- О да! Восхитительный уголок. Достойный во всех отношениях. И недалеко от Рима.

      - Да, замечательное место. Но поместье не такое уж большое – всего сотня югеров. Однако меня устраивает. Знаешь ли, меньше хлопот с землей. Но если возжелаешь отвлечься от городской суеты – нет ему цены! Тебе же известно о странностях старика – я предпочитаю проводить больше времени в стороне от столицы, на свежем воздухе – там, знаешь ли, спокойней спится. Жаль только, что удается это весьма редко, – посетовал он. – Скажи, не правда ли – здесь, в городе, ты впускаешь дневной свет к себе в опочивальню лишь когда пожелаешь того сам?

      - Ты прав, Петроний. Я никогда не задумывался об этом.

      - Вот видишь! А там, на вилле, это не то, что в городе, мой мальчик. Там просыпаюсь, когда дневной свет сам пробуждает меня. Согласись, жизнь в деревне гораздо естественней городской, а в моем возрасте сие весьма немаловажно.

 Секунд демонстративно по¬кряхтел.

      - Это мудро, – оценил Агриппа его наблюдение. – Что же касается преклонных лет, должен признаться, сам иногда завидую твоей форме – не ты ли постоянно выигрываешь у меня в мяч?

      – Ты льстишь мне, – пробормотал Секунд, но было заметно, что он доволен.

      — Кстати, о вине: что-то не припоминаю, чтобы ты когда-то угощал меня таким.

      — Ничего удивительного! Это мой первый опыт в виноделии. Но хочу сознаться: рецепт и, главное, сорт винограда позаимствованы мной у... – Он вдруг спохватился. – Я и так наговорил слишком много! Пусть секрет изготовления останется в тайне, Агриппа. Ведь стоит выдать его – и вся прелесть напитка может исчезнуть.

      — Согласен! Не важно, каким способом ты изготавливаешь это вино, но не могу не признать – оно не уступит ни цекубскому, ни бессмертному фалерну, ни аминейскому! Но все же больше похоже на аминейское!

      — Ты угадал, лозу мне привезли из окрестностей Сиреона, оттуда, где изготовляют знаменитое аминейское. Но я сам лично совершенствовал рецептуру. Если не возражаешь, я распоряжусь прислать тебе несколько бутылей.

      — Что ж, буду твоим должником.

      — В этом я и не сомневаюсь, Агриппа.

      — Ты как всегда говоришь загадками.

      Секунд пожал плечами и обернулся к четверым рабам, появившимся из триклиния с подносами, полными фруктов.

      — А теперь изволь отведать фруктов и каштанов из садов Алкиноя, – изрек Секунд и продекламировал: – «груша за грушей там зреет, за яблоком яблоко –  смоква, следом за смоквой, за гроздьями вслед поспевают другие...»

      — Ты цитируешь наизусть «Одиссею»! – воскликнул изумленный Агриппа. – Я не знал, что ты так хорошо знаешь великого Гомера... Как приятно общаться с образованными людьми – их так мало осталось в городе!

      — Это чистейшая правда, мой друг, образование нынче не в моде...

  Друзья еще долго пили вино, закусывая инжиром и фруктами, и неспешно беседовали. Беседа их протекала с глазу на глаз, и они старались говорить так тихо, что разобрать в деталях, о чем шел разговор, не было ни малейшей возможности.

 Солнце уже проваливалось за Тибр во впадину между Авентинским и Палатинским холмами, когда Агриппа покинул сей гостеприимный дом.

Глава VIII ЭМ-ЭМ ПРОНЬКИН И КО

      Взлетно-посадочная полоса аэродрома рассекала подмосковный лес серым шрамом.

      Небольшой военно-транспортный самолет весь в бурых кляксах по болотному фону защитной маскировки коротко взревел движками и неуклюже подпрыгнул в насупленное небо. Сразу после взлета пилот переложил на правое крыло и машина, похожая из-за камуфляжа на гигантскую крылатую ящерицу, совершив разворот на сто восемьдесят, начала медленно карабкаться на следующий эшелон.

      Через пятнадцать минут, достигнув семи с половиной тысяч, самолет уверенно держал на северо-восток.

      В кабине, не отличавшейся повышенным комфортом, на длинных откидных скамьях вдоль бортов сидело с полдюжины молодых мужчин. Облаченные в армейские камуфляжные комбинезоны они очень походили на самолет, в брюхе которого находились. Невольно возникала мысль, что люди эти являются некой его частью, своего рода еще не вылупившимися эмбрионами в чреве матери. На всех «эмбрионах» были совершенно неуместные в полумраке кабины темные очки, что указывало скорее на желании скрыть свой взгляд от других, нежели уберечь глаза от солнца.

      Помимо обмундирования вырисовывалась пара других присущих им общих черт: спортивное телосложение и явно не славянская внешность. Особенно если учесть, что некоторые были чернокожими, что, согласитесь, нечасто случается в наших широтах и тем более в наших военных самолетах.

      Необычные пассажиры не отличались особой разговорчивостью – в течение всего полета они так не разговорились, если не считать разговором  ленивый обмен несколькими междометиями. Учитывая это обстоятельство, сказать что-либо определенное о миссии, на выполнение которой они перебрасывались, было довольно затруднительно.

      Тем временем под крылом медленно проплывала Среднерусская возвышенность.     После двухчасового полета даже для троечника по географии стало бы очевидным, что самолет переваливает через Уральский хребет; вскоре он благополучно приземлился на небольшом, по всем признакам военном аэродроме.

      Об этом со всей очевидностью свидетельствовали маячащие вблизи казенного вида постройки, среди которых опытный глаз смог бы выделить пару казарм, административное здание, плац со спортивными сооружениями, весьма обычными для таких городков, и тому подобный «ратный реквизит». Но самое главное, что не оставляло сомнений в стратегической значимости этого места, – это полтора десятка укрытых маскировочными сетками истребителей, выстроившихся вдоль леса чуть поодаль от взлетно-посадочной полосы. Одним словом – обычная воинская часть, схороненная от нескромных шпионских глаз в бескрайнем море тайги.

      Всё это пассажиры спецрейса рассмотрели в иллюминаторы уже на твердой земле, пока доставившая их сюда машина, бася на низких оборотах, скатывалась с полосы и резво бежала к городку.

      Там вновь прибывшие, подхватив свои рюкзаки армейского образца, выбрались из висящего под крыльями, как огромный кабачок, брюха самолета и потащились за возникшим перед ними словно из-под земли офицером в чине капитана. Еще мгновение и они исчезли в дверях ближайшего строения.

      Примерно через час этих славных парней можно было застать в небольшом зальчике вальяжно развалившимися на стульях, расставленных рядами, как в кинотеатре. Здесь, в Красном уголке части, они, надо полагать, терпеливо дожидались кого-то, ни на секунду не прекращая жевательных движений своими натренированными бульдожьими челюстями.

      Через несколько минут дверь распахнулась, и в зал вошли четверо: один был в звании подполковника ВВС, второй – майор.

      Двое других, напротив, были в штатском скорее свободного, нежели официального покроя – такие легкомысленные, знаете ли, спортивные свитерочки, джинсы. Один, тот, что постарше, похожий  чем-то на кинорежиссера, тоже сосредоточенно жевал. Голову его украшала фуражка с белым верхом, темно-синим околышем и кокардой в виде золотого, обвитого цепью якоря, как у US Navy, а тулья замята – тоже как-то не по-нашему. Отставшим в этой глуши от жизни военнослужащим было невдомек, с чего вдруг штатский человек носит морскую фуражку.

      Лицо второго напоминало человека с трубкой на фотографии с первой страницы из книжки «Прощай, оружие!» дивизионной библиотеки, только без синей, расплывшейся от липких пальцев новобранцев, печати на правом глазу. Во всяком случае, он имел, несмотря на свою молодость, такую же совершено седую бороду, а в руке теребил трубку. Но не будем судить его  слишком строго – в конце концов, каждый самоутверждается как может.