Елена Ивановна радовалась неожиданному приюту. После многих часов непрерывной ходьбы приятно было ощутить покой тихого пристанища, чувствовать, как сладко ноют истомившиеся ноги, и знать, что здесь не так-то легко погибнуть, — только прямое попадание снаряда или брошенная в окоп граната могли теперь сразить её.
Бой продолжался с неослабевающей силой, но все чувства притупились, и Елена Ивановна уже невнимательно наблюдала за тем, что происходит вокруг неё.
Вдруг послышалось ей, будто поблизости кто-то вскрикнул хриплым, странно знакомым голосом. Неподалеку блеснул огонек выстрела, и на мгновение мелькнули перед Еленой Ивановной две тени, качнувшиеся к окопу. Длинная и короткая, эти две тени казались ей фантастическими призраками, выросшими на просторе нескончаемой ночи.
Бежать было уже поздно. Она не сдвинулась с места. Люди не сразу заметили её и несколько минут о чем-то перешептывались, не оглядываясь. Потом маленький, одетый в старенький полушубок, обернулся и чуть присвистнул от удивления. Елена Ивановна растерянно улыбнулась, и самой ей эта улыбка показалась жалкой, да к тому же разве мог незнакомец видеть её лицо! Так, по одежде понял только, что рядом с ним в окопе прячется женщина…
Ей стало страшно. А может быть, чужие, незнакомые люди обидят её? Она поползла к выходу из окопа и почувствовала, что кто-то тянет её за полу пальто. Она оглянулась, недоумевая.
— Не ходи… — шепнул лежавший рядом с ней человек в полушубке. — Не видишь разве, как бьет…
— Кто вы? — тоже шепотом опросила она.
— Идем издалека, — ответил сосед, поправляя съехавшую на затылок фуражку.
— А куда путь держите? — торопливо спросила она. Её удивил голос незнакомца — тонкий, дискантовый, как у ребенка.
— Куда глаза глядят, — негромко ответил он.
— Значит, нам не по пути…
— Только сейчас не ходи: самосильно бьет. Ну зачем тебе головой рисковать?
Он не расспрашивал, как получилось, что она находится в самом пекле боя, но за руку взял крепко, когда ему показалось, что Елена Ивановна хочет все-таки выйти из окопа…
— Не ходи, — еще раз прошептал он, — убьет…
Было темно, и Елена Ивановна не могла рассмотреть ни его лица, ни лица его долговязого спутника.
Что-то холодное и отвратительное скользнуло по щекам, по рукам. Она вскрикнула.
— Ничего, — сказал человек в полушубке, — не кричи. Тут жаб да лягушат — великая сила.
— Я и не боюсь, — ответила Елена Ивановна, — вскрикнула попросту от неожиданности…
Тентенникову показался знакомым её голос.
— Обознался я, пожалуй.
На всякий случай он чиркнул спичкой. Она, конечно, она! Но как она попала сюда, в тесный и грязный окоп? Какая сила вырвала её из родной квартиры и привела на гудящее и охваченное пламенем разрывов поле боя? Он решительно ничего не понимал.
Начинало светать. Елена Ивановна увидела, что сидевший рядом с ней человек в полушубке — подросток. Но почему так пристально смотрит на неё высокий старик с седовато-рыжей бородой, с красными, воспаленными глазами?
— Лена! — крикнул Тентенников и положил ей на плечо широкую загорелую руку.
— Кто вы? — вскрикнула Елена Ивановна, вздрагивая от прикосновения его тяжелой руки.
— Леночка, да побойся ты бога, — торопливо шептал Тентенников, но Елена Ивановна отодвинулась.
Было в облике заговорившего с ней сейчас человека что-то странно знакомое и в то же время непонятно чуждое, даже отталкивающее. От него пахло потом, одежда его была грязна. Давно нечесанная борода, свисающие вниз, как у запорожца, усы и слезы, дрожащие на ресницах… Нет, она не знала этого старого неопрятного мужика с дрожащими руками. И, отодвигаясь от него, шептала:
— Не надо, не надо, я вас не знаю…
— Дела… — растерянно пробасил старик и снял фуражку. И тотчас Елена Ивановна узнала его по шрамам на черепе, по несуразной, шишковатой лысой голове.
— Кузьма! — крикнула она, бросаясь к нему и порывисто обнимая.
— Лена!
Влас с любопытством наблюдал за ними и никак не мог сообразить, почему эта женщина никак не хотела признаваться, а потом вдруг подобрела, бросилась на шею Тентенникову и даже залилась горючими слезами.
«Женщины — они всегда так», — с ощущением собственного превосходства подумал Влас. Он был еще в том возрасте, когда люди ничему не удивляются и самые неожиданные встречи считают простым делом.
Не то чувствовали Тентенников и Елена Ивановна…
А бой тем временем затих.
Высунувши голову из окопа, Тентенников увидел стоявшего на пригорке немецкого часового. Больше никого не было поблизости. Тентенников сразу принял решение. За пригорком капустное поле, а дальше — наши окопы. Стоит только отвлечь внимание часового — и Елена Ивановна с Власом уже окажутся на капустном поле. Тем временем он, затеяв перестрелку с часовым, станет уходить обратно, в немецкий тыл, — ведь всем троим никак не пробиться через линию фронта.
Партизан звал его… Что ж, он вернется обратно в знакомый лесок.
Тентенников медленно переобулся.
Главный выбор сделан, а остальное подскажет жизнь. Он хорошо помнит обратную дорогу к партизанам. Добраться до них теперь не так трудно, пока немецкие войска уходят вперед; тылы и эсэсовская сволочь еще не успели подтянуться. Так и проскочит он между двумя волнами немецкого наступления. А там-то, в лесу, его ласково встретят…
Главное, что сейчас Елена Ивановна и Влас еще могут спастись. Стоит помедлить немного — и их положение станет незавидным. Надо выручить их. Они должны уйти туда, где не слышно теперь выстрелов, где ненадолго наступила такая тишина, что даже кричать с непривычки хочется… Единственный немецкий солдат стоит на пути, по которому пойдут Елена Ивановна и Влас. Тентенников отвлечет его внимание, вызовет на себя огонь, а они тем временем пройдут… Эх, если бы время было другое! О многом бы он с ней поговорил на прощанье…
Он протянул Елене Ивановне перевязанный шпагатом пакет.
— Что тут у тебя? — спросила она недоуменно.
— То, что мне пока не понадобится, — тихо сказал Тентенников. — Я себе только один документ оставил. А прочее — и орден и мои бумаги — тебе даю. Сохрани. А вернусь — обратно возьму…
— Ладно, ладно, — сквозь слезы твердила Елена Ивановна, еще не веря в то, что через несколько минут ей предстоит расстаться со старым другом.
— А ты вот что, — сказал Тентенников, обращаясь к Власу, — ты, значит, с нею пойдешь…
— С нею? — недоуменно спросил Влас. — Нет уж, я с тобой пойду. Куда ты, туда и я.
— Горе мне с тобой, — рассердился Тентенников. — Старших уважать надо, а ты — эва, какой неслух! Споров я не терплю. Как сказано, так и делай…
Но Влас упорно отнекивался, и Тентенников решил повлиять на него уговором, если никакого проку не получается из сердитых слов.
— Для меня сделай, — говорил Тентенников. — Я твоей услуги вовек не забуду…
— Нет уж, лучше с тобой…
— Ты не сомневайся, — уговаривал его Тентенников. — Раз я так говорю, значит неспроста придумано.
— Я с тобой останусь!..
— Нельзя тебе со мной оставаться. Эта женщина мне не чужая, она мне вроде сестры. Ей с мужиком легче будет пробираться, — вот ты ей и подсоби…
— Значит, сестра родная?
— Друга моего жена, — говорил Тентенников.
— Я с ней не пойду, — упрямо сказал Влас.
Тентенникова злило упрямство мальчишки. «Таким же упрямцем смолоду и Ванюшка Быков был», — вздохнув, подумал Тентенников.
Неподалеку разорвался снаряд, и грохот разрыва, казалось, испугал Власа. Он вздрогнул и закрыл глаза. «Теперь хоть меня послушает», — подумал Тентенников. Но не тут-то было… Влас продолжал упрямиться.
— Значит, ей одной идти? — спросил Тентенников.
— Зачем одной? Вместе пойдем.
— Да разве ты не понимаешь, что нам вместе никак не пробиться?..
— По-моему, он прав, — вмешалась в спор Елена Ивановна. — Ну, сам посуди, зачем ему с тобой расставаться, если он так к тебе привязался?..
— Ты послушай, — громко сказал Тентенников, привлекая к себе Власа и глядя ему прямо в глаза. — Ведь сам говорил мне, что в военном деле разбираешься. Как же ты полагаешь? Немецкий часовой, который там на пригорке стоит, так нас всех и пустит? Ведь я хитрость хочу применить: пока на себя привлеку его внимание, вы и сможете проскочить к капустному полю. А оттуда до наших — рукой подать… Понятно?..