Особенно напряженной сделалась работа мартеновцев. По нескольку раз за ночь люди покидали цех, уходя в щели. Сокращалась подача газа, плавки застывали в печах, разогревались и снова застывали. Целый день уходил на то, чтобы выправить цех после ночной смены, а ночью все начиналось сначала. Несколько суток цех работал вхолостую.

Всякий раз, когда по сигналу воздушной тревоги Ирина наспех закутывала в одеяло сонного Вадимку и бежала с ним в щель, Крайнев спешил в цех. В цехе было темно и тихо. У печей должны были оставаться лишь начальник смены, мастера, сталевары и на всякий случай два каменщика. Потом являлся неизменно спокойный Матвиенко, приходили Теплова и механик цеха, угрюмый более чем обычно.

Сергей Петрович сердился при появлении каждого из них. Несколько раз он пытался разогнать всех по домам, но потом махнул рукой. В душе он был доволен, что эти трое приходят сюда во время тревоги. За черными шторами рапортной было светло и уютно. Курили все, даже Теплова брала папироску. Матвиенко внес в «вечерницы», как он прозвал эти ночные сборища, атмосферу шутки и дружеского подтрунивания. В минуты непосредственной опасности электростанция выключала подачу энергии, и в темноте комнаты были видны только огоньки папирос.

Крайнева угнетала собственная беспомощность, невозможность активного сопротивления врагу.

Сегодня, когда во время ночной тревоги он вошел в цех, его поразил дружный взрыв хохота на рабочей площадке. Узенькая полоска света, пробивавшаяся сквозь заслонку завалочного окна, слабо освещала группу людей. Подойдя ближе, он узнал бригаду комсомольской печи. Среди молодежи выделялся усатый, огромного роста разливщик. Он смеялся раскатисто и долго, заглушая всех своим басом. Крайнев остановился и прислушался.

— Сижу я и отбоя дожидаюсь, — рассказывал подручный Сашка. — Вдруг слышу — какая-то женщина подошла к щели и кличет: «Ксеня, Ксеня, ты здесь?» Ну ее, конечно, спрашивают, какую она Ксеню потеряла. А она: «Боже мой, Ксенофонт Петрович как из ванны выскочил, так верхнее-то на себя забыл надеть!» Ей невдомек, что этот самый Ксеня верхнее-то на себя надел, а самое что ни есть нижнее забыл и сидит без штанов на мокрой глине.

Общий смех прервал Сашку, смеялся и сам рассказчик.

Крайнев тоже не мог удержаться от смеха.

— Ну, тогда мы поняли все, — рассказывал Сашка, — что эта самая Ксеня — Вальский Ксенофонт Петрович. Тут поднялся в щели хохот, такой хохот, что прямо невмоготу стало, а Петро, что на пятой работает, как застонет: «Ой, не могу, ой, не могу!» — да из щели и полез на карачках, а за ним и все остальные. Известное дело, когда человеку весело, его никакой страх не берет.

— Так вы поэтому и в щель не лезете? — спросил Крайнев, подходя и с трудом сдерживая смех.

— Да разве уйдешь от готовой плавки? — ответил за всех Шатилов. — Плавка на выпуске, мы уже и отверстие начали было разделывать. Может, тревога короткая будет, тогда и выпустим плавку сразу после отбоя, как только подадут напряжение.

— Не остынет она у вас? — спросил Крайнев и, достав синее в алюминиевой оправе стекло, заглянул в печь.

— Нет, Сергей Петрович, не остынет, — повеселев, сказал Никитенко, — мы газ держим хороший. А чтобы пламя как-нибудь заметно на трубе не было, дали избыток воздуха, пламя в печи короткое. У нас и дозорный на крыше сидит, на трубу для верности смотрит.

— А «папаша» что тут у вас делает? — спросил Крайнев, называя усатого разливщика его цеховой кличкой.

— Так у них в бригаде разливщика нет, — ответил «папаша». — До всего вот они дошли: и сталевар у них свой, и мастер — комсомолец, а разливать меня зовут.

Действия Шатилова противоречили уставу ПВО, но такой риск был допустим: ведь объект не демаскировался.

— Ну ладно, попробуем. На выпуск я приду сам, — сказал Крайнев и отправился к другой печи.

К моменту воздушной тревоги плавка на четвертой печи была готова к выпуску, но газ закрыли, и металл быстро остывал.

Ровно через двадцать минут после сигнала «отбой воздушной тревоги» на комсомольской печи выпустили плавку, на остальных плавка задержалась до утра.

Когда после разливки Крайнев зашел в рапортную, он увидел весь «кворум», как назвал Матвиенко группу командного состава.

Сергей Петрович сейчас же сообщил по телефону в штаб о положении в цехе и вызвал свою квартиру. С тревогой ждал он у трубки, пока наконец не услышал голос Вадимки.

— Ну, как там у вас? — обрадовано спросил он.

— Хорошо, папа, опять в нас не попали, — ответил мальчик, твердо убежденный, что немецкие летчики метят именно в их дом.

Сергей Петрович с облегчением повесил трубку.

— Надо сагитировать остальных рабочих поддержать почин комсомольцев — не оставлять цех во время налетов, — сказала Теплова, — а то мы так много не наработаем.

Матвиенко взглянул на Крайнева и едва заметно улыбнулся. Ему понравилось предложение девушки. Но Валентине показалось, что секретарь смеется над ней.

— А почему же нет? — горячо спросила она. — Почему? Ведь на фронте во время бомбежек бойцы не оставляют окопов? Нет! А разве у нас не тот же фронт?

— Рабочих мы сагитируем, — уверенно сказал Матвиенко. — Труднее будет начальство уговорить… Это же против устава ПВО. — Он позвонил в партком и попросил Гаевого прийти в цех.

Вошел Дубенко, имевший обыкновение обходить цехи после каждого налета. Вслед за ним появился Гаевой.

— Уговаривать рабочих оставаться в цехе во время налета мы не можем, — продолжал Матвиенко, вопросительно взглянув на директора. — Однако если они сами пойдут на это, то, пожалуй, можно будет рискнуть. Я считаю, что Петр Иванович даст свое согласие.

Дубенко подумал и одобрил предложение, предупредив только, что он сообщит о принятом решении наркому и попросит утвердить его.

Утром в цехе и у проходных ворот завода появились плакаты:

«Привет патриотам Родины, комсомольцам бригады мастера Шатилова, оставшимся во время налета в цехе и обеспечившим нормальную работу печи!»

В следующую ночь было несколько воздушных тревог, но ни один рабочий не покинул цеха. Даже старик Пахомыч, покряхтев, поворчав и потоптавшись на месте, с азартом продолжал выкладку желоба, лишь изредка поглядывая вверх.

У «шатиловцев» появились последователи и в других цехах. А вскоре работа цехов во время налетов стала правилом для всех металлургических заводов Донбасса.

Чуть притаив дыхание, работали домны и мартены; не снижая скорости, вращались валки прокатных станов.

4

Ранним августовским утром заводской паровоз подавал на эстакады доменного цеха длинный состав четырехосных вагонов, замаскированных срубленными деревьями. Прибитые к бортам с обеих сторон деревья еще не успели потерять своей свежести и создавали впечатление густой аллеи. Проходя мимо, Крайнев остановился в изумлении. Ему вспомнилось детство, праздник троицы, когда зеленью украшались комнаты, дома и даже паровозы на железной дороге.

Но в то же мгновение сердце его тревожно сжалось. Защитит ли эта праздничная зелень от фашистских стервятников, ожесточенно бомбивших все пути к Донбассу?

На рапорте Дубенко предупредил собравшихся об ожидаемом увеличении количества грузов. К городу приближалось несколько эшелонов с уральской рудой.

Целый день в глазах у Крайнева стояла аллея молодых зеленых деревьев…

Сегодня за завтраком в деловом клубе было еще менее оживленно, чем в предыдущие дни.

— Я начинаю бояться за Донбасс, — сказал инженер техотдела Вальский, работавший до Крайнева начальником мартеновского цеха.

— И совершенно напрасно, — ответил его сосед по столу Нечаев. — Стратег я плохой, но мне кажется, что на Днепре немцев остановят.

— А я начинаю бояться, — упрямо повторил Вальский. — Донбасс — это ключ к Советскому Союзу, и если его отдадим, то не удержим и остальное.

— Что-то вы чересчур легко подобрали ключ? — язвительно произнес Макаров. — Не знаю, боитесь вы или нет, но мне ясно, что ключ вы подобрали не тот.