Они не нуждаются в телах, но тела нуждаются в них. Если бы прекратилось их бытие, то перестали бы существовать и тела, ибо сущности эти суть начала их, как равно если бы можно было прекратиться сущности Единого, Истинного, Высочайшего, Чистого от такого предположения (нет Божества кроме него!), — то перестали бы существовать и все эти сущности, прекратилось бы существование тел, и совершенно погиб бы мир чувственный, и не осталось бы ничего существующего, так как все связано между собой.
Но мир чувственный хотя и следует за миром божественным наподобие его тени, в то время как мир божественный не зависим и свободен от него, однако невозможно признать прекращение бытия именно потому, что он следует за миром божественным и его расстройство может быть только изменением, но никогда не становится полным небытием. Об этом повествует и Книга Святая там, где она говорит, что горы задвижутся и сделаются подобными хлопьям шерсти, а люди — бабочками, что солнце и луна облекутся во мрак, и образуются моря «в тот день, когда земля превратится в нечто другое, чем земля, как равно и небеса».
Вот все те указания, которые я счел возможным дать тебе относительно того, что видел Хайй ибн Якзан на этой благородной стоянке. Не проси же прибавить слов к этому — это невозможно. Что же касается завершения его истории, то я тебе ее расскажу.
Вернувшись в мир чувственный после совершенного им странствования, он возымел отвращение к заботам здешней жизни, и влечение его к жизни дольней усилилось. И начал он искать возврата снова на эту стоянку такими же средствами, как и прежде, пока не достиг ее с меньшими усилиями, чем в первый раз. Пробыв на ней время более долгое, чем раньше, он снова вернулся в чувственный мир. Затем он задался целью опять приблизиться к ней, и теперь было это ему легче, чем в первый и второй раз, и оставался он на ней еще дольше. И не переставал он приходить на эту благородную стоянку, и все легче удавалось это ему, и все дольше оставался он на ней. Наконец достиг он того, что приходил на нее и уходил с нее, только когда хотел.
Он привязался к ней и покидал ее только в силу потребностей тела, которые он все ограничивал, пока не осталась только самая малая часть их[133]. Но он все желал, чтобы Господь, Великий и Славный, освободил его совершенно от тела, которое принуждает его покидать эту стоянку, дабы он мог вечно отдаваться своему наслаждению и избавиться от этих страданий, которые он встречал, расставаясь с ней и возвращаясь к телесным потребностям.
В таком положении он существовал до перехода за седьмую седьмицу своей жизни, то есть до пятидесяти лет. И вот тут он случайно сошелся с Асалем. История их сейчас будет рассказана, если то угодно Господу.
Рассказывают, что на остров, где по одной из двух различных версий родился Хайй ибн Якзан, переселилась одна из правоверных религиозных общин, заимствовавшая учение свое от некоего из древних пророков (да будут молитвы Аллаха над ними!). Эта община выражала все истинно существующее притчами, которые создавали отражение вещей и укрепляли их образы в душах, как это происходит на проповедях к простому народу[134]. Учение этой общины все распространялось по этому острову, усиливалось и обнаруживалось все более определенно, пока наконец не принял учения повелитель острова и не за ставил свой народ также принять его.
А на этом острове жили двое юношей из людей достойных, с благими стремлениями. Одного из них звали Аваль, а другого Саламан. Узнав про эту общину, они горячо приняли ее учение и стали следовать всем законам во всех делах своих, действуя в этом дружно. По временам они рассуждали о выражениях этого учения о Господе, Великом и Славном, об ангелах его, о воскресении из мертвых, награде и наказании.
Что касается Асаля, то он обладал большой способностью погружаться в сокровенное, схватывать духовное понятие и, склонностью к толкованию. Саламан же более держался ясного смысла и был очень далек от толкований, и остерегался самостоятельных трактовок и исследований. Оба они усердствовали во внешних обрядах, постоянно следя за собой и укрощая желания свои.
В этом законе были поучения, побуждавшие удаляться от мира и уединяться, указывавшие, что в этом лежит спасение и освобождение. Но были и другие поучения, склонявшие к общению и дружбе с людьми. Асаль почувствовал склонность к поискам уединения, и наставление об этом получило перевес у него, так как по своей природе он был склонен постоянно размышлять, толковать окружающее и погружаться в отвлеченные понятия. Наиболее благоприятную обстановку для этого ему удавалось найти в уединении.
Саламан же любил связь с обществом, и у него взяло перевес поучение, говорившее об этом, так как по природе он боялся размышлять и действовать самостоятельно. Связь с обществом была в его глазах средством, не быть искушенным, отстранить скверные мысли и убежищем от дьявольских наущений. Это разногласие во мнениях было причиной их отдаления друг от друга.
Как-то прослышал Асаль об острове, на котором, как говорили, родился Хайй ибн Якзан, узнал о его плодородии, угодьях и умеренном климате и подумал, что, уединившись на нем, он найдет то, что искал. Тогда он решил переправиться на этот остров и провести там, в удалении от людей, остаток дней своих. Собрав все свое имущество, он истратил часть его на наем судка для переправки на тот остров, остальное разделил между бедными, простился со своим другом и отправился в путь по водному лону. Матросы привезли его к тому острову, высадили на берег и там расстались с ним.
И Асаль остался там, поклоняясь Господу, Великому и Славному, величая и славословя его, размышляя о его прекрасных именах и высоких свойствах. Ничто не прерывало его мысли и не нарушало чистоты его размышлений. Когда он чувствовал потребность в пище, он утолял голод плодами, бывшими на этом острове, и мясом пойманных животных.
И так провел он долгое время, пребывая в полном счастии и величайшей радости от тайного собеседования с Господом своим. Каждый день он видел от него такие милости и такие ценные дары, находил такое содействие в добывании пищи, что все это укрепляло его уверенность и освещало его взор.
А Хайй ибн Якзан в это время был глубоко погружен в свои высшие стоянки и покидал пещеру только раз в неделю для того, чтобы принять какую придется пищу. Поэтому Асаль и не натолкнулся на него сразу. Даже потом, когда он ходил вокруг по берегу этого острова и бродил по его окраинам, он не встречал никакого человеческого существа и не видел никакого следа. И благодаря этому довольство и искренняя радость его усилились, так как он достиг того удаления и уединения, найти которое намеревался.
Но вот случилось однажды, что Хайй ибн Якзан вышел за пищей, а Асаль также пришел в ту часть острова, и взоры их встретились. Асаль не сомневался, что это один из благочестивых отшельников, попавших на этот остров в поисках уединения, как попал и он сам. Он побоялся подойти к нему и познакомиться с ним, чтобы не нарушить своего одиночества и не помешать своему уединению.
Что же касается Хаййя ибн Якзана, то он не знал, что это за существо, так как не видел в нем облика какого-нибудь из животных, виденных им раньше. Про черную рубаху из волос и шерсти на Асале Хайй подумал, что это его природный покров[135]. Он долго стоял пораженный тем, что видел.
Но вот Асаль повернулся и побежал от него, боясь, что он отвлечет его от обычного состояния, а Хайй ибн Якзан направился по его следам, так как доискиваться сущности вещей лежало в самой его природе. Когда же Хайй увидел, что тот ускоряет свой бег, он остановился и спрятался, так что Асаль подумал, что он прекратил преследование и удалился.
Тогда Асаль начал молиться и читать, взывать и плакать, молить и рыдать, пока это не увлекло его совершен но. А Хайй ибн Якзан стал подходить к нему все ближе, в то время как Асаль и не подозревал о нем, пока не приблизился к нему так, что мог слышать его чтение и славословие и видеть его смирение и плач. Он услышал тогда приятный голос и размеренные звуки, каких не слыхал ни от одного из животных. Он присмотрелся к его виду и чертам и убедился, что облик его такой же, как и у него.
133
Он привязался к ней и покидал ее только в силу потребностей тела, которые он все ограничивал, пока не осталась только самая малая часть их. — Несмотря на приписываемое Мухаммаду прямое высказывание против идеи монашества, с конца VII в. в мусульманской практике появляются захиды (дервиши) и аскетизм воспринимается и культивируется в среде суфиев.
134
Эта община выражала все истинно существующее притчами, которые создавали отражение вещей и укрепляли их образы в душах, как это происходит на проповедях к простому народу. — Обращает на себя внимание то обстоятельство, что описание исламской религии Ибн Туфейль дает в самых общих чертах, как бы со стороны, и трактует ее лишь как способ передачи высших духовных истин «простому народу», в соответствии с учением аль-Фараби и аль-Газали, без какой-либо конкретизации основ этой религии в терминах ислама.
135
Про черную рубаху из волос и шерсти на Асале Хайй подумал, что это его природный покров. — Тяжелая власяница из шерсти (шерсть по-арабски суф) была обычным одеянием суфийских аскетов, отсюда термины — суфий, суфизм.