Но в период шабаша они отказываются, также и думать, а уж тем более, говорить с посторонними о делах. В пятницу вечером заканчивается рабочая неделя и нам, как им помолиться, хочется, если не получить наличными, то хотя бы услышать устное подтверждение о начислении каждому того, ради чего мы здесь холуйствуем.

Так, перед началом святых действ, когда босс и его адъютант-бригадир уже облачились в праздничные сюртуки, я, от имени и при поддержке трудового коллектива, кощунственно напомнил об их обещании выплатить нам наличными все трудовые активы. Как я и ожидал, такое напоминание глубоко оскорбило религиозные чувства работодателей. Они недовольно просили нас продолжать работу и ожидать.

Перед самым началом религиозных оргий в главной синагоге, босс, в сопровождении своего адъютанта, посетил нашу столовую. Оба держались подчеркнуто официально, и всем своим видом исключали какие-либо торги. С собой они принесли заготовленные конверты с наличными для каждого работника и списки с тщательно законспектированными рабочими днями и часами. В списках, на удивление чётко были зафиксированы неполные рабочие дни и совершенно не упоминались наши сверх удлинённые рабочие будни, переходящие в ночи. Но главным сюрпризом для меня стало то, что к выплате мне предоставили, лишь за две недели, — строго по 220 долларов за каждую. За одну неделю зарплату почему-то придержали. Объяснил это босс тем, что однонедельная зарплата остаётся у работодателя до окончания договорных работ, в качестве залога. В случае расторжения трудовых отношений по инициативе работника, без согласования сторон, залог остается работодателю в качестве компенсации. Иными словами, этот залог обеспечивал послушание работника. О доплатах за сверхурочные часы босс отказался беседовать с нами, важно сославшись на шабаш.

Я предположил, что и по окончанию работ в лагере, получение залога может быть обусловлено каким-нибудь неожиданным дополнительным условием, предписанным их иудейским законом. Например, нашим обрезанием.

Аргументы к босу о том, что мы так не договаривались, не были услышаны. Нас имели в виду.

С пятьюдесятью долларами я уже прибывал в Нью-Йорк. Теперь мне захотелось вернуться туда с 500. К тому же, я уже кое-что знал в этом городе. Я чувствовал, что не задержусь в этом летнем гетто. Отношения с боссом были натянутыми. Я высказал ему своё мнение по поводу примитивного метода удержания работников и управления ими.

Сегодня у них по расписанию шабашный ужин после которого, снова возникнет потребность в нашей сверхурочной помощи. А завтра у нас по договору — выходной день, но хрен они смогут обойтись целый день без нашего участия! Кому ещё, как не нам, убирать, мыть, чистить и подносить, когда весь лагерь будет говеть в шабашных обжорствах и молитвах? Этот же, обиженный на нас босс, пришлёт к нам своего смотрящего и тот будет призывать нас поработать несколько лишних часов. Если не хотим потерять хранящиеся у босса деньги.

Тем не менее, неделя закончилась. Начинать новую, в сложившихся производственных и человеческих отношениях — не очень-то хотелось. Мысленно проигрывались сборы, отбытие из лагеря и возвращение в Бруклин.

Шабаш начал официальную часть в центральной синагоге. После этого все перейдут в столовую, и там состоится затяжной, обильный ужин с песнопениями. Я не находил ответа на вопрос, как после торжественного ужина управится неполная бригада кухонных работников?

Уже к часам 11 вечера, когда мы собирались залечь спать, с ответами на все вопросы пришел блестящий от пота и жира Игорь и вызывающе нарядный бригадир Беня.

Можете обвинять меня за подобные наблюдения и выводы в каких угодно грехах, но эта нация действительно отличается некоторыми, присущими только ей, качествами! Лишь несколько часов назад, оно стояло здесь с боссом, важно раздувало щеки и давало нам — гоям, понять, где наше место. А теперь притащил с собой в качестве заложника загнанного на кухне Игоря, и по-приятельски приглашает нас поработать ночью.

— Помогите своему товарищу! — призывал нас Беня.

Я бы так не смог.

Невольно задумаешься об исторически сложившемся отношении к избранной нации. Когда их бородатые педагоги, не заботясь о том, что ты слышишь их и что-то понимаешь, указывают молодым воспитанникам на нас и сравнивают с неполноценными, слепыми, заблудшими животными…

Игорь тоже просил нас помочь, ибо одному до утра никак не убрать все кухонные шабашные останки. Нам ничего не оставалось, как присоединиться к нему. Бригадир Беня был доволен собой. Вероятно, он думал, что, имея в качестве залога по 220 долларов с каждого работника, они теперь держат нашего Бога за бороду, и смогут вертеть нами, как и сколько им угодно. Его самодовольный вид хозяина положения окончательно склонил меня к решению расстаться с ними.

В субботу утром мы могли отоспаться. Но как только выползли из комнат, с нами сразу же захотели переговорить.

Конечно же, босс понимал, что у нас всего один свободный день в неделю и у каждого какие-то планы. Но столовая должна работать. Детям и гостям не будешь же объяснять, что шахтёр Паша предал нас в такой напряженный период. Получив расчёт за отработанную неделю, он тихонько отъехал к своей жене, оставив взмыленного Игоря на кухне одного. Но скоро все наладится и зачтётся, а сейчас надо помочь…

Слушая его посулы, я думал о том, как своевременно и мудро сбежал с кухни Паша. Удивлялся коварному Мойше. Как он ласково приглашает нас поработать на него семь дней в неделю по 14 часов ежедневно, а на всякий конфликтный случай, придерживает у себя наши денежки. Да эти избранные и всеми «обиженные», если дорвутся до власти (впрочем, почему «если»? Они уже давно и везде при власти), всех прочих за людей считать не будут! Оказавшись в большинстве в маленьком лагере, они открыто дают нам понять, что мы — неполноценные.

В обсуждении деталей очередного субботника я уже не принимал участия. Было ясно, что мои коллеги, нравится им это или нет, согласятся с его уговорами. А стоило лишь, всем дружно сказать «нет» и очередной шабаш захлебнулся бы в их собственном дерьме. И босс Мойша, как миленький, выслушал бы наши требования о выплате зажатого им залога, условиях оплаты сверхурочных работ, имел бы нас не за быдло, а за людей, с которыми следует считаться.

Но кто-то кому-то уже что-то обещал. Работники, молча, разбрелись по комнатам переодеваться. Я тоже ушёл в комнату. Собирать сумку.

Мой земляк расспрашивал меня, куда я подамся, где буду жить и что делать? На все его вопросы я мог лишь ответить, что оставаться здесь и позволять им иметь себя, как бессловесное животное, у меня нет никакого желания. Чего ради, и какая необходимость так унижаться? Это же очевидно, что им мало иметь нас как дешёвую рабсилу, им хочется ещё и показать своё превосходство над нами.

Сами-то они полны сомнений. Достаточно на них взглянуть — все признаки вырождения! Обрезанные биороботы. Среди подростков единицы умеют плавать… Почти все, без сюртуков — рахиты. Отгородили в озере лягушатник площадью 20 квадратных метров, закрепили свои очки резиночками и учатся плавать. Детям не разрешают разговаривать с нами, опасаясь чуждого влияния, да ещё приговаривают им: не будете учиться, уподобитесь этим животным…

Когда сумка была собрана. Оставалось дойти до трассы и там пристроиться на какой-нибудь транспорт, идущий в Нью-Йорк. Земляк вызвался проводить меня. По дороге он искренне интересовался: не страшно ли мне вот так, одному, наобум, куда-то ехать? Уезжать в Нью-Йорк, особенно, когда завтра там будут праздновать День Независимости — не так уж и страшно, как оставаться здесь ещё на два месяца в качестве бессловесного быдла.

Мы сошли с гор в сонный предпраздничный городишко. Выбрали место на обочине трассы, возле светофора, где транспорт, идущий в направлении Нью-Йорка, приостанавливался, и можно было заявить о своём намерении-направлении. Реакцию проезжающих на мою заявку можно было оценить как молчаливое удивление. Очевидно, что такой способ путешествия — уже в далёком прошлом, и моё появление с сумкой на обочине лишь праздно развлекало проезжающих. Вероятность быть приглашенным к попутной езде оказалась ничтожной. Посовещавшись, решили, что моему земляку и бывшему сотруднику, пора возвращаться в лагерь — образчик Нового Мирового Порядка. Мне же — пора предпринимать самостоятельные шаги. Договорились, что как только я определюсь с местом жительства, я сообщу ему свой адрес.