Подчеркнуто замедленные движения выдавали степень важности прибывшего. Был он облачен в свободного покроя синий пиджак; из-под небрежно расстегнутой верхней пуговицы светлой рубашки под горлом виднелась футболка; голову украшала морская фуражка. Под носом у господина этого красовались пышные седоватые усы.

Нурулло хоть и приподнялся, но, сохраняя достоинство, остался поджидать гостя у дастархана. И только когда приезжий, кивнув охране оставаться у машины, подошел к столу, хозяин радушно распахнул объятья.

— Субхатон ба хайр, рафики Матвей! Хайра макдам[50], – приветствовал он вновь прибывшего.

— Салом, Нурулло-офо, – прозвучало в ответ. – Однако, далеко ты забрался!

— Что поделаешь, уважаемый Матвей Петрович, – на чистейшем русском ответил хозяин. – Как там в вашей песне поется – «Не слышно шума городского, на Невской башне тишина?» Здесь, Матвей, нет ни электричества, ни телефона. Ничего нет... Даже кишлак этот не существует! Его нет на карте. Как пятьсот лет назад. Зато здесь спокойно. Я здесь хозяин – что хочу, то и творю! А электричество? Вон, смотри, своя электростанция, дизельная. Телефон, сам знаешь, не проблема. Вот, хочешь Москву набрать? Возьми мой, спутниковый. И потом, ты же знаешь, я отсюда только делами руковожу. Отдыхаю в другом месте, ха-ха...

— Понятно, – согласился Матвей Петрович, оглядывая эту своеобразную «ставку верховного главнокомандования».

Затем хозяин, следуя восточному этикету, засыпал дорогого гостя вопросами, имеющими цель показать, насколько глубоко его беспокоят состояние здоровья, учебы, дел родных и близких Матвея Петровича, равно как и другие семейные новости. Он расспрашивал настолько подробно, как будто его скрепляла с этими людьми даже более прочная и многолетняя дружба, чем, собственно, с самим гостем.

Когда выяснилось, что в ближайшее время кровным, а также и другим родственникам гостя ничто серьезное не угрожает, с дознанием было покончено, и Нурулло спросил:

— Надеюсь, путь был легким и приятным? У нас хорошо в это время года.

С этими словами он обвел широким жестом уныло раскинувшийся за забором пыльного цвета ландшафт, не отягощенный, насколько хватал глаз, ни единым деревцем.

В область, очерченную его жестом, попали также и куры с индюками, которых успел заинтересовать и второй объект на четырех колесах, бросивший якорь рядом с первым. Птицы деловито окружили двух телохранителей Матвея Петровича, легкомысленно считая их неодушевленными предметами. И не удивительно – они стояли так же неподвижно, как стоят часовые у Мавзолея на Красной площади или их коллеги с миниатюрными «стогами» то ли из овечьей, то ли из чисто медвежьей шерсти на головах у входа в Букингемский дворец.

Матвей Петрович уверил хозяина, что дорога была приятной, и в свою очередь учтиво озаботился: не грозят ли какие-либо неприятности родным и близким почтенного Нурулло. Когда выяснилось, что эти тоже, по примеру его собственных, обладают завидным здоровьем, везением в делах, имеют непревзойденные успехи в учебе и ни на что не жалуются, с официальной частью было покончено.

— Сейчас чай попьем, потом кушать будем, – успокоил Нурулло, предположительно голодного с дороги, гостя.

Он кивнул в сторону нескольких парней, хлопотавших вокруг ягненка, примирившегося, судя по тоске во взоре, с неизбежностью скорой кончины и по этой причине не предпринимающего ни малейших попыток к завоеванию свободы. Он покорно дожидался минуты, когда остро отточенный нож перережет, готовую уже разорваться тонкую нить, пока еще связывающую его с этим миром. Может быть, он вспоминал свою мать, и перед мысленным взором промелькнула вся его недолгая жизнь. Никому не дано знать, что чувствует несчастное животное в такие трагические минуты. Глаза, с укоризной взирающие на своих палачей, не взывали к великодушию, не вымаливали пощаду, – в них затаился безмолвный укор всему человечеству, приобретшему в процессе эволюции отвратительную и исключительно вредную для ягнят привычку поедать их.

— Смотри, какой баран там лежит. Хочет, чтобы мы его скушали, ха-ха, – пошутил Нурулло.

Весь его вид говорил о равнодушии к жизни и смерти этого существа. Другое дело сам барашек: если бы он понимал человеческую речь, то вряд ли такая шутка ему понравилась.

Вот так кардинально могут отличаться взгляды на «добро» и «зло» тех, кто ест, и тех, кого едят…

После чая стороны приступили к переговорам, к тому, собственно, ради чего Матвей Петрович и притащился в эту дыру.

— Мы с нетерпением ждем твоего рассказа, дорогой Матвей Петрович. Что нового в столице, как поживает наш дорогой друг, твой хозяин?

Он сделал ударение на последнем слове.

— А, Марлен-то? Жив-здоров, – подчеркнуто панибратски по отношению к своему боссу парировал выпад хитрого азиата Матвей Петрович. – Передавал привет. Кстати, еще кое-что... Передал тебе скромный подарок.

Он щелкнул средним и большим пальцами в сторону типов, скучающих в тенечке у автомобиля. Один из них отделился от машины и направился к собеседникам с черным атташе-кейсом, который он с каменным лицом передал боссу. Матвей Петрович взглядом отослал его и извлек из портфеля коробку. Корона о пяти зубцах, увенчанных маленькими шариками на остриях, красовалась на ее крышке.

Представляете, как изменилась жизнь?! Кто бы мог подумать еще каких-нибудь двадцать лет назад (когда о знаменитом бренде знали едва ли несколько человек в стране, да и то – по книжкам)… так вот – кто бы мог предположить, что в глухом горном ауле на краю света найдутся люди, знакомые с этим знаком, символизирующим богатство и власть. Зна;ком, который ассоциируется скорее с полями для гольфа, кинозвездами, кабриолетами, роллс-ройсами, шикарными красотками, бассейнами с бирюзовой водой, яхтами, бороздящими лиловые волны, антикварными интерьерами и другими атрибутами сладкой жизни? И вот на тебе! Оказывается, есть такие люди и в горах, где ныне живущие помнят еще времена, когда и электричества-то в домах не было!

Наш почтенный Нурулло хорошо знал этот знак. Его коллекция уже насчитывала несколько «ролексов», но пополнить ее еще одним он был решительно не против. А что касается данного экземпляра, то, зная не первый год Марлена Марленовича, Нурулло не сомневался – дешевку не подарит!

В то же время восточный дипломат хорошо разбирался в хитросплетениях современных деловых отношений и понимал, что такие подарки просто так не преподносят, – вот почему, принимая его и расточая дифирамбы в адрес своего друга, он насторожился, напряженно соображая: что же на сей раз понадобилось русскому.

— Чем обязан такому столь же изысканному, сколь и дорогому подарку? – спросил он, продолжая поцокивать языком, примеряя на руку вытащенные из коробки часы.

— Марлен не забыл – в этом месяце почтенный Нурулло будет справлять свой юбилей.

— Да, да... Марлен Марленч не может забыть про такой, – неожиданно заговорил с восточным акцентом Нурулло.

— Марлен никогда не забывает памятных дат...

— Нурулло тоже не забывает. Обязательно буду на банкет. Говорят – весело будет. А, Матвей-офо? Говорят, Марлен опять придумал замечательный передставлений.

— Будет весело, – как-то вовсе невесело подтвердил Матвей-офо.

— Ты привет передавай, Матвей-офо. А у меня тоже кое-что есть дыля твой хозяин.

Он повернулся и посмотрел в направлении ожидающих приказания трех верзил в халатах, стоящих в отдалении и не спускающих с собеседников глаз. Один из них тотчас бросился к дверям дома, а через минуту показался в сопровождении двух человек, несущих внушительных размеров предмет.

Им оказался сундук, обтянутым зеленым бархатом. Нурулло подал знак, приказывая открыть его.

Те, кто когда-либо покупал столовые наборы в таких, знаете, чемоданчиках, непременно поразился бы сходству внутреннего устройства сундука с этими очень полезными в хозяйстве, предметами. Только вместо ножей, вилок и ложек в ячейках тусклым блеском отсвечивали с полтора десятка мечей самой разнообразной формы.