— А ты помахай с нами, парторг, она, зависть-то, и пройдет, — радушно улыбаясь, проговорил Терентий.

— Да уж обязательно, куда от таких молодцов денешься?

Гордей встретился взглядом с тревожными, выжидающими глазами Вани Яркина.

— Ну, как там, Гордей Ильич?

— На полном ходу дело! Не нынче — завтра жди, пригласят тебя на завод, будешь с инженером свой плуг ладить… Хвалили тебя в крае. Башковит ты парень, что и говорить! — Гордей Ильич положил на плечо Яркина свою руку. — А пока для колхоза хоть три нормы выжми, постарайся.

— Я и так… — не скрывая своей радости, сказал Яркин и оглянулся на косарей.

Они смотрели на него удивленно и ободряюще.

Небрежно разминая плечи, подошел Матвей Русанов. Его меченное редкими оспинами лицо словно было облито закатным огнем.

— Ну как, бригадир, дела?

— Пока жаловаться нельзя, Гордей Ильич…

— Значит, под силу тебе такое подразделение?

— А это уж каковы родители, таковы и детки. — откуда-то из-за плеча сына вынырнул Харитон, черный от загара, как облупившийся пенек.

— А-а, старая гвардия! — протянул Гордей Ильич. — Что же, не хаю, доброе у тебя племя! — Он поманил старика поближе и, когда тот, прикладывая к уху темную ладонь, придвинулся вплотную, заговорщически поведал ему: — Наведайся к горнопартизанцам, поживи у них денек-другой в саду… Говорят, такой развели, что на весь край заметный стал!.. Если душа загорится на такое дело, у себя начнешь. Я сегодня место удобное приметил…

— Я на веку-то своем все делал, а дело, оно так: начни его всерьез — и душа прикипит. — Харитон сощурил белесые глаза, почесал куцую бороденку. — А насчет того, чтобы секреты выведать, лучше меня тебе не найти: я хоть и на ухо тугой, зато на глаза хитрый…

Матвей, улыбаясь, глядел на отца.

— Ты бы, тятя, хоть не хвастался этим. А то какое же тогда, выходит, у нас племя?

— А мне стыдиться, парень, нечего. Моя хитрость не во вред людям.

Старик подхватил парторга под руку и отвел в сторону:

— Слышишь-ка, Гордей, правду ай нет народ поговаривает, будто в соседнем колхозе письмо важное пишут? А мы, что ж, отстаем?

— Не бойся, не отстанем… Сегодня на стану об этом будет речь.

— Тогда добро, добро! — Харитон закивал и обдал горячим шепотком ухо Гордея: — А насчет сада не сомневайся: еще почище горнопартизанцев заведем! Не пристало нам только чужую повадку перенимать! У нас, слава богу, и своя неплохая!

Посмеиваясь, Гордей Ильич вернулся к бригаде, попросил у Матвея крюк, бросил на стерню около табора сумку и ремень и, выбрав себе постать, словно загребая вплавь руками, вошел в радостно шушукавшуюся пшеницу.

Скоро по спине его побежали горячие струйки пота, руки налились кровью.

Кончив прогон. Гордей Ильич оглянулся на живое, шевелящееся поле и долго не мог оторвать глаз от полосы: любил он, когда было пестро на ней от людей, когда полна была она вжиканья литовок, стрекота жнеек, веселого всплеска голосов. «Так бы и не оторвался от крюка, если бы не дела!»

Проделав обратный, широкий и чистый коридор в густом хлебе, он вышел к табору.

Поймав стреноженного коня, Гордей Ильич снял с него путы и, сев в седло, закрыл глаза, подставляя лицо освежающему ветерку. Он всегда чувствовал после работы легкий хмель.

Зычный знакомый оклик заставил его натянуть поводья. Навстречу двинулись груженные зерном бестарки. У передней подводы, лихо высвистывая и покрикивая, шагал Григорий Черемисин.

«Ловко управляется парень!» — Гордей Ильич обрадовался, заметив, как умело Григорий правит одной рукой, не выпуская из нее ременных вожжей.

— Здоров, зятек!.. Привыкаем помаленьку?

Григорий остановил бестарку, закинул голову и широко, от всей души улыбнулся.

— Полный порядок, товарищ гвардии старшина!

— Вытянешь свою транспортную на первое место? Гляди! А то не отдам дочь за тебя.

Оба дружно, не сдерживаясь, захохотали.

— Добрый козырь у тебя в руках, дорогой тестюшка, — вприщур глядя на улыбчивое седоусое лицо парторга, сказал Григорий, — но только и мне позволительно будет спросить, как члену бюро райкома: вытянете колхоз на первое место в районе?..

— Силен, дьявол! — Гордей махнул рукой, с нескрываемой нежностью глядя на Черемисина. — Что и говорить, такой зятек дремать не даст!

— Это уж точно, — согласился Григорий. — Прилезли обращение?

— Да, вечером на стану потолкуем… Как там Варвара?

— Рвет и мечет!

— Очень хорошо! Значит, много сделает!

Обогнув бестарки, он поехал дальше. У комбайна он передал повод быстро подбежавшему Савве, догнал машину Варвары и на ходу поднялся на мостик.

Здесь, даже на небольшой высоте, было не так жарко, как на земле, в хлебах: тянуло бодрящим ветерком.

Варвара по-мужски уверенно вела агрегат, стоя у штурвала. Рукава розовой кофты были засучены по локоть, полные, смуглые, словно из темного отполированного дерева, руки Варвары двигались плавно и легко. Сведя к переносью густые брови, она зорко всматривалась в гулевую волнистую даль полей.

— Здравствуй, стахановка! — сказал Гордей, но Варвара лишь молча кивнула головой.

Из-под пестрой косынки выбились в нежную прогалинку затылка черные, смоляные кудерки, ветер шаловливо трепал их.

Гордей Ильич задержал взгляд на загорелой шее, вокруг которой, нанизанные на нитку, красовались ягоды шиповника.

— Ну, как полагаешь, не захлестнет нас такая буря?

Варвара ответила, не оглядываясь, не снимая со штурвала сильных рук:

— В войну не такое видели, и то ничего. А сейчас, может, и захлестнет, если вместо грузчиков будут сонные мухи робить! — Она не выдержала, взглянула в ухмыляющееся лицо парторга и, словно не замечая его веселого настроения, отвела глаза. — А ведь я не шучу, Гордей Ильич, я всерьез… Забьет бункера зерном, и жди, когда они повернутся, разгрузят. И никаким их словом не расшевелишь. Мне таких надо помощников, чтоб у них спины не просыхали!

— Новых люден не обещаю, а этим постараюсь внушить, какие у них должны быть спины, — не расставаясь с ухмылкой, сказал Гордей Ильич.

Он погладил взглядом широкую, обтянутую кофтой спину женщины и, словно поймав себя на чем-то запретном, покраснел и нахмурился.

— Что про Силантия слыхать?

Варвара будто не расслышала вопроса, только сжала на штурвале руки так, что побелели казанки.

Зелеными островками проплывала то справа, то слева мелкие перелески я рощицы, комбайн с радостной дрожью резал бегущие навстречу волны.

— Говорят, в «Горном партизане» хлеб убирает, — сказал Гордей Ильич.

— Пусть убирает, мне теперь до него заботы нет, — тихо отозвалась Варвара, но Гордей Ильич даже за грохотом агрегата расслышал ее слова.

Гулким водопадом била в бункеры золотая кровь колосьев, шумели цепи и полотнища хедера.

— А вы что пытаете, Гордей Ильич? Уж не жениха ли мне подыскали?

— Разве собираешься?

Варвара медленно, словно нехотя, повернулась к нему. Взгляд ее темных глаз был полон строгой задумчивости.

— Нет, на полжизни обожглась, теперь построже надо… Пока человека до дна не узнаю, меня к нему не повернешь… Да и ему не легко будет. Не только мою любовь и веру придется завоевать…

— А чью еще?

— Да вон моих соколят. — Варвара махнула рукой в сторону убранной, точно стриженной под гребенку полосы, где стояли близнецы Савва а Ленька, держа под уздцы Гордеева коня.

— Если такой человек сыщется, ему все равно: одну тебя любить или всех вас троих…

Он положил на ее нагретую солнцем руку широкую спою ладонь, постоял так минуту-другую, потом стал спускаться с мостика.

— Вечером на ста-а-н!.. — вспомнив, зачем он приходил, крикнул Гордей уже снизу.

Разобрала Варвара его слова или нет, но в ответ помахала рукой.

Близнецы подвели ему коня, и Гордей внимательно посмотрел на них — чуть чванливое, важное лицо Леньки, видимо, гордого тем, что им доверили коня, и спокойное, вдумчивое лицо Саввы.

«Одного надо бы держать в ежовых рукавицах, а другой, видать, парень хозяйственный растет, — подумал он и, закидывая ногу в стремя, вздохнул: