Конечно, в эти дни ни один дехканин в Шахимардане не усидит дома. Едва взойдёт солнце, все толпами спешат на поля.

На холмах, покрытых свежей травой, уже звучат свирели чабанов и обращённые к животным крики: "Хаит! Хаит!" Ветер, дующий со стороны Алайских гор, доносит запах кумыса.

...Санобар, дочь дехканина-бедняка Шадмана, выйдя в полдень из своего маленького дворика, обнесённого невысокой изгородью, отправилась с узелком еды к отцу. И по дороге "совершенно случайно" встретилась с Алиджаном. Словно зачарованные, уставились они друг на друга.

Санобар встречает свою семнадцатую весну. Роста она невысокого, щёки похожи на два розовых яблока. Красное бязевое платье в цветочках наглухо застёгнуто у подбородка. Оно давно уже мало своей хозяйке.

Откинув с лица чиммат - волосяную сетку, Санобар огляделась вокруг, затем исподлобья посмотрела на Алиджана. "Ему идёт даже халат в заплатах", - подумала девушка.

И вдруг засмущалась, лицо её вспыхнуло, и она опустила чиммат.

Санобар и Алиджан как своих пять пальцев знали каждую тропинку вокруг Шахимардана, каждый укромный уголок... А их было тут не счесть. Чаще всего встречались, словно договорившись заранее, под скалой у водопада. Вела их сюда какая-то тайная, неотвратимая сила. И так было уже много раз.

Вот резким движением забросила Санобар назад чиммат, и платочек, который она держала в руках, упал на землю. Санобар сделала вид, что не заметила этого.

- Ваш платочек упал, - удивлённо сказал Алиджан. И, подняв с земли голубой платок, протянул его девушке.

- Благодарю вас.

Алиджан неожиданно взял Санобар за руку.

- Вай, как не стыдно...

- Звёздочка... - выговорил наконец Алиджан.

- Вай, погодите! Вот скажу отцу, какой вы стали плохой... И он вас побьёт.

- Ах, если бы это произошло, - сказал Алиджан, вздохнув. - Я хочу не только быть избитым вашим отцом, но готов даже стать его рабом, чтобы копить калым для вас. Лишь бы он согласился на нашу свадьбу... Сколько бы он ни нагрузил на меня, я всё поднял бы и ни разу не сказал бы "вай"... Но ваш отец даже близко не подпускает меня к себе.

- Потерпим немного.

- Сколько можно терпеть... Прежде он был другим. Бывало, увидит меня и улыбается, как родному сыну. А теперь?.. Если я иду впереди, он шипит мне в спину, иду сзади - не замечает меня.

- Верно. Он и со мной стал каким-то чужим. Вроде бы всё загадками говорит, да так сердито... Никогда не был таким... Что с ним происходит, ума не приложу. Во всем советуется только с шейхом Исмаилом, шагу без него не ступит. Вечно пропадает у него. И шейх тоже ласков с ним: "Шадман-ходжа, мулла Шадман-ходжа".

- Что делать, Санобар? - тоскливо спросил Алиджан. - Я не могу больше так жить. Мы уже взрослые. Надо что-то придумать.

Санобар, не зная, что ответить, неопределённо пожала плечами.

- Я всё время думаю об этом, теряюсь в догадках... - Алиджан на мгновение задумался и, решившись, сказал о том, что давно не давало покоя его душе: - А может быть, на вас уже имеет виды кто-нибудь из шейхов?

Санобар боязливо встрепенулась.

- Вай, умереть мне лучше! Что вы говорите, Алиджан-ака? Отец умрёт, но не согласится на такое. Свою единственную дочь... Нет, ваши подозрения напрасны.

Алиджан, словно не слыша её, продолжал:

- Я знаю вашего отца. Как ни суров он с виду, а с шейхами всегда мягок и уступчив. Особенно с шейхом Исмаилом. Он во всём покорен ему.

- Так что же вы советуете? Говорите же! - нетерпеливо дёрнула плечиком Санобар.

- Есть один выход - бежать! - решительно произнёс Алиджан.

- Ну, предположим, мы убежим... Куда? Как будем жить? Где? Может получиться, что без родного дома головы негде будет преклонить. Как говорится, до неба далеко, а в сырой земле нелегко... Вы думали об этом?

- Амантай сказал мне, - приободрился Алиджан, - что сейчас бедняк дехканин нигде не пропадёт, власти везде с ним считаются.

- Куда же мы поедем?

- Да в город же! До Ферганы два шага! Потом уедем в Самарканд или в Ташкент. Сейчас не старые времена. Где бы мы ни были, Советская власть не допустит, чтобы мы очутились на улице. Я пойду на завод...

У Санобар заблестели глаза.

- А я что буду делать?

- Что захочешь! Ты сможешь учиться, например, на врача.

- Я не хочу быть врачом!.. - Санобар гордо подняла голову и отвернулась. - Я буду учиться петь. Я хочу петь песни в театре.

- В театре? - с явным неодобрением переспросил Алиджан. - Если вы будете петь в театре, сотни мужских глаз будут смотреть на вас. И вам станет стыдно. А что скажет ваш отец?

- Вы не очень-то задавайтесь, что всё знаете про театр. Я вижу, вы уже сейчас злитесь и ревнуете... Разве я одна выйду на сцену? Рядом со мной будут и другие певицы...

- Но всё-таки было бы неплохо, если бы вы стали врачом или учительницей. Амантай говорит...

- Ваш Амантай сказал своей Мехри, что после свадьбы она может бросить паранджу и учиться там, где ей захочется...

Алиджан, конечно, понимал, что Санобар всего лишь шутит.

И тем не менее, сделав виноватый вид, сказал:

- Да нет же, что вы! Разве я против того, чтобы вы учились петь песни в театре? Я верю, что у вас это получится.

А Санобар вся эта игра нужна была, наверное, для того, чтобы почувствовать себя свободной и взрослой. Она как-то необычно взглянула на Алиджана, и тот, осмелев, снова взял её руку, несмело притянул к себе и, волнуясь, прошептал:

- Согласна? Поедешь со мной?

- Когда?

Впрочем, ей уже не нужен был ответ. Она положила голову на грудь Алиджана и закрыла глаза.

- После возвращения из Самарканда Ташпулат всё узнает: где можно учиться, где работать... У него, оказывается, и в Ташкенте есть знакомые.

Санобар молчала.

- Я хочу доверить тебе одну тайну, - шёпотом сказал Алиджан.

Санобар, насторожившись, с любопытством посмотрела на него.

- Ташпулат-ака многое видел и пережил, он рассказывал мне кое-что, а я записывал в его тетрадь. Он увёз её с собой, чтобы раскрыть перед властями тайны шейха Исмаила...

- Какие тайны?

Но Алиджан, не отвечая, поднял голову, прислушиваясь к чему-то.

- Кажется, твой отец ищет тебя...

- Ой, совсем забыла! - всплеснула руками Санобар. - Я же несла ему обед!

Из-за уступа скалы послышался голос Шадмана:

- Санобар! Эй, Санобар!.. Куда ты запропастилась, доченька?

Старик уже привык к тому, что, как только солнце оседлает вершину горы Букан, дочь приносит ему еду в поле, которое было расположено неподалёку. И теперь, решив, что Санобар, очевидно, задержалась по хозяйству, сам шёл ей навстречу.

- Папа идёт сюда, - испуганно сказала девушка, - что будем делать?

- Ничего не будем делать, - ответил Алиджан. - Подождём его здесь. Заодно и поговорим обо всём.

К водопаду вышел Шадман. Увидев дочь, остановился как вкопанный.

- Что это такое?! Стоишь с открытым лицом рядом с чужим мужчиной! Где твой стыд?

Алиджан сделал шаг вперёд.

- Не упрекайте её. Это я виноват. Мы немного разговорились. Если бы вы позволили, то я...

Но Шадман так свирепо посмотрел на йигита, что слова сами застряли у Алиджана в горле. Он опустил голову и носком сапога стал разравнивать землю перед собой. Санобар стояла, закрыв лицо чимматом.

- Здесь рядом находится гробница святого Али Шахимардана, нашего великого святого! - закричал Шадман. - А ты, без всякого почтения к его святому духу, говорил тут, наверное, разные грешные слова моей дочери!..

Шадман схватил дочь за руку и дёрнул к себе.

- А ну, шагай за мной!

- Шадман-ака! Атаджан! - метнулся к нему Алиджан.

- Не становись преградой на моём пути, парень, не то плохо тебе будет. Прочь с дороги!

Упорно умолял Алиджан выслушать его, но Шадман тащил дочь за собой до самого кишлака, то и дело дёргая её за руку.

Гнев ослепил его.

Когда они вошли в дом, Шадман заговорил таким голосом, что Санобар стало страшно: