Постепенно у резидента установились дружеские отношения с осведомителями. Никогда еще Вальский так много и охотно не разглагольствовал. На заводе он не имел круга знакомых, его интересы слишком отличались от интересов окружающих, а эти высланные кулаки, осужденные за контрреволюцию, белогвардейцы, скрывающие свое прошлое, были понятны и близки ему.

Записка, переданная связным, несколько испортила настроение Вальского. Штаммер писал коротко: «Вы ловите мелкую рыбку. Нужны коммунисты и в первую очередь партизаны».

Прошла неделя. Осведомители обнаружили нескольких коммунистов, укрывавшихся от регистрации, но выявить партизан по-прежнему не удавалось. «Резиденту» наполовину снизили паек.

Прошла еще неделя, и Вальского вызвали в гестапо. Фон Штаммер принял его суровее, чем при первом свидании, и даже не предложил сесть. Резидент так и остался стоять перед столом, переминаясь с ноги на ногу.

— Плохо работаете. Сеть у вас хорошая, а ловите мелкую рыбешку, — медленно цедил фон Штаммер, не вынимая изо рта папиросы. — Пора и за крупную приниматься. Надо понять: если мы не уничтожим партизан, они могут уничтожить нас. Эти бандиты с каждым днем все больше наглеют, регулярно выпускают листовки, клевещут на доблестную германскую армию. — Штаммер протянул Вальскому листок с красной звездочкой, в котором подробно сообщалось о потерях немецких войск на фронтах.

Вальский невольно съежился, когда понял, что сообщение о разгроме не вымысел. Еще ни разу листовки со звездочкой и таинственной подписью «ГК» не сообщали лжи. Это было известно и Штаммеру — он сам точнее узнавал о положении на фронтах из этих листовок, чем из сводок личной квартиры фюрера.

— Так, как вы ищете партизан, вы их вообще не найдете, — продолжал Штаммер, когда Вальский осторожно положил листок на край стола. — Надо переходить к другим, более тонким методам. Надо самим создать партизанский отряд.

Лицо Вальского изобразило полное недоумение.

— Да, создать самим. Ловить рыбу на приманку, — подтвердил фон Штаммер. — Подберите подходящего человека из числа своих осведомителей или знакомых. Пусть он собирает вокруг себя недовольных, а чтобы у них не было никаких подозрений, натравить их на итальянцев. В городе стоит итальянский гарнизон. Итальянцы очень плохие союзники. Еще Наполеон, предшественник фюрера, говорил: «Чтобы Италию держать в страхе, нужна одна дивизия, чтобы оккупировать ее, нужно три, а чтобы воевать в союзе с Италией, нужно десять дивизий — затыкать бреши итальянского фронта». Вы знаете, что говорят итальянцы? Три города в России невозможно взять: Москву, Ленинград и Ольховатку… Как вам это нравится — город Оль-хо-ватка.

Штаммер усмехнулся. Угодливо осклабился и Вальский, хотя внутри у него что-то заныло. Значит, правда, что наступление немцев задержано и фронт недалеко. Вот почему осведомители охотнее брали советские деньги, нежели немецкие марки.

— Итальянцев необходимо позлить, они будут лучше воевать. Пусть наш партизанский отряд нападет на итальянский гарнизон и убьет несколько итальянцев. Если вы подберете хитрого руководителя, он сможет связаться с партизанским штабом, с другими партизанскими отрядами, он обрастет, как снежный ком. А потом мы их… — Штаммер загреб руками по столу. — Но руководителю дадим возможность бежать через линию фронта к красным, он и там будет работать на нас. Вы меня поняли?

— Понял… — поспешно согласился Вальский, мысленно проклиная тот день и час, когда он связался с гестапо.

— Вот и хорошо, — заключил Штаммер. — Выполните это задание — будете награждены знаком фашистской чести, — он с гордостью ткнул себя пальцем в грудь, украшенную значком с изображением черного страусового пера, — если не выполните, ну, тогда…

— Выполню, все выполню… — пролепетал испуганный Вальский. — Мне бы вот имение возвратить.

— За успешную работу возвратим и имение, — пообещал оберштурмфюрер.

4

Немецкое командование решило полностью восстановить большой механический цех, который до войны обслуживал не только все цехи металлургического завода, но и многие другие предприятия района. Гитлеровцы везли оборудование откуда только могли. Из Германии прибывали новые станки. Рабочие собирались вокруг них и уходили, посмеиваясь: «Барахло, а не станки, с ременным приводом! У нас о таких уже давно забыли».

Порой прибывали и новейшие станки советских заводов, каждый с индивидуальным приводом и мотором. Немцы захватывали их на запасных путях, куда выставлялись «заболевшие» в дороге вагоны. Таких станков в цехе работало всего два, остальные были выведены из строя чьими-то искусными и бесстрашными руками. Поломка обычно происходила при первой же попытке опробовать станок.

Станки старого типа не могли быть пущены в ход до тех пор, пока не будет закончен монтаж главной трансмиссии, а трансмиссия восстанавливалась черепашьими темпами. В довершение ко всему из цеха начали исчезать приводные ремни. Их умудрялись похищать даже из запертой кладовой.

Гитлеровцы неистовствовали. Они арестовывали слесарей, токарей, монтажников, нескольких человек для острастки расстреляли, но хищения и поломки продолжались. Можно ли было чем-нибудь запугать людей, для которых цех был тюрьмой, а жизнь — медленным умиранием?

Двух женщин, продававших на базаре куски старых ремней, немцы арестовали и бросили в лагерь. Ремни перестали появляться на рынке, но из цеха исчезали по-прежнему.

Даже мастера-немца, взятого Вехтером из хозяйственной команды, гитлеровцы не пощадили и за недосмотр послали на передовую.

На пуск нового сверлильного станка, предназначенного для сверловки броневых листов одновременно в нескольких местах, явились владелец завода барон фон Вехтер и начальник гестапо фон Штаммер. Их сопровождала группа офицеров. Несколько поодаль шел Смаковский. В присутствии немцев его обычное высокомерие сменялось беспокойной услужливостью.

Фон Вехтер вошел в цех, глядя поверх толпы, и, увидев огромный станок, сверкавший полированными частями, удовлетворенно улыбнулся.

Такое же выражение было на лице мастера Воробьева, худенького старика с небольшой козлиной бородкой. С трудом передвигая ноги, обутые в высокие валенки, Воробьев обошел станок, тщательно протер металлическую дощечку с маркой ленинградского завода и остановился у кнопок управления.

Фон Вехтер залюбовался герметически закрытой редукторной коробкой. Сквозь толстое смотровое стекло были видны купающиеся в масле шестерни, освещенные специальными лампочками. Такой редуктор мог работать годами без смены деталей.

Воробьев продолжал смахивать пыль даже там, где ее не было, — с рукояток управления, со шпинделей, даже со сверл.

— Выслуживается, старый хрен, — шепнул Петру Прасолову стоявший рядом рабочий. — При нашей власти первым мастером был и сейчас из кожи вон лезет.

Осмотрев станок, фон Вехтер взглянул на мастера и небрежно кивнул головой.

Не медля ни секунды, Воробьев нажал пусковую кнопку… Загудел, набирая обороты, мотор, начали вращаться шестерни, и вдруг в редукторной коробке что-то треснуло. Свет сразу погас. Сквозь разбитое стекло вылетели обломки зубьев и брызги масла. Мотор взревел, освободясь от нагрузки и мгновенно набрав скорость. Шестерни замерли.

Воробьев отошел со смущенным видом и вытер лоб большим цветным платком.

Фон Вехтер бешено выругался и вплотную подошел к мастеру. Долго стояли они так друг против друга, немецкий барон и русский рабочий. Потом рука барона медленно опустилась в карман. Это увидели все, кроме Смаковского, который по-прежнему держался поодаль. Управляющий подался вперед и, схватив старика за бороду, пригнул его к земле. Воробьев присел, сморщившись от боли, но тотчас рванулся и выпрямился. И тут произошло то, чего уже никто не мог ожидать: мастер плюнул управляющему в лицо.

Двое гитлеровцев набросились на старика и начали его избивать.

Петр вздрагивал от каждого удара, словно били не мастера, а его самого.