Капитан молча приняла записку, старательно расправила, прочитала, понимающе кивая, и спросила:

      – Расплачиваться как будем?

      – Обижаете, Тамара Поликарповна. Наичистейшим налом, разумеется! – с укоризной в голосе ответствовал парень.

      – Понимаю, что не кредитной карточкой. Валюта какая?

      – Ну…,  баксы, чё ж еще?

      – Долларами, значит, – сделала она ударение на втором слоге, – щас посчитаем. Не стесняйтесь, выкладывайте пока товар.

      Трюфелева заметно подобрела – на ее лице даже появилось подобие улыбки. Однако вполне возможно это была вовсе и не улыбка – легко было впасть в заблуждение, так как в силу чрезвычайной полноты способность к выражению чувств с помощью мимики была капитаном в значительной степени утрачена.

      Она выудила из-под прилавка калькулятор и принялась тыкать в него пальцем. Калькулятор был мал, и поэтому пухлый палец постоянно норовил зацепить соседнюю кнопку. Несмотря на досадную помеху, Трюфелева проявила завидную ловкость и, используя единственный не обломанный ноготь на безымянном пальце левой руки,  махом перевела цены из рублей в доллары по текущему курсу – за курсами и за кросс-курсами двух основных твердых мировых валют капитан следила с завидным постоянством. Закончив вычисления, она удовлетворенно крякнула и сунула машинку с результатом под нос нахалу.

      – Ну и цены! – возмутился тот, и вдруг стал раздуваться, как воздушный шар, но, перехватив безразличный взгляд Трюфелевой – мол, хотите – берите, хотите – нет – мгновенно сдулся и поспешно согласился: – Беру!

      Когда пачка долларов перекочевала из его кармана в заветный ящичек кассы, а сам он ретировался за арку и исчез – будто растворился в воздухе – к кассе придвинулись двое. Одного она признала сразу – знакомый следователь из угрозыска, старший лейтенант Игнаточкин, а второй – неизвестный, лет сорока, похож на какого-то актера из блокбастеров. Можно было даже назвать его красивым, если бы не небритая морда. Такие женщинам конечно нравятся. Но только не Тамаре Поликарповне!

      Парочка эта тихо переговаривалась друг с другом, с интересом поглядывая на Трюфелеву. Голоса их доносились до нее словно сквозь ватное одеяло.

      - Вот, – шепнул небритый на ухо Игнаточкину, – посмотри, старлей, какое глубокое понимание законов статики на интуитивном уровне, какой сметливый ум! Взгляни, насколько совершенна эта умнейшая конструкция, сотворенная спонтанно по велению не разума, но сердца. Если мне не изменяет память, еще великий Леонардо, предвидя рождение товарища капитана... Как ты сказал ее  фамилия, Сморчкова?

      - Трюфелева! – напомнил старший лейтенант тоже шепотом.

      - Да-да, помню – что-то связанное с грибами... Так вот, уже в те времена гениальный самоучка придумывал такие вот устойчивые механизмы, основанные на трехточке. Это универсальный метод применим во многих областях. Кстати, он используется и при наведении ракет противовоздушной обороны на движущиеся цели.

 Вероятно, он был готов прочесть лекцию о применении этого выдающегося метода и в других сферах человеческой деятельности, но неожиданно сдобные щеки пришли в интенсивное движение.

      Капитан Трюфелева сладко причмокнула, что-то пробормотала и проснулась. Вместе с пробуждением пришло понимание, что сидит она не за кассовым аппаратом, а в колченогом кресле (на одну из ножек при помощи деревянного бруска и упаковочной липкой ленты была наложена шина) за письменным столом в своей каморке с решеткой, отделяющей ее от остального мира. Всё, что ей только что пригрезилось, пропало, не оставив ни малейшего следа.

      Пропал торговый зал с полками, полными уникальных товаров; провалилась куда-то очередь; исчезли... Внезапно ее прошиб холодный пот, и она, едва не оторвав ручку, рванула ящик стола...

     Капитан радостно вскрикнула – вожделенные пачки заморских денег преспокойно лежали на месте.  Она подняла мутный спросонья взгляд на добрых молодцев, заворожено созерцавших эту потрясающую воображение картину пробуждения.

      Именно этим словом, метко и лаконично, назвал бы свое полотно неутомимый труженик льняного  холста и  колонковой кисти, старый друг Максимова Боря Квинт, задумай он вернуться в лоно гиперреализма, своего любимого жанра в «доводолейную» эпоху.

      Заплывшие первосортным сальцем глазки Трюфелевой уже набрали живой блеск и с интересом уставились на посетителей. Эти парни грубо, как это свойственно мужикам, нарушили ее грезы, но она не держала на них зла, поскольку тайно симпатизировала старшему лейтенанту. Напротив, ей стало любопытно – что же привело их сюда и кто такой этот небритый.

      Когда же гости изложили причину своего появления, Трюфелева поначалу опешила. Судите сами – и им также понадобился инвентарный №1028, проходящий по делу об убийстве в заливе!

      Колготня вокруг этого предмета в последнее время была для Трюфелевой необъяснимой загадкой. И какого хрена все к нему прицепились? Нет... в принципе, вещица – ничего, красивая. Похожа на антиквариат – тут уж не поспоришь. Да и ей это все, как-никак, на руку – чего душой кривить. Сначала один знакомый мент на два дня без предписания вещицу выклянчил для какого-то своего дружка-журналиста...

      «Уж не для этого ли? –  внезапно осенило ее. – Ишь, лыбится, писака хренов. Побрился бы лучше».

      Упомянув, хотя и вскользь, считай, в третий раз, об особой неприязни Трюфелевой к небритым мужчинам, нам следует раскрыть  небольшой секрет этой женщины, во всех иных отношениях отличающейся устойчивой психической конституцией. Был у Трюфелевой такой пунктик – до судорог конечностей, до спазм в области диафрагмы, до содрогания нижней, равно как и верхней челюстей, до самых кончиков ногтей, до жуткой жути ненавидела она и боялась небритых мужчин.

      Сейчас уже трудно сказать, откуда возник этот комплекс. Возможно, с того раза, когда небритый и неизменно пьяный отец Поликарп Прохорович Дураков в приступе неизбывной родительской любви расцеловал когда-то малую дочурку свою, Томку, грубо исколов ее нежные щечки щетиной. А может поросль коротких волос на лице ассоциировалась с насекомьей  сущностью – этих тварей капитан часто наблюдала на телеканале «Анималс», с содроганием, но и не без тайного влечения вглядываясь в стократно увеличенных монстров, покрытых волосками толщиной с руку.

      Несомненно одно: из-за своей семидневки, которая  обычно приводила других женщин в трепет, сопровождающийся замиранием дыхания и учащением пульса, Максимов произвел на женщину-капитана Трюфелеву, похоже, обратное, то бишь резко отрицательное, впечатление. Да и откуда ему было знать о предубеждениях Тамары Поликарповны – не то бы побрился.

      А она, смирившись с его щетиной, продолжала размышлять о необычайной суете вокруг инвентарного номера 1028.

      Заработала она в первый раз – кот наплакал. Потом посерьезней  был грех.    Продала она вещицу эту. Вернее, подменила за два косаря – баксов, разумеется, – на очень похожую. Серьезные люди заказали и копию на замену принесли. Всё, как полагается.  Ни одна душа не догадается. Поди – докажи сейчас...

      «Но, – размышляла она, внимательно изучая спутника Игнаточкина, – больно забавная ситуация получается. А что если... как в кино про эти... двенадцать стульев. Там же один, как его? Тоже продал фальшивые стулья, другому... попу;!».

      Жадность, всё же, постепенно перевешивала осторожность, пока, наконец, не опрокинула последнюю на обе лопатки.

      - Так ты, Игнаточкин, говоришь тебе инвентарный номер 1028 нужон? – в раздумчивости проговорила Тамара Поликарповна. – Ну, лады, сейчас посмотрим по журналу.

      Она открыла засаленную тетрадку и стала сосредоточенно листать страницы, поплевывая время от времени на большой, указательный  и средний пальцы, сложенные щепоткой как для крестного знамения.

      – Вот он! – нашла она нужную запись. – Ну что, здесь твоя штука. Только ты мне это... бумагу от начальства. Чтобы все, как положено.