Пилкин завороженно смотрел на приближающийся корабль. Надо что-то незамедлительно предпринимать, но он не мог открыть рта.

Не по возрасту дробно простучал обувью по крутому трапу Заборов. Он пытался что-то доложить, но его язык не повиновался.

— Лево руля! — сорванным ‘голосом подростка выкрикнул лейтенант и в этот момент почувствовал, как палуба покосилась и его прижало к борту, затем потянуло в сторону. Это «Аврора» сделала резкий крен влево. Таинственное судно, вспенивая воду и шурша парусами, прошло в пяти саженях от «Авроры» и растворилось во мгле. По-змеиному шипя, навалились друг на друга волны и все стихло.

— Уф-ф! — шумно выдохнул Заборов и медленно перекрестился. — Пронесло нечистую силу! — Он потоптался на месте. — Разрешите осмотреть гальюн-с?

— Что? Да, да, как угодно.

Пилкин побежал в рубку.

— Молодец, Матренин! — Он обнял рулевого.

— Рад стараться! — Матрос вытер рукавом потное лицо.

А к рубке уже спешили командир фрегата, его помощник и кто-то еще.

— Что произошло? — не дожидаясь доклада вахтенного офицера, издали спросил Изыльметьев.

Пилкин, находясь под свежим впечатлением происшедшего, открыл было рот, чтобы доложить о внезапном появлении «Летучего голландца», как вдруг осекся. Напросившееся пояснение о призрачном корабле ему показалось нелепым. Он на секунды представил нахмуренное лицо Изыльметьева. «Вздор несете! — осуждающе сказал бы командир фрегата. — Это у вас с перепугу, господин лейтенант». И Пилкину стало стыдно за свои мысли. Он начал возвращать память к реальным обстоятельствам. «Аврора» чуть не столкнулась не с мифическим парусником, а с натуральным кораблем, вооруженным современными орудиями. Беда была рядом. Она миновала благодаря смелым и решительным действиям рулевого Матренина. Матрос спас фрегат, казалось, от неминуемого столкновения.

— Что за судно? Чье? — потребовал объяснения Изыльметьев. И Пилкин доложил все, как было, умолчав о своих эмоциях.

— Большой двухдечный парусник, — сообщил лейтенант, — шел без огней прямо на фрегат. Замечен был в полутора кабельтовых. Мою команду «Лево руля!» матрос Матренин выполнил мгновенно. Иностранное судно проследовало в пяти саженях от фрегата… — И тут перед глазами вахтенного офицера стали вырисовываться запечатленные памятью и зрением детали неизвестного парусника. — На его правом борту установлено не менее дюжины орудий среднего калибра. На этом основании заключаю, что нам встретился военный корвет.

Изыльметьев остался доволен действиями вахты и докладом лейтенанта: офицер и матрос несли службу бдительно, предотвратили бедствие. Поблагодарив обоих за примерные действия, командир фрегата спросил:

3—274

65

— Под чьим флагом корвет?

Пилкин ни флага, ни гюйса не видел, но заметил на корпусе судна большие латинские буквы. Они проплыли перед глазами лейтенанта справа налево. Офицер зрительно восстановил их так, как запечатлела память, и мысленно прочитал слово слева направо.

— Это был английский корвет, — уверенно ответил Пилкин. — «Тринкомали».

— Двадцатишестипушечный, — уточнил Изыльметьев. О существовании английского корвета «Тринкомали» он знал раньше, но его появление в водах Тихого океана для командира «Авроры» было полной неожиданностью. Первая мысль Ивана Николаевича — поднять экипаж по боевой тревоге и дать команду «Корабль — к бою!» Однако он ее отклонил, отклонил потому, что разминувшимся кораблям в океане теперь долго не найти друг друга, если бы даже командиры этого пожелали. К тому же, англичане не так смелы, чтобы их корвет навязал бой русскому фрегату.

Изыльметьев, постояв в раздумье, с расстановкой произнес:

— Господа, полагаю, что война России с Англией и Францией началась…

РАЗНОГЛАСИЯ

Дэвид Прайс отправлять объединенную эскадру из порта Калао не торопился. Пароход «Вираго» прибыл из Панамского залива с важным сообщением через три недели после ухода от берегов Перу «Авроры». Случись такое полмесяцем раньше, командующий эскадрой (теперь укрупненной) может, и рискнул бы устроить погоню. Седьмого же мая он считал, что русский корабль находится далеко в открытом океане и догнать его невозможно. А когда французский адмирал все-таки предложил выйти на поиски «Авроры», Дэвид Прайс ответил с холодком:

— Поздно, господин де Пуант, очень поздно.

И это прозвучало так, словно в уходе русских моряков из порта Калао виноват только он, французский адмирал.

— Предлагаю мое предложение обсудить на военном совете, — не уступил Фебрие де Пуант.

— Обсудим, обязательно обсудим, — пообещал Дэвид Прайс и в голосе его прозвучала безысходная нотка:

обсуждай, мол, теперь, не обсуждай, а русский корабль улизнул.

7 мая, в день прибытия «Вираго», новый командующий эскадрой военный совет не собрал. Не упомянул он о сборе и на следующий день. О чем думал Дэвид Прайс, какие строил прожекты, пока в эскадре никто не знал. Когда же Фебрие де Пуант проявил нетерпение — нельзя, дескать, действовать так медлительно, — английский адмирал поучительно сказал:

— Торопливость — черта несолидных людей. Запомните это, господин де Пуант, и никогда не спешите. Поспешность нередко порождала непоправимые ошибки. Степенность — подруга разума.

— Время для военных людей — фактор немаловажный, — отпарировал Фебрие де Пуант.

На первом объединенном совете (он проходил 10 мая на английском флагманском корабле) было много разногласий. Основной спор разгорелся о предстоящем путешествии к берегам Дальнего Востока. Теперь, когда официально стало известно, что Англия и Франция объявили войну России, путь союзных кораблей по Тихому океану членам военного совета представлялся принципиально иным. Он должен в корне отличаться от всех предыдущих рейсов с момента ухода английской и французской эскадр от берегов Европы. Одно дело следовать к месту назначения в мирное время и совершенно другое — в войну. Недавно рядом стояла «Аврора», а тронуть ее не посмели. Теперь же все будет иначе.

Подвел союзных моряков пароход «Вираго». Медленно, очень медленно добирался он от Панамского залива с такой чрезвычайно важной депешей. И вот результат: русский военный фрегат ушел в океан целехоньким.

В чилийском порту Вальпараисо предусмотрительно, под видом ремонта, адмиралы еще в марте оставили два корвета — английский «Амфитрида» и французский «Ар-темиз». Они там караулят 60-пушечный русский фрегат «Диана». Но ни Дэвид Прайс, ни Фебрие де Пуант не были уверены, что и этот русский военный корабль не уйдет из-под надзора союзных корветов. На «Амфитриде» и «Арте-мизе» позднее, чем в эскадре, узнают об объявленной войне. А пока там, в Вальпараисо, (если, конечно, «Диана» не покинула порт) моряки обмениваются визитами «дружбы».

На военном совете Дэвид Прайс отклонил предложение

послать вдогонку за «Авророй» два-три корабля. У него на этот счет были свои соображения: он не хотел, чтобы объединенная эскадра вышла из Калао разрозненно. Океан есть океан, рассуждал Дэвид Прайс, и те корабли, которые покинут порт раньше, могут затеряться в необъятных водных просторах, и мощная эскадра окажется раздробленной, а стало быть, и менее сильной. Рано или поздно английским и французским кораблям придется принять сражение с русской эскадрой вице-адмирала Путятина. Победа над российскими моряками на Дальнем Востоке, говорил Дэвид Прайс, будет достигнута в короткий срок и без потерь, если союзная эскадра ударит по ним мощными залпами всех кораблей. Может, конечно, случиться и по-другому. Вице-адмирал Путятин, увидя приближавшуюся эскадру противника, готовую уничтожить его корабли, прикажет спустить флаги…

Из высказывания Дэвида Прайса выходило, что он тоже за уничтожение «Авроры» и «Дианы» до присоединения фрегатов к русской эскадре. Но для этого не обязательно распылять собственные силы. Командующий последовательно и непреклонно утверждал, что объединенная эскадра должна выйти в океан в полном составе кораблей и одновременно. Однако тут же, на военном совете, стало понятно, что выход откладывается еще на несколько суток. К нему эскадра будет готова, скорее всего, через неделю: на одном корабле не закончен ремонт такелажа, на другом не заготовлена полностью провизия, на пароходе надо латать или менять цистерну для воды.