— По-моему, товарищи, такая политика ошибочна, — твердо возразил Атабаев.

— Ошибочна? — Бирюшов даже встал с места, так озадачил его смелый и слишком самостоятельный тон молодого, вчера еще безвестного работника.

— Повторю где угодно, — ошибочна! — не снижая голоса, подтвердил Атабаев.

Бирюшов молча перебирал бумаги и карандаши на своем столе, наконец спросил дрогнувшим голосом:

— Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? Ведь этот вопрос согласован с ТуркЦИКом!

— Стоит ли горячиться? — спокойно возразил Атабаев. — Как всякий член партии, а тем более — ваш заместитель, я имею право высказать свое мнение. И, конечно, должен его аргументировать. А если я неправ, мне докажут, что я ошибаюсь. Мы обязаны выполнять решения ТуркЦИКа и Турксовнаркома, но также обязаны твердо стоять на своем, если видим, что нас направляют неверно. Мне кажется, что ТуркЦИК допускает в этом вопросе большую ошибку, и ошибка эта не случайна,

— Перегибаете! — громко крикнул Бирюшов.

— Нисколько!

— Сомнения подобного рода не приведут вас ни к чему хорошему!

— Я говорю не на базаре, а среди партийных товарищей. А свое мнение я уже сообщил в Турккомиссию.

Бирюшов сел за стол, уперся подбородком в ладони. Член ревкома Янсон спросил:

— Так в чем же ошибка ТуркЦИКа?

— В том, что желая подправить бровь, он выбивает глаз.

— Образно, но непонятно.

— Желая воспользоваться авторитетом Махтумкули-хана, мы только увеличиваем его престиж в глазах населения. Но действительный авторитет есть только у Красной Армии. Она его завоевала кровью. А мы по собственной доброй воле снова нацепляем на плечи Махтумкули царские погоны. Так сказать, украшаем кобеля жемчугами.

— Поразительная новость! — Янсон расхохотался. — Вы думаете — ТуркЦИК этого не понимает?

— А вы-то знаете, кто такой Махтумкули и какой у него авторитет?

— Конечно, знаю. Он сын Нурберды-хана.

— А еще что?

Все замолчали.

— Махтумкули-хан — маленький помещик с артезианскими колодцами между Кель-Ата и Бахарденом. Кроме десятка батраков, работающих на этих кяризах, о нем как следует никто не знает. Когда-то он был грозой Теджена, но об этом давно позабыли. А сейчас, — неужели вы не видите, — что сейчас жалобщики идут не в Совет, а к Махтумкули-хану? В народе говорят, что он вот-вот станет ханом над всеми туркменами. Еще год и сбросить Махтумкули-хана будет не легче, чем прогнать белых!

Наконец, в спор вмешался и Паскуцкий:

— Да, вопрос назрел. Видимо, придется…

Бирюшов явно растерялся.

— Что же мы скажем ТуркЦИКу? — спросил он,

Николай Антонович ответил:

— Надо иметь в виду, что Махтумкули-хан еще в декабре 1917 года выступил в поддержку Советской власти, а это сыграло большую политическую роль в силу авторитета Махтумкули-хана среди населения. В годы гражданской войны он выступал против Ораз-сердара и Овезбаева, призывавших к «священной войне» против большевиков. Про это нельзя забывать. Другое дело, может быть, пришла пора отказаться от услуг Махтумкули-хана.

— Время покажет, кто был прав, — упрямо повторил Атабаев.

Желая покончить со спором, Бирюшов спросил:

— Что же, по-вашему, делать с Махтумкули-ханом?

— Самое лучшее — завтра же выслать отсюда, — «быстро сказал Атабаев, — или арестовать!

— Арестовать?!

На этот раз Николай Антонович не согласился с Атабаевым.

— До сих пор вы говорили верно, но это… ни в какие ворота! Это не послужит нам на пользу.

— Если завтра мы выведем Махтумкули-хана на площадь и расстреляем, никому не будет до этого дела. Волнений не произойдет.

Паскуцкий даже всплеснул руками.

— Ну что с вами делать, Константин Сергеевич! Неистовый вы человек! Вам мало, что наши враги клевещут на нас, возводят всяческие небылицы? Вы хотите укрепить их позиции? Чтоб они говорили, что большевики с почетом приняли Махтумкули-хана, а назавтра его расстреляли. Один аллах знает, какие зверства они совершат завтра!.. Прекрасная агитация за новый строй!

Атабаев, который до сих пор держался очень напористо и хладнокровно, сейчас смутился.

— Это верно… — задумчиво сказал он. — У меня плохой характер. Иногда гнев опережает разум.

— Если верно, то мы поручим вам же вежливо выпроводить Махтумкули-хана домой.

— Вежливо? — удивился Кайгысыз. — Вы хотите волку поручить овцу?

— Волк нам скажет: пусть баранина перестанет быть вкусной и я перестану ее есть! — пошутил Паскуцкий.

Все засмеялись вместе с ним, и в зале, наполненном махорочным дымом, как-то легче стало дышать.

— А Овезбаев? — спросил Паскуцкий Атабаева. — «Где он нынче?

— Одну минутку! — сказал Атабаев и вышел,

См быстро вернулся вместе с невысоким хмурым человеком.

— Сейидмурад Овезбаев — штабс-капитан царской армии, у белых командовал Ахал-текинским кавалерийским полком, — представил вошедшего Атабаев.

Члены ревкома с интересом смотрели на офицера, Паскуцкий на фронте много разговоров слышал о нем. Кто-то даже послал к нему конного с приглашением, как только Асхабад был освобожден от белых, но Овезбаев тогда не явился. Угрюмый, с красноватыми утомленными веками, с сильной проседью, он казался сейчас придавленным, несмотря на бравую военную выправку. Однако держался независимо, с большим достоинством.

Поймав вопросительный взгляд Бирюшова, Атабаев заговорил:

— Я еще раз послал человека за Сейидмурадом, чтобы он сам сказал нам, хочет ли работать… Пусть хоть в крайнем случае придет, покажется нам.

Паскуцкий с интересом смотрел на Атабаева. Какая интуиция! Вряд ли Овезбаев стоит ближе к Советской власти, чем Махтумкули, но он человек другого поколения, другой культуры. Сейчас он полезен. Похвально, что Кайгысыз это понял или учуял.

— Я знаю, что Овезбаев был не только против интервенции, но и имел крупный конфликт из-за «инглизов» со своим начальником Ораз-сердаром, — сказал Паскуцкий. И меня очень радует, что сегодня он появился у нас.

Овезбаев слушал его, опустив голову. Ему хотелось сказать, что не следует хвалить туркмена в глаза — может зазнаться. Но он постеснялся шутить с незнакомым.

Атабаев знал штабс-капитана не понаслышке, как Паскуцкий, ему несколько раз приходилось встречаться с ним, и теперь он доволен, что может привлечь к советской работе этого человека. Вот это уже — не тедженский уездный начальник! Овезбаев хорошо знал быт и устои своего народа, в то же время был европейски образованным человеком. Конечно, коммуниста из него не сделаешь. Но человек он неплохой — и народ вспоминал о нем добром…

Бирюшов считал дело конченным и задал только один вопрос офицеру:

— Облревком, а точнее — туркменский народ нуждается в вашей помощи. Где бы вы хотели работать?

— Простите, господа, но если бы я искал работу, яг появился бы у вас раньше, — уклончиво ответил Овезбаев. — Я гощу сейчас у Кайгысыза…

— Я верю, что ваша совесть не позволит вам отказываться от работы, когда весь народ нуждается в вашей помощи, — заговорил Паскуцкий. — Не уклоняйтесь, говорите прямо: какая работа вам по душе?

— Я человек военный, Николай Антонович.

— Тем более. Вы не первый офицер, который будет помогать Советской власти.

— Боюсь, что в голове у меня сейчас полная путаница, хотя знаю, что для туркмен, которые угнетались веками, спасение только в Советской власти.

— Вот это и главное! — живо подхватил Атабаев.

— А потом, как бы у меня и с вами не получилось, как с Тигом Джонсом, — рассмеялся Овезбаев.

— Вы что же, сравниваете Советскую власть с интервентами? — хмуро спросил Бирюшов.

— Нет! Ни во сне, ни наяву такая мысль не пришла бы мне в голову. Каким бы ни был я путаником, кто бы я ни был, — я понимаю, что туркменам один путь — с большевиками.

— Ну, если так…

— Думаю, что не сумею привыкнуть к новому режиму.

— Как знать…

Снова вмешался Атабаев:

— Если ты не знаешь, Сейидмурад, — я знаю! Пока что, товарищи, надо поручить Овезбаеву самый ответственный участок: областной наробраз.