Глава CCXVI

Тотчас же стали думать, как на той земле, где они находились, лучше похоронить останки этого святого мужа. В воскресенье, через два часа после вечерни, тело его отнесли туда, где ему вырыли могилу, примерно на расстоянии броска камня от берега, и предали земле при общем сокрушении, но скорбели о нем преимущественно добродетельные люди, живущие в страхе божьем. Нашлись, впрочем, и такие, которые ничем не выдали печали, и испытывали они ее или нет, бог их знает, и пусть их и судит тот, кто знает истину всего на свете и коему ведомы все причины. Однако некто, чьего имени я не назову, чтобы не пятнать его чести, посылая с отходившим в Малакку ванканом письмо дону Алваро, выразился весьма сухо: «Здесь умер магистр Франциск, но чудес при своей смерти не совершал. Лежит он на берегу Саншана на общем кладбище со всеми, кто здесь умер. Когда мы будем отсюда уходить, то заберем его с собой, чтобы злые языки в Малакке не говорили, что мы не такие же христиане, как и они».

Спустя три месяца и пять дней, когда на корабле уже были подняты реи и он готовился уйти, португальцы отправились на берег и приказали вскрыть могилу, в которой был погребен святой муж, с намерением перевезти кости его, если это окажется возможным, в Малакку, но тело его нашли совершенно целым и неразложившимся, рубаха его нисколько не истлела, на саване не было ни пятнышка — все было так бело и чисто, как будто его только что в них одели. От покойного исходило сладчайшее благоухание, и это вызвало у всех такое удивление, что, пораженные, они стали бить себя по лицу, казнясь за то, что говорили раньше, и, заливаясь слезами, восклицали:

— О, горе нам, что в угоду дьяволу пожелали мы стать орудиями его в преследованиях, которые чинились тебе в Малакке, между тем как ты был истинный слуга господень, как мы это ныне собственными глазами видим и открыто исповедуем. И горе нам за то, что часто мы отказывали тебе в помощи, хоть и знали, как не хватает тебе необходимого, чтобы поддержать свою святую жизнь. Пусть пропадом пропадет мир и его лживые слова, пропадом пропади Малакка и ее посулы, потому что в конце концов лишь ты один истинно служил богу из всех нас, кто ныне, к посрамлению своему, должен с прискорбием это признать.

И так, проливая множество слез и раздирая себе лица, оплакивали они свои былые прегрешения, которые господь наш мог помиловать лишь благодаря молитвам этого раба своего. Святые останки его были положены в гроб, тут же сделанный по мерке покойного, их отнесли на тот же корабль, на котором приплыл святой отец, и поместили в каюте штурмана. По прибытии в Малакку на другой же день в десять часов утра явились староста братства Милосердия со всеми братьями, викарный священник и весь причт главной церкви, а также все население Малакки, за исключением коменданта и его приспешников, и прах святого мужа был переносен в церковь Богоматери на Холме — дом, который он в Малакке чаще всего избирал своим пристанищем и из которого девять месяцев и двадцать два дня назад отправился в Китай. В этой обители он с великой скорбью был предан земле, в которой пролежал еще девять месяцев, с 17 марта по 11 декабря следующего, 1553 года. В этот день прах его был извлечен из могилы, переложен в другой гроб, отделанный изнутри штофом, а снаружи парчой, и из этой церкви торжественной процессией, в которой участвовало много знатных людей, его проводили до шлюпки, украшенной коврами и шелковым навесом, которая доставила гроб на корабль Лопо де Нороньи, собиравшегося отбыть в Индию. Гроб подняли на корабль, и сопровождать его до Гоа отправились два брата ордена Иисуса, один по имени Педро де Алкасова, а другой Жоан де Тавора, который впоследствии был в Эворской коллегии. За время пути дальностью в пятьсот легуа на корабле несколько раз происходили явные чудеса, о которых сообщили потом в Гоа вице-королю дону Афонсо де Норонье, но останавливаться на этом я не буду, так как всем они известны, и я не стану тратить время на описание того, что уже описано другими.

Глава CCXVII

Корабль, на котором доставлен был священный прах, прибыл в Кочин 13 февраля 1554 года, но так как в это время вдоль берега непрерывно дул сильный норд-вестовый муссон, ему пришлось, вместе с остальными судами, шедшими с ним из Малакки, все время утомительно лавировать из-за противного ветра, так что продвигался он не более легуа в час. Ввиду этого все штурманы и капитаны были созваны на совет, на котором единогласно решили просить коллегию святого Павла в Гоа выслать за прахом святого отца какое-нибудь гребное судно, ибо корабль дойдет до Гоа не раньше 25 марта, к началу страстной недели, а так как на этой неделе церковь поминала священные страсти сына божьего, встретить тело с надлежащими почестями и великолепием будет нельзя.

Переговорить по этому делу вызвался сам капитан корабля Лопо де Норонья и немедленно отбыл в путь. Прибыв в Гоа в коллегию святого Павла, он доложил о положении дел отцу магистру Белшиору, главному ректору всех коллегий ордена Иисуса в этих местах, и немедленно вернулся обратно. Отец ректор и остальные отцы коллегии обсудили все в подробности и пришли к решению, что отец ректор должен самолично доложить об этом вице-королю и попросить у него хорошо оборудованный катур, что и было сделано. Вице-король охотно предоставил им судно, капитаном которого был некий Симан Галего, но так как тот в это время был болен, пойти за прахом вместо него вызвался один из почитателей святого мужа, чем вице-король был очень доволен.

Отец магистр Белшиор с двумя братьями ордена и тремя мальчиками-сиротами из коллегии сели на катур и, выйдя в понедельник утром из Гоа, через два дня, в среду, нашли судно Лопе де Нороньи на баре Батекалы вместе с другими семью, которые не могли идти дальше из-за штиля. Когда на корабле поняли, какой катур приближается к нему, по зелени, которой он был украшен, поспешили и там принять праздничный вид. Подойдя к кораблю, отец ректор со всеми прочими поднялись на борт; впереди, с веночками на головах, держа в руках зеленые ветви, шли мальчики и пели «Gloria in excelsis Deo» etc. [14] и другие многие песнопения во славу господню. После того как все поднялись на палубу и были самым радушным образом приняты капитаном и остальными членами экипажа, брат, на чьем попечении находился прах усопшего, взял отца ректора за руку и с зажженной свечой провел его вниз, в каюту, где стоял гроб, открыл его и показал покойного отцу ректору и прочим, прибывшим с ним. Все опустились на колени, потом, заливаясь слезами, приложились к стопам покойного и долгое время простояли, всматриваясь в него, а затем перенесли останки на катур под пение псалма «Benedictus Dominus Deus Israel» [15], к которому присоединились и присутствующие, проливая не меньше слез, чем прибывшие.

Когда катур отвалил от борта корабля, где все стояли, погруженные в благочестивую печаль, последний вместе с семью другими дал устрашающий залп из всех орудий, отчего среди местных жителей поднялся переполох и все они устремились на берег, чтобы узнать, что случилось. Из Батекалы катур прошел через бар Анголу, в пяти легуа к северу, и в четверг в одиннадцать часов ночи стал против храма Ребандарской богоматери, в половине легуа от города. Там гроб свезли на берег, перенесли в церковь и поставили против главного алтаря. Вокруг гроба горело множество восковых факелов и свечей. Отец магистр Белшиор, на которого теперь легли заботы о погребении святого отца, немедленно дал знать вице-королю, как тот ему велел, и приказал отцам своей коллегии в полном составе явиться на другой день чуть свет на пристань, ибо он сам там будет до восьми часов. После того как отец ректор позаботился обо всем необходимом, он немного отдохнул, а потом отслужил мессу, на которой, несмотря на ранний час, присутствовали все окрестные жители, как португальцы, так и туземцы. К тому времени начало уже светать, и из города прибыло шесть лодок, на которых сидели сорок или пятьдесят самых ревностных почитателей святого отца. Все они держали в руках большие, ни разу не использованные восковые факелы, а слуги их — свечи. В церкви все пришедшие простерлись перед гробом, или ящиком, где он покоился, и почтили его множеством слез. А когда взошло солнце, гроб снова перенесли на катур и направились в город. По пути их встретил Диого Перейра на большой лодке, где было много людей с восковыми свечами и факелами; когда катур поравнялся с ними, все простерлись перед ним ниц. За лодкой Диого Перейры стояло еще десять или двенадцать лодок, так что, когда катур дошел до пристани, за ним следовало уже до двадцати судов, на которых было до полутора сотен португальцев из Китая и Малакки — всё люди порядочные и богатые; все они держали в руках зажженные факелы и восковые свечи, а слуги их, числом до трехсот, свечи размерами с факел, — эта вполне оправданная христианская пышность вызывала у всех самые благоговейные чувства.