту. Проделывая движения своеобразного танца, они весьма изящно прошлись под звуки двух арф и одной смычковой виолы. Время от времени они принимались весьма приятно петь нижеследующие стишки, написанные в народном размере:
«Высокий и богатый государь, памятуя, кто ты есть, вспомни о нашей бедности. Несчастны мы на чужой земле, презираемы людьми за наше сиротство, и оскорбления, наносимые нам, велики. А посему, государь, памятуя, кто ты есть, вспомни о нашей бедности».
В том же духе были и остальные куплеты, очень мило написанные и заключавшиеся неизменным: «Вспомни о нашей бедности». Когда окончились песня и танцы, все девушки опустились на колени перед королем, и после того как купец весьма складно поблагодарил государя за милость, которую он собирается ему оказать, свертки были развязаны, и оттуда вывалилось огромное количество деревянных рук, вроде тех, которые дарят друг другу в день святого Амара, причем купец довольно остроумно заметил, что, поскольку природа за наши грехи навязала нам грязную привычку есть руками, отчего от них все время отдает то рыбой, то мясом, такой товар, несомненно, пойдет нам на пользу, ибо, пока мы будем пользоваться одной парой рук, другую можно будет вымыть.
От этих слов король и королева громко рассмеялись, что привело нас в крайнее смущение. Заметив это, король попросил у нас тысячу извинений, добавив, что принцесса, зная, как он любит португальцев, решила позабавить нас этим небольшим представлением {369}, видеть которое допущены были только мы, его братья.
На это мы выразили надежду, что господь бог вознаградит его величество за великую честь и милость, которую он нам оказывает и которую мы очень высоко ценим, и заверили его, что будем прославлять его во всем мире, пока будем живы. Король, королева и принцесса, все еще одетая в костюм купца, поблагодарили нас цветистыми речами на свой лад, а принцесса добавила:
— Если бы ваш бог захотел меня взять к себе в служанки, я бы ему представила еще и не такие шутки, и уверена, они бы ему понравились куда больше, чем эта, но буду надеяться, что он обо мне не забудет.
Услышав это, мы опустились на колени и, приложившись к ее одежде, сказали, что мы иного от нее не ожидали и думаем, что когда она перейдет в христианство, то станет со временем королевой Португалии. Слова наши очень развеселили ее мать. Распрощавшись на этом с королем, мы вернулись в дом, где нам была предоставлена квартира. Едва наступило утро, король велел нас позвать и подробно расспросил о прибывших отцах, о намерениях вице-короля, о письме, которое я привез, о наших товарах, о корабле и о прочих разностях, на что потрачено было четыре часа с лишним. На этом он отпустил меня, сказав, что через шесть дней рассчитывает вернуться в столицу, где повидает отца магистра и даст на все ответ.