Изменить стиль страницы

Неистощим русский фольклор, мудро и богато народное творчество. Позволь солдатам веселиться, не дай команду «отбой», и они до утра состязались бы в остроумии и плясках.

По-другому в веселом хороводе вели себя люди. Не сойдись они на вечеринке, Арбузов никогда бы не узнал, кто из них так задорно играет на гребенке, кто лихо пляшет, а кто сочиняет смешные частушки и поет.

Я мотаню размотаю
И повешу на трубу:
«Ты виси, моя мотаня,
Пока с улицы приду».

Только спел один, тут же выступил второй, подражая женскому голосу:

«Ты пошто меня ударил
Барабаном по плечу?»

И он же нарочито грубовато, переходя на бас, ответил:

«Я пото тебя ударил —
Познакомиться хочу».

В остроумной словесной перепалке хотелось участвовать всем. Не выдерживали даже самые тихие и застенчивые солдаты. Им тоже хотелось показать, что и они что-то умеют — играть на гребенке, плясать или петь:

Чем я парень виноватый?
Девки льнут со всех сторон.
Почему я не женатый?
Не мотань ловлю — ворон.

В конце апреля отпраздновали пасху. Арбузов, зная с каким нетерпением солдаты ждали этот христианский праздник, распорядился не занимать их учениями и работой все три дня.

Нацеловались служивые вдосталь. Когда еще им так свободно удастся щекотать усами девичьи лица? А тут протянул солдат крашеное яйцо, произнес «Христос воск-ресе!» — и все дела: отвечай красавица-девица «Воистину воскресе», подари свое яйцо и безропотно подставляй алые губы. Так уж повелось на Руси исстари — никому не возбраняется из христиан в такой праздник целоваться.

Однако в Лончаково в первый день пасхи произошел казусный случай. Удивленно вскинула глаза, строго нахмурила брови стройная розовощекая девушка, когда ей протянул зеленое яйцо низенький рыжий солдатик со словами «Христос воскресла!»

— Да ты, кажись, нехристь? — настороженно произнесла девушка и испуганно попятилась.

— Христь я, христь! — побожился солдатик. — Сидоров мой фамилий. Вот тебе — христь! — и он перекрестился.

Однако девушка, пристально всмотревшись в расплывчатое лицо с раскосыми глазами и реденькими рыжими усами, спряталась за подругу, та — за нее. Взвизгнув, обе убежали.

Солдаты, увидев такую картину, рассмеялись.

— Не горюй, Раис! — подбадривали они сослуживца. — Поясним, девки сами придут целоваться…

Арбузов знал, что солдаты любили услужливого, безобидного единственного в батальоне татарина. С распространенной в России фамилией, чистокровный татарин с выразительными чертами азиата плохо говорил по-русски. Раис не обучался грамоте и, в силу своего невежества, не знал, как, когда и зачем его предки-мусульмане стали христианами. Ему, родившемуся в тридцатом году XIX столетия, неведомо было ни о когда-то могучей Золотой Орде, ни о ее падении. Выросший в ауле, он не слыхал и о

знаменитом христианском храме в Казани, к которому по велению русского царя Иоана IV подгоняли пленных татар и насильно заставляли принимать православную веру. От храма Христова они, покоренные и смертники, отходили двумя потоками: одни, поцеловав крест и став Сидоровыми, Петровыми, Ивановыми… расходились окрапленные святой водой по своим саклям; другие, оставшись верными полумесяцу, направлялись в последний путь под конвоем опричников через пролом крепостной стены к Волге…

Нынешним солдатам сибирского батальона нет дела до далеких предков сослуживца, когда и каким образом они стали христианами. Разве Раис виноват, что родился не русским? А чем плохо быть татарином? Татары такие же люди, как все. Раис к тому же еще и крещеный. Напугались его девушки? Ну и дуры! Сидоров — человек православный, третий год солдатскую лямку тянет. Это понимать надо…

Арбузов, дав батальону трехдневный отдых, верил, что люди оценят это и, когда потребуется, отработают с лихвой. О предстоящей большой работе, которая заберет все силы без остатка, знали и солдаты. За какие-то две недели надо будет соорудить добротные плоты на тысячу человек и сотню лошадей. Это дело не шуточное.

— На той неделе, кажись, река лопнет, — уведомил Арбузова староста деревни. — Потом денька два по Шилке будет ледоход, и вода очистится. На Аргуни к этой поре лед тоже вздыбится, и потянет его течением в Амур. Так что поторапливаться, Александр Павлович, надо…

О том, что скоро начнется ледоход, Арбузов слышал и от других лончаковцев, а потому не терял зря времени. Сразу же после пасхи работа пошла полным ходом. Сводный батальон, разбитый поротно, трудился с восходом солнца и до заката. Дел хватало всем. Глухо ухали, взметая снег, сваленные наземь деревья, разнобойно стучали топоры, пронзительно визжали пилы. Сваленные сосны обрабатывали на месте: очищали от ветвей и сучьев, отпиливали верхушки. Группа солдат, выделенная специально для переноса бревен (благо лес вплотную подступал к реке), сталкивала их С обрыва, кантовала к воде по скатам, вымощенным из гладких кругляшей. На берегу плотники стесывали со стволов горбыли, на концах бревен вырубали глубокие пазы. Уложив обработанный лес у кромки воды, солдаты умело и ловко скрепляли его в ровные ряды.

Арбузов родился и вырос в городе. Отдав много лет службе на море, он ходил на судах и по рекам, но никогда не видел как сооружаются плоты. Не подав вида, что далек от того, чем занимается его батальон, капитан 1 ранга возложил руководство сооружением плотов на прапорщика Глена, положившись в этом деле на него полностью. Сам же он не всегда и не сразу догадывался, что за операцию выполняли те или другие солдаты. Порой им овладевало любопытство и он спрашивал:

— Для какой надобности, служивый, ты так много стесываешь щепок с этого ствола?

Солдат недоуменно хлопал глазами, не сразу найдя что ответить: вдруг не так выполняет работу!

— Для легкости, ваше высокородие, — как бы оправдывался служивый. — Так что хотел как лучше… чтоб кормовое весло по силам было…

— Не перестарайся, служивый, а то весло сломается в работе, — наставительно говорил Арбузов и шел дальше. Увидев цепочку солдат, несущих листы старой жести, интересовался:

— Куда несете? Для какой надобности?

— Сюды, ваше высокородие, — слышал в ответ, — в избы. Для обогреву, стало быть…

—: В какие избы?

— В энти, которые на плотах будут.

Так Александр Павлович узнал, что солдаты, сооружая плавучие настилы с легкими деревянными домиками, по своей охоте, без подсказки командиров, решили соорудить переносные печки. Они делали все возможное, чтобы уберечь себя и коней от ветра, холода и дождей.

— Жесть-то где взяли? Не того?..

— Не сумлевайтесь, высокородие, — заверил сухощавый солдат. — Сам хозяин велел содрать с амбарной крыши. Я, грит, новую приобрету, а эта вам на печки пригодится. А без обогреву на воде окочуриться можно.

— Плоты с теплыми каютами — это хорошо, — сказал Александр Павлович. — Но ведь через неделю отправляемся в путь. Уложимся в срок?

— Так точно! — ответил за всех сухощавый. — Чай, для себя стараемся.

Арбузов пошел дальше, придирчиво осматривая все, что сделано его сводным батальоном. И вдруг остановился. Как это понимать? Огромные плоты лежали намертво скрепленные на суше в двух саженях от кромки воды. Вот где грубый просчет прапорщика. Есть ли у него на плечах голова!

Вызванный прапорщик испуганно смотрел на взволнованное лицо капитана 1 ранга, стараясь догадаться, что так обеспокоило командира.

— Поясните, господин Глен, — потребовал Арбузов, — каким образом вы думаете спустить с берега эти махины?