— Скажите, какие еще картины пропали в войну?

— Много, — ответил Проценко, — всего около пятидесяти. Из них картин девять-десять принадлежат кисти великих мастеров, — Я очень рада, Григорий Анисимович, что вы согласились помочь нам, проговорила прокурор уже деловым тоном, — может быть, удастся найти еще что-нибудь ценное. Передайте, пожалуйста, трубку подполковнику Решетняку.

— Есть. Есть. Понятно! — весело отозвался Решетняк, выслушав какие-то указания прокурора. — Спасибо, товарищ советник юстиции!

Не успел Решетняк положить трубку, как на него коршуном накинулся Проценко. Он был рассержен не менее, чем утром, когда увидел, как бесцеремонно обращался подполковник с подлинником Рублева.

— Слушай, Филипп, я тебя, видно, в детстве мало колотил! Но я могу отлупить тебя и сейчас, не посмотрю на твои чины и ранги. Чего ты тут развел мышиную возню с окурками, когда там, может, лежат картины Репина и Айвазовского! Кому нужны твои окурки? Поехали.

— А ты ж говорил, не поедешь на обыск, — съязвил Решетняк, — толку, дескать, от тебя мало. А поедем мы после того, как поедим.

— То есть как это "поедим"? — возмутился Проценко. — Ты можешь в такой момент думать о еде?

— Ну, знаешь, — совершенно безмятежно отозвался Решетняк, подсаживаясь к столу, — если бы у меня по поводу каждой операции пропадал аппетит, я бы давно умер от истощения. И ты ешь. Нам дела на много часов хватит. Пока не поешь, не поедем. Кстати, и ехать не на чем. Да еще Рублева в картинную галерею завезти надо. Такие ценности дома опасно хранить. Это не "Три мушкетера".

Последнее замечание, видно, примирило художника с Решетняком, и он покорно подсел к столу.

Но с завтраком в этот день им положительно не везло.

Приехал Потапов. Решетняк отослал лейтенанта в прокуратуру, а сам начал просматривать привезенные им документы.

— Зачем же им понадобились "Три мушкетера"? — в раздумье проговорил он. Алла, ты говоришь, этот человек просматривал книгу с конца? Он не этим интересовался?

На последнем истрепанном белом листке были следы какой-то надписи. Видимо, ее сделали очень давно чернильным карандашом. Книга явно побывала в воде. Буквы настолько расплылись, что их совершенно нельзя было прочесть. Беспорядочно и бессмысленно выглядели и разбросанные по всему листку черточки. Только в самом центре листа можно было разобрать несколько слов.

Решетняк прочел их вслух:

— "Клад, ищите решетку, партизаны, коридоре. Берегу Б…" — Вы что, Филипп Васильевич, — спросила Ольга, — верите, что в наши дни могут существовать клады?

— Верю я или не верю, это не так уж важно, — ответил Решетняк, — но вот человек, так упорно охотившийся за этой книгой, очевидно, верил Через плечо Решетняка Проценко взглянул на полустершуюся надпись и вдруг заволновался. Он бросился к письменному столу. Достал из ящика какую-то бумагу. Потом снова опустился на стул и наконец строго сказал Алке:

— Пойди минут на десять — пятнадцать погуляй. Алка обиженно поджала губы и отрицательно замотала головой.

— Алла! — чуть повысил голос Проценко. — Ты будешь меня слушаться?

— Я и слушаюсь — ответила она, не двигаясь с места.

— Вот тогда и уходи.

— Нет, — опять замотала головой Алка, — ты что-то интересное дяде Филе расскажешь, Решетняк улыбнулся и заступился за девочку.

— Ну что ты ее гонишь? Говори. Не маленькая. Знает, что лишнего нигде болтать не следует.

— Надписи в книге сделаны рукой ее отца. Алка ахнула и метнулась к столу.

— Николая Гудкова? — спросил изумленный Решетняк. — Мне тоже показалось, что я этот почерк знаю, но…

— Смотри, — перебил его Проценко, протягивая бумагу, вынутую из письменного стола. — Это последнее письмо Николая ко мне.

Четыре головы низко склонились над положенными рядом книгой и письмом.

— Пожалуй, ты прав, — первым заговорил Решетняк, — но так, на глаз, точно не определишь. Передадим все на экспертизу. Так или иначе, нам необходимо прочесть, что написано в книге.

— А разве это возможно? — спросила Ракитина; — Прочтем, — уверенно сказал Решетняк. — Для этого есть ультрафиолетовые и инфракрасные лучи. Да много есть возможностей тайное сделать явным.

— Ой, дядя Филя! — прильнула к нему Алка. Девочку трясло, как в лихорадке, и она никак не могла унять дрожь.

— Я с вами хочу читать папины записи, — с мольбой произнесла она.

— Ладно, — пообещал Решетняк, — утром зайду за тобой, и пойдем вместе в наш научно-технический отдел.

Он потрепал Алку по щеке и поднялся. Под окном призывно гудела машина.

— Нам пора. Так и не удалось позавтракать. Теперь ждите к ужину.

Решетняк поманил Ольгу в другую комнату.

— Побудьте с Аллой, — попросил он, — растревожили девчонку. Несуразные именины получились.

Когда внизу у подъезда они уселись в машину, Проценко спросил:

— Филипп, а этот, что крал "Трех мушкетеров", как ты думаешь, опасный преступник?

— Иван Нижник? В преступном мире его звали Ванька Каин. Да, он был очень опасным и коварным бандитом.

— Почему был? Вы что, арестовали его?

— Нет. Два дня назад в том доме, куда мы сейчас едем, Ванька Каин был убит.

…Прежде чем направиться в Насыпной переулок, Решетняк и Проценко заехали в картинную галерею, Выходя из машины, Решетняк предупредил:

— Вот что, Грицько, пока что никаких подробностей о том, где и как были найдены эта икона и твоя картина, сообщать нельзя. Это может помешать нам в поисках убийцы.

— Конечно, буду молчать. А как ты думаешь, удастся нам разыскать остальные картины?

— Будем искать, В картинной галерее они не задерживались, так как обоим не терпелось поскорее оказаться в маленьком домике на берегу Карасуна.

Но, как они ни торопились, а по настоянию Решетняка пришлось заехать еще в научно-технический отдел краевого управления милиции.

Филипп Васильевич передала дактилоскопическую лабораторию отпечаток пальцев, снятый им с окурка, брошенного в квартире Проценко. Собственно, делал он это для очистки совести. Описание внешности неизвестного покупателя "Трех мушкетеров" не оставляло сомнений: это был Ванька Каин.

Через десять минут работники лаборатории подтвердили, что отпечаток пальцев на мундштуке папиросы принадлежит Ивану Нижнику.

В свой дом Валентина так и не входила. Она воспользовалась приглашением Волощук и прямо из милиции приехала к ней.

Она не высказала ни удивления, ни неудовольствия тем, что в ее доме хотят снова произвести обыск. Ей было безразлично. Она чувствовала, что никогда уже. не сможет в нем жить. Надо было строить новую жизнь, и она предпочитала делать это на новом месте. Волощук, когда Валентина поделилась с ней этими мыслями, одобрила их, предложила жить пока у нее и обещала помочь устроиться на работу.

Понятые были те же, что и при первом обыске, — Волощук и Кузьма Алексеевич. Решетняк взял в помощь одного из оперативников, сидящих в засаде около дома.

Пока Валентина возилась с замком, подполковник распорядился, чтобы Потапов произвел контрольный осмотр чердака и кладовки. Это нужно было на тот случай, если сам Решетняк в прошлый раз что-либо просмотрел. Взятый из засады лейтенант Голубцов получил задание тщательно исследовать двор.

— Ну, вот тебе, Грицько, картины, — произнес Решетняк, первым входя в комнату и обводя широким жестом стены, на которых висело несколько запыленных картин в рамах.

Проценко быстро оглядел их. Все это была обыкновенная мазня художников-самоучек, какую можно найти на любом базаре. Исключение составляла лишь одна картина, изображающая группу мальчишек, купающихся в маленькой речке.

— Это тоже моя картина, — указав на нее, проговорил Проценко, — и тоже из тех, пропавших. На обороте должна быть моя подпись. Я всегда подписываю не с лицевой стороны, а на обороте.

Решетняк снял картину со стены и повернул ее тыльной стороной. 1 — Вот, — ткнул Проценко пальцем в сделанную масляной краской подпись и дату.