Кое-где выборы проходили бурно, кое-где стоило только сказать: «Ай, сам Кайгысыз Атабай предложил нам председателя!» — и люди успокаивались, будто на них брызнули свежей водой.

В Конгуре выборы срывались дважды. Атабаев считал, что поговорка — «если спорит Конгур, да поможет тебе аллах» — придумана не зря. В третий раз на выборы в Конгур отправились Алесковский, Атабаев и один из городских рабочих.

Конгурцы собрались на сельской площади и уселись, будто пришли на празднество. В живописном беспорядке сборища опытный глаз Атабаева уловил, что сход разделился на две группы. Не широкий, но достаточно заметный просвет делил толпу пополам. Догадаться об этом можно было еще и потому, как расположились закутанные до глаз, похожие на сахарные головы, фигуры женщин. Они устроились поодаль от мужчин, с двух противоположных сторон. Баи и главы родов согнали на площадь даже молодых женщин и девушек. И весь этот народ пришел не для того, чтобы ратовать за свои права, а только, чтобы его пересчитали, как пересчитывают головы в стаде. Атабаев понимал, что каждый род хочет сделать председателем своего человека. Оценил положение и Алесковский.

— Ты будешь вести собрание, — сказал он Атабаеву.

— С условием, что не будете мне мешать.

Как принято, на площадь вынесли стол, покрытый кумачом, и несколько стульев. Атабаев подошел к собравшемся и крикнул:

— А ну, люди, собирайтесь вместе!

Никто не шевельнулся.

— Плохо дело, — шепнул Алесковский.

— А что бы нам тут делать, если бы было хорошо?

— Может, пока мы еще не растеряли свой авторитет, уедем обратно, хорошенько подготовимся, а уж потом проведем выборы?

— Недокошенное сено гниет под снегом.

— Ну, смотри…

Атабаев повернулся направо и спросил:

— Кто у вас тут за главного?

— Я! — отозвался налитый, как клоп, кровью толстяк с редкой черной бороденкой.

Он проворно вскочил, но даже стоявшим вдалеке было слышно, что он задыхается под тяжестью своего веса.

— Если так, иди сюда!

Толстяк подошел неторопливо и остановился перед Атабаевым.

— Как тебя зовут?

— Алламурад.

Чувствовалось, что он напуган видом трех здоровенных горожан, и его голос прозвучал слабо.

— Так вот, Алламурад, тебе подчиняется твой род или у вас есть другой старейшина?

Почуяв в вопросе какой-то подвох, Алламурад засуетился.

— Как сказать? Род наш очень дружный, есть у нас и старейшина — Омар-ага.

— Ну-ка, позови его.

К Атабаеву подошел старичок с запавшими черными глазками, глубокие морщины испещрили его маленькое личико. Он поздоровался с приезжими и стал рядом с Алламурадом.

Повернувшись к другой группе, Атабаев спросил:

— А у вас кто предводитель?

Крепкий седой человек с крупным носом, в тельпеке, надетом чуть набекрень, быстро поднялся на ноги и по Знаку Атабаева подошел к нему.

— Как зовут?

— Мое имя — Нарли.

— Сам отвечаешь за своих или еще кого позовешь?

— Что за нелепый вопрос? — удивился старик.

По тому, как он раскачивался с носков на пятки, смотрел в упор на Атабаева, было видно, что он очень самоуверен и думает, что наглость поможет ему запугать противников. Вспыльчивый Атабаев чуть было не крикнул: «убирайся вон!» Однако сдержался и, прикинувшись удивленным, пошутил:

— Что за разговор, Нарли? Может, я тебе что-нибудь должен?

Понимая, что приезжих не возьмешь на испуг, Нарли стал оправдываться:

— Это у меня привычка такая. Сам не замечаю. Срываюсь, как кобель с веревки.

— Слава богу хоть не укусил! — засмеялся Атабаев.

— Помолчи, начальник! Не говори потом, что не слышал. Я ведь не хуже бешеного, могу и укусить!

— Ай-я-яй! Что же нам делать? Попробуем защищаться, а нет, так сбежим.

— Когда решают важное дело, можно бы не шутить.

— Спасибо за совет. Это верно, делу время — веселью час. Может и начнем с того, что ты ответишь на мой вопрос?

— В нашем роду мое слово — дело, — надменно сказал Нарли. — Но будем держаться поговорки: в одиночестве хорошо говорить только с богом. Если Алламурад позвал своего человека, позовем и мы. Куджук-хан, иди сюда!

Мутноглазый парень с колючими усами, неприкрывающими вывороченных губ, был и в самом деле похож на злую собаку. Он подошел к Нарли и стал рядом с ним. Алламурад нахмурился, всем своим видом стараясь выказать отвращение к Нарли. Задумчивый Омар-ага низко опустил голову, будто молил бога: «Дай, чтобы не было шума и распрей, помоги, чтобы выбрали того, кого мы назовем». Куджук-хан, казалось, готов был кинуться по свисту хозяина на любого. А Нарли покачивался с носка на пятки, покручивал усы, молча давая понять, что в этом ауле он хозяин и без него не свершится ни одно дело.

Алесковский, наблюдая за ними, думал о том, как выйдет Кайгысыз из сложного положения, а рабочий Иванов считал, что все конгурские вожаки немного тронуты умом.

— Значит, каждый род думает, что аул стоит за него?

— Верно! — дружно отозвались все четверо.

— Помнится, Ленин говорил — кто верит пустым словам, глуп и бестолков. У меня ума не так много, а все-таки не хочется оказаться и в ряду дураков.

— Не понимаю твоих слов, Кайгысыз Атабай, — нетерпеливо сказал Нарли.

— Я хочу сказать, что язык без костей. Мало слов, нужны доказательства.

— Какие?

— Если люди идут за вами, соберите их вместе.

Вожаки призадумались. Желая выиграть время, Алламурад сказал:

— Тогда идемте к столу.

— Стоит ли? — спросил Атабаев. — Сам знаешь, мы же не разжиревшие царские чиновники, не хотим, чтобы нам кланялись издали. Приятнее смешаться с народом, вести разговор попросту.

Огорченный находчивостью Алламурада, который успел его опередить, Нарли восторженно поддержал Атабаева:

— Вот это верно, Кайгысыз! Правильно сказал!

И он сделал знак своим сторонникам, приглашая их подойти поближе. Позвал своих и Алламурад. Люди не спеша поднялись на ноги и приблизились, однако каждая группа осталась на расстоянии от другой, будто боялась испачкаться. Женщины по-прежнему сидели на корточках. Желая доказать свое рвение, Нарли крикнул:

— Что вы там расселись, будто играете в джонкиджок? Пошевеливайтесь, чтобы вас!..

Атабаев неодобрительно покачал головой.

— Хов, Нарли-ага, разве так можно? Надо действовать полюбезнее, по обстановке…

— Чем строже держишь женщину, тем она мягче.

— Может, прошли те времена?

— Для нас не прошли, — отрезал Нарли.

Пререкаться с ним не было времени.

— Дорогие друзья! — сказал Атабаев, обращаясь к собравшимся, — мы знаем, что в ауле продолжаются раздоры между родами и племенами. Ссоры эти радовали царя, он хотел видеть наш народ слабым. Казалось бы, свергли царя — и спорам конец. Но при-Бычка подобна сорной траве-чаиру с глубокими корнями: ее сразу не вырвешь… Ваш аул дважды собирался на выборы, а договориться вы все не можете. А вы не хуже меня знаете, что «у дружных один бог, он-то и побеждает врагов». Никогда и никому ссоры не приносили пользы. Они ведут к нищете и разрухе. В наши дни раздоры особенно опасны. Я вот смотрю на вас: у одного голое плечо сверкает из лохмотьев, у другого не сосчитаешь заплаток на штанах, у третьего в брюхе урчит от голода. Но не Есе живут одинаково. Если у богача полные мешки в закромах, у бедняка из мешка и пылинки не выбьешь…

— Ты, сынок, ясновидящий? — перебил Атабаева старик в докрасна порыжевшем тельпеке[2].

Хотя Атабаев не любил, когда его прерывали, но это замечание ему понравилось.

— Как тебя зовут, ага? — спросил он.

— Непес.

— Так вот, дорогой Непес-ага, кто знает жизнь, тому не нужны волшебные чары. Я ведь не с неба свалился, а вырос в крестьянской семье. Жизнь дехканина — для меня понятная книга.

— Чтоб лицо твое и глаза твои не видели беды, сынок, — сказал Непес.

— Для меня не тайна. — продолжал Атабаев, — что если у одного крестьянина есть тощая кобыла, то у другого нет и дохлого козленка. А у третьего омач и борона, но нет семян. Для чего же пахать? Среди тех, кто здесь собрался, на одного бая — двадцать батраков! Кто же поверит в справедливость аллаха, если он делает одного богатым, а сотни нищими? И споры в вашем ауле идут на пользу не вам, а баям, богачам…