— Готов поспорить с любым желающим, что лучше этих воинов во всей Империи не найти. Посмотрите, посмотрите на них! Не проходите мимо! Вот это – храбрый сармат Гатасак. Он при мне залезал под лошадь и поднимал ее на плечах. Не поздоровится тому, кто окажется с ним один на один на арене! А это – непревзойденный...

— Послушай-ка, братец, твои рабы заинтересовали меня, – перебил поток слов торговца живым товаром один из двоих мужчин, без малого уже четверть часа наблюдавших за происходящим и ведущих все это время негромкую беседу.

Одеты они были, как патриции. На это указывали богато выделанные тоги с пурпурными вставками, не говоря уже о перстне с огромным камнем на пальце одного из них – один только этот камень стоил целое состояние. Чуть поодаль стояли богатые носилки с прохлаждающимся в тени, набежавшей от храмовой стены, рослыми носильщиками и эскортом из нескольких телохранителей.

Эти немаловажные детали отметил про себя искушенный в подобных делах торговец, но жадность все же победила осторожность, и он рассудил, что с них надо запросить цену повыше.

Между тем один из мужчин, молодой, продолжал расспрашивать:

— Скажи-ка мне, торговец, откуда у тебя эти рабы? Только не увлекайся, – поморщился он, – мы успели выслушать твою занимательную историю два раза... Будь краток.

— Я купил их в Равенне, у одного всадника, светлейший, – прозвучал ответ.

— Надеюсь, ты поинтересовался, почему тот всадник продал их? И как же его звали?

— Ему очень нужны были деньги... срочно. Так он объяснил. Я думаю, он проигрался, а деньги нужны были, чтобы отдать долг. Имя его Сципион.

— Хорошо! А почему эти люди были проданы в рабство? Вот эти двое... Они ведь латины, не так ли?

— Да, они из Италии. Задолжали тому человеку. Денег у них нет, но взгляните, какие они ловкие. Особенно вон тот, Схима. Владеет мечом и копьем, как никто другой. Я отдал за него хорошие деньги, светлейшие господа...

— Вижу, вижу... Но мне больше по душе другие два, – нетерпеливо поморщившись, перебил его молодой патриций и, повернувшись к своему товарищу, негромко добавил: – А что скажешь ты, досточтимый Петроний?

— Тебе виднее, Агриппа. Я предпочитаю доверять такие дела тебе…

— Будь по-твоему, мой друг, – согласился Агриппа и, обращаясь к торговцу, спросил: – Что стоят твои рабы, торговец? Только называй разумную цену, не огорчай меня.

— Если господин изволит объяснить, какую цену он считает разумной, я постараюсь не огорчать его, – хитро ухмыльнулся торговец. – Лично я всегда полагал, что это та цена, по которой продавцу удается продать, а покупателю купить товар. Разве су-ществует другая?

— Разумная цена, мошенник, – это та, которая не побудит меня поинтересоваться, имеешь ли ты разрешение на торговлю. Может покажешь свои таблички? Это Рим! Или ты запамятовал, где находишься, грек? Ты же грек?

— Да...

— Тогда ты должен понимать, что разумная цена – это также и та, которая не вынудит меня приказать моим людям взяться за палки и хорошенько проучить тебя, мошенник!

Агриппа красноречиво повел головой в сторону переминающихся с ноги на ногу в сторонке дюжих гладиаторов-тевтонцев, на поясах у которых недвусмысленно пристроились короткие мечи. Но и без мечей они имели достаточно грозный вид, чтобы человек сообразительный продолжал легкомысленно шутить с их хозяином. А торговец, надо признать, как раз и был из таковых сообразительных малых.

— Каждый из них стоит по пятьсот драхм, добрые господа, – поспешно выпалил он, решив далее не испытывать судьбу.

При этом на всякий случай посмотрел на знатных покупателей с любопытством, дабы оценить впечатление, какое произвели его слова. Заметив тень, пробежавшую по лицу молодого, он поспешил добавить:

— Но если светлейшие изволят купить троих зараз, я отдам всех всего за тысячу. И вы не пожалеете... Поглядите вокруг, даже вон за того, ничему не обученного больного старика, запрашивают сто драхм.

Он ткнул пальцем в расположившегося невдалеке торговца, один из рабов которого, лет не более сорока, занимался от скуки ловлей досаждавших ему мух. Получалось у него очень ловко: он медленно, почти не дыша, чтобы не спугнуть надоедливое насекомое, подводил раскрытую ладонь со стороны головы, разумно полагая, что при взлете оно полетит вперед, навстречу погибели. В тот момент, когда муха взлетала, «старик» мгновенно подсекал добычу, вызывая буйный восторг зрителей, к которым, в частности, присоединялись и телохранители-тевтоны.

— Смотрите, он только и умеет что ловить мух...

— Мог бы посоревноваться с нашим императором, – пробурчал себе под нос старший из патрициев.

— А мои умеют драться, как никто. На них можно заработать неплохие деньги...

— Так что, ты говоришь, они умеют? – перебил пустую болтовню молодой патриций.

— Владеют всеми видами оружия – мечами, дротами, трезубцами, копьем, – торговец оскалил зубы в улыбке и подобострастно поклонился.

— Уж не преувеличиваешь ли ты, плут? Сдается мне, ты расхваливаешь свой товар, чтобы повыгодней продать его...

— Да отнимет Гермес мой язык, который приносит мне одни неприятности, если это неправда, – немедленно солгал торговец и поводил языком по небу.

Убедившись, что бог, которого он считал своим покровителем, пропустил мимо ушей эту пустяковую ложь, он, успокоившись, предложил:

— Если пожелаешь, добрый господин, они могут показать, на что способны.

— Было бы неплохо. Но берегись, коли солгал!

Вокруг мало-помалу начали собираться зеваки. По рынку с быстротой молнии разнесся слух о бесплатном представлении. Люди потянулись к помосту, арендованному торговцем. Человеческий поток, наподобие водоворота, втягивал все новых и новых любителей развлечений на дармовщинку, в изобилии имеющихся на любом рынке.

А Секунд, рассеянно озирая сгущающуюся вокруг них толпу, поинтересовался у своего молодого спутника:

— Ты подумал о том, что я тебе написал, мой мальчик?

Секунд вновь обратился к Агриппе так нежно, что даже сам удивился. Он понимал, что предлагает нечто, что может нанести молодому человеку обиду. Но во имя великой цели приходилось идти на жертвы.

— Что ты имеешь в виду, Петроний? – спросил его Агриппа.

— По поводу твоей рабыни, – напомнил Секунд. – Он поморщился, прищелкнув пальцами, сделав вид, что вспоминает имя. – Кажется, ее зовут Гера?

— Она болеет... Лихорадка, – безразличие прозвучало в голосе молодого человека.

— Что ты говоришь? – неподдельно удивился Секунд, сочувственно покачав головой. – Нынче многие болеют лихорадкой, это верно. Если пожелаешь, пришлю своего врача, грека.

— Спасибо, почтенный Петроний, не стоит утруждать себя излишними хлопотами. Мой лекарь, невольник, неплохо справляется.

— Зря ты отказываешься, мой эскулап – непревзойденный врачеватель... Даже у императора нет такого. Но он, к счастью, не догадывается об этом...

— Раб?

— Вольноотпущенник. Не доверяю в этом деле рабам. Раб есть раб – всегда норовит обмануть хозяина. В обычных вещах мы склонны закрывать на такие мелочи глаза, но если это касается здоровья, тогда другое дело. Свободному человеку есть во имя чего стараться, поэтому я предпочитаю, чтобы меня лечили свободные. Хотя и вольноотпущенник в душе навсегда остается рабом… Кстати, знаешь каким образом один древний владыка добивался от своих лекарей прилежного, а главное быстрого исполнения своих обязанностей?

— Сделай милость, посвяти меня в этот секрет.

— Ты не поверишь. Он прекращал им платить, как только заболевал. И этим пройдохам не оставалось ничего иного, как поставить его на ноги как можно скорее... Ха-ха, – рассмеялся Секунд.

— Действительно остроумно. И ты...

— Я уверен, ты догадался, – прервав своего молодого друга, молвил Секунд и отеческим жестом обнял его за плечи. – Совершенно верно, я применяю этот беспроигрышный прием.

— Ход настолько блестящий, насколько и остроумный, Петроний. Надеюсь, твое средство действует и в наши ненадежные времена?