Другой тип сверхъестественных существ возник из представлений папуасов о смерти, отразившихся в похоронных обрядах. Эти обряды позволяют нам судить об особенностях мышления папуасов. Еще совсем недавно, каких-нибудь двадцать-тридцать лет назад, у племен, живущих на реке Дигул, умершего хоронили со всеми принадлежавшими ему украшениями и орудиями либо на специальном помосте, либо в деревянном или корьевом гробу на крыше дома. Труп быстро разлагался, и выделявшуюся трупную жидкость собирали; родные покойного добавляли ее к пище и втирали в лицо и тело. Столь странный обычай, существующий и у других племен, можно объяснить лишь тем, что вместе с этой жидкостью туземцы хотят обрести ту силу, которой при жизни обладал умерший. Не менее странен обычай в этой области, когда в случае чьей-либо смерти женщины, перевязав свой пульс, ампутируют себе каменным или бамбуковым ножом фалангу пальца. Таков один из своеобразных ритуалов самоувечья. Что это, только внешнее проявление скорби, жертвоприношение умершему или какое-нибудь колдовство?

Тот факт, что череп и кости полностью разложившегося трупа сжигаются, то есть тело умершего подвергается полному уничтожению, а дом, на крыше которого хоронят, навсегда покидается, свидетельствует о суеверном страхе и о вере в то, что умерший может увлечь за собой живых. Характерно, что эти наиболее первобытные представления существуют как раз у исторически самой древней группы папуасского населения, не знающей ни тотемных предков, ни тайных союзов. Туземцы долины реки Дигул, видимо, не имели представлений о втором «я», носителе жизненной силы, проявляющейся в дыхании, в тени или в отражении в воде. Это «я» мыслится отчасти весьма вещественно, и поэтому один из наиболее видных представителей этнической психологии, Рихард Турнвальд, дал этому второму «я» весьма меткое определение: «духовная плоть».

По представлениям туземцев, духовная плоть может покинуть телесную оболочку человека. Все, что происходит с духовной плотью в ее странствиях, человек узнает в сновидении, воспринимаемом им как реальность. Если по какой-либо причине духовная плоть, не имеющая, кстати, ничего общего с нашим понятием души, не возвращается после своего путешествия обратно в тело, то человек умирает. Но пока они составляют единство, человек живет. Если тело и духовная плоть разлучаются, наступает биологическая смерть. Хотя, по убеждению папуасов, и тело и духовная плоть продолжают свое существование самостоятельно, однако тогда они приносят людям скорее зло, чем благо. О том, что в представлении этих папуасов умерший существует в своем телесном обличье, которое можно созерцать и осязать, очень наглядно повествует рассказ жителей острова Киваи, помещенный финским ученым Ландманом в его обширном собрании сочинений. Вот вольное изложение этого рассказа.

Однажды у дверей мужского дома стояло несколько мужчин. Среди них был Дуане. Вдруг он заметил, что со стороны кладбища приближается какой-то человек. Все сначала думали, что это кто-то из своих. «Кто бы это мог быть?» — спрашивали мужчины. «Дуане здесь?» — крикнул один из них. «Здесь», — откликнулся Дуане. И вдруг кто-то из мужчин сказал: «По-моему, это какой-то дух!» Дуане испугался: прямо на него шагал его умерший друг Аруба. Тут Дуане пришли на ум последние слова, которые тот, умирая, сказал ему: «Когда умру, как следует похороните меня, не то я вернусь». Дуане очень хорошо помнил эти слова. Поэтому ему хотелось поймать духа Арубы, и он попросил мужчин вести себя спокойно. Дуане вышел из дома через боковую дверь. Но все из любопытства, желая видеть, что случится, бросились за ним и испугали духа, а тот бросился наутек. Несколько мужчин, грозно потрясая оружием, преследовали духа Арубы до самого кладбища и там увидели, как он вошел в свою могилу. А Дуане был очень рассержен. Его умерший друг, несомненно, побеседовал бы с ним, если бы его не вспугнули.

У жителей острова Киваи вера в продолжение существования человека после его смерти проявляется и в похоронных обрядах. Близкие родственники умершего сооружают над могилой небольшую хижину и перед ее входом в течение нескольких недель поддерживают костер. Пища и личные вещи умершего подвешиваются на столбе. Таким образом, он и в «ином мире» имеет все, в чем испытывал потребность при жизни. Во всяком случае для людей он существует до тех пор, пока жива память о нем. В представлении об этом живущем трупе проявляется вера в известный контакт между телом и «духовной плотью». Поэтому у северных папуасских племен Новой Гвинеи родственники умершего никогда не забывают воткнуть в могилу бамбуковую трубочку, да так, чтобы она пришлась как раз над головой покойника, дабы «духовная плоть» в течение хотя бы недолгого времени после смерти человека имела доступ к своей прежней оболочке.

Это призрачное существо, в общем обозначаемое как дух умершего, превращается в привидение и бродит по родному селению, держа всех в трепетном страхе до тех пор, пока не справят по нему поминки. Лишь после торжественной церемонии поминок, устроенной близкими родственниками, на которой совершаются немалые жертвоприношения, дух умершего удаляется в страну мертвых. Однако страх перед умершим, заставляющий уничтожать его имущество, его саговые и кокосовые пальмы, его посевы и орудия, у большей части племен сочетается с почтительной любовью к нему. Эти чувства вызваны ощущением тесной связи между мертвыми и живыми. Поэтому нередко череп умершего по истечении определенного срока — чаще всего после торжественных поминок — эксгумируют, очищают и хранят в жилом помещении. Очень часто из этого черепа делают с помощью глины точный скульптурный портрет человека, вставляют в глазницы раковинки или панцири улиток, наклеивают на череп настоящие волосы. На реке Сепик такой смоделированный череп даже расписывают тем узором, которым умерший при жизни украшал себя для танцев или военного похода. Этой посмертной привилегией пользуются главным образом весьма почтенные люди, занимавшие видное положение в деревенской общине. Их черепа устанавливаются в обрядовом доме на специальных расписанных полках. Там же стоит для них еда и питье, чтобы они не испытывали ни голода, ни жажды. Родственники умершего поверяют его черепу все свои нужды и желания, ведь мертвый для них вездесущ и поэтому может помочь в беде. Но бывает и так, что в поклонении черепу, как мы называем этот обычай, преобладает страх. Мы это наблюдаем у племен, живущих на побережье залива Папуа. Там череп снова предают земле, настойчиво произнося: «Не возвращайся!»

Любовь к умершему и боязнь его возвращения характерны и для папуасов юго-западной части Новой Гвинеи; родственники умершего не смеют входить в дом покойного, и поэтому там портятся все продовольственные запасы, которые были по-хозяйски накоплены умершим при жизни, иногда даже большие количества ценнейшей саговой муки. Вместе с тем принято, посещая место захоронения трупа, подолгу находиться там, ночевать и прислушиваться к голосу умершего, который может произнести имя того, кто колдовством навлек на него смерть. Для того чтобы родственники покойного могли подольше общаться с умершим, над его могилой сооружают широкий двускатный навес.

Особенно интересны у папуасов побережья залива Папуа внешние проявления скорби. Женщины носят длинную травяную набедренную повязку и украшенный желтыми полосками из кожицы орхидеи длинный свисающий головной убор. Благодаря такой маскировке женщина должна быть неузнаваемой для духа ее умершего мужа, который бродит вокруг, так как муж хотел бы и на «том свете» иметь свою жену при себе. Однако вдовцы не очень спешат переоблачиться, хотя и существует особый траурный наряд для них (плетеная шапка, нагрудное кольцо, ручные и ножные браслеты). Траур по умершему состоит не только в особом одеянии, но и во множестве всяких табу — запретов на некоторые блюда, на пение и танцы, на проход в определенных местах и на многое другое. Период траура, длящийся иногда больше года, завершается поминками. Они справляются ночью. Начинается обряд траурными причитаниями, затем открывается шествие вокруг могилы. Лишь после этой церемонии родственники умершего снимают траурное облачение и прячут его. На дороге, ведущей к посевам умершего, старший в роду втыкает в землю стрелу острием кверху. Туземцы не знают, что означает это символическое действие. Весьма вероятно, что это магический акт самозащиты, долженствующий объяснить духу умершего, что живые не желают иметь с ним ничего общего.