— Как видишь, — насупясь, ответил Тентенников.

— А я уж и не чаял вас живыми увидеть.

— Еще бы! — сказал Быков. — Если полтораста человек начинают обстреливать свой же самолет, нечего надеяться на хороший исход перестрелки. Хорошо еще, что мы не ответили вам тем же, а то ведь Кузьма у нас стрелок отличный.

— Час от часу не легче! Вам оправдываться надо, а вы туда же, на меня наседаете…

— Ошибку сделали, говоришь? — раздраженно спросил Тентенников.

— Вроде того, — ответил, отдышавшись после быстрого бега, Полевой и торжествующе протянул руку к плоскостям самолета. — Видите? — спросил он, переводя взгляд то на Тентенникова, то на Быкова.

— Ничего не видим, — одновременно ответили летчики.

— А вы поглядите!

И вдруг Тентенников бросился обнимать партизана.

— Что произошло? — удивленно спросил недоумевающий Быков.

— Прослюнтяили мы с тобой маленько, — отозвался Тентенников. — Самолет-то наш — трофейный!

Теперь и Быков понял, почему был обстрелян «ньюпор» партизанами: второпях Полевой и летчики не обратили внимания на то, что на самолете не красные звезды, как на советских самолетах, а красные, синие и белые полосы — цвета царского времени!

— Ошиблись малость! — покатываясь со смеху, сказал Полевой. — Поверите ли, от души отлегло. Ну что же, пойдем к моему костру, а я тем временем прикажу партизанам эту гадость дегтем замазать.

— Ты того, не очень-то торопись! — сказал Тентенников. — Пусть пока так и стоит!

Полевой удивился, но спорить не стал и, поставив у самолета охрану, повел летчиков к своему, как говаривал он, «огоньку».

В глубине леса был на скорую руку сделан шалашик — кривые колья кое-как забросали прутьями и соломой. В шалашике пахло свежим сеном, щами, ружейным маслом, кожей, — и походная канцелярия помещалась здесь же — на фанерной дощечке стояла чернильница и лежала тощая папка с бумагами.

— Вот здесь и помещается мой временный штаб. Пока кашевар будет кашу варить, вы расскажите, что видели сегодня.

— По-моему, белые пронюхали насчет твоего рейда или же сами набег на наши тылы готовят.

— Кто говорил?

— Нам сверху с земными обитателями говорить трудно.

— Стало быть, видел?

— Дороги пусты, а под Эмском не меньше полка. Штаб армии сообщал, что на месте нашего старого аэродрома стоят теперь белые самолеты из отряда Васильева — и верно, на нашем летном поле хозяйничают беляки…

— Так, — вздохнул Полевой. — Значит, нам придется тут денек задержаться. А завтра я свою конную разведку пошлю, и вы полетите. Если окажется, что рейд ихний на нашу сторону направлен, то вы слетайте к нашим, донесение сбросите, а ночевать обратно к нам. Поутру же снова в разведку, и тогда решим, что дальше делать.

— У меня своя думка есть, — громко сказал Тентенников, хватаясь за голову. — И как я раньше до этого не додумался?

Он поглядел внимательно на Полевого, лежавшего на сене и с наслаждением раскуривающего свою длинную трубку, похожую на старый помещичий чубук.

— Для такого дела большая смелость нужна, — вызывающе сказал Тентенников, не сводя глаз с партизана.

— Смелости у нас много, — ответил Полевой, озадаченный тоном Тентенникова. — Нам бы еще немного смекалки, — укоризненно добавил он, вспоминая, как чуть не поплатились летчики за то, что забыли закрасить старые опознавательные знаки самолета.

— А я что говорю? — прервал Тентенников. — Вот именно, смекалки недостает! А теперь слушайте! — И, положив правую руку на плечо партизана, а левой обняв за шею Быкова, он зашептал: — Сегодня, когда мы во второй раз пролетали над белыми конниками, нас не обстреляли. Правильно говорю? — спросил он у Быкова.

— Правильно, — ответил тот, еще не понимая, почему с такой многозначительностью говорит Тентенников о недавнем происшествии.

— А почему во второй раз не обстреляли? Да потому, друзья мои, что приняли наш самолет за белый.

— Это мы и без тебя знаем, — разочарованно пробасил Полевой.

— Ты дальше слушай, — крепче нажимая на плечо партизана, сказал Тентенников. — Вот я и придумал, если, скажем, нам изменить путь отряда? Вместо того чтобы идти на Эмск с той стороны, где беляки таятся, обойти Эмск с юга, со стороны аэродрома?

— Вот теперь начинаю понимать! — отрывисто сказал Полевой. — Ну, ну, дальше давай!

— И вот мы так и условимся, что, в то время как вы будете к аэродрому подходить, мы на нем высадимся. Врасплох их застанем, и машины свои, которые к белякам перелетели, сразу вернем, и ихних самолетов немало захватим. Не успеют белые летчики убежать. Уж тогда мы и рассчитаемся с ними!

— Здорово придумано! — восторженно крикнул Быков. — Да мы и о Глебе разузнаем от пленных.

— Я — ас, победитель смерти, — не без самодовольства ответил Тентенников. — Еще когда я летал на самолете «блерио» с мотором «анзани», я и тогда слыл человеком смекалистым, а ведь потом и получше самолеты видел — работал с таким конструктором, как Григорович, а тот тугодумов терпеть не мог…

Полевой до того развеселился, что сам стал печь на угольках картошку для Тентенникова.

— Тебе нельзя такими пустяками заниматься, — с улыбкой говорил он. — Ты самый башковитый человек на свете.

— Еще бы! — гордо ответил летчик. — И горазд же я был на выдумку в молодые годы!

Он съел десяток картофелин, похвалил повара за гречневую кашу-размазню и развалился на сене.

— И ты, Петр, ложись, — сказал он Быкову. — Нам сегодня отоспаться надо, завтра день будет не из легких.

Тентенников сразу захрапел, заснул вскорости и Полевой, только Быков без сна коротал долгую осеннюю ночь.

«Молодец, молодец! — думал он, вспоминая о хитроумном замысле Тентенникова. — Глеб когда-то рассказывал о хитрости древнего царька, — имя его позабыл Быков, — который сумел ввести во вражеский город часть своего войска в деревянном коне. Так вот и мы на ихнем самолете во вражеский город вкатимся. И сразу: пожалуйте чай пить! Тентенников говорил всегда: «Я не почайпил, ты не почайпил» и ужасно этим словом смешил Лену. А она, бедная, тоже не спит, должно быть… В такие ночи луна светит скупо, словно считанными ковшами льет по небу свет. Оглянешься — и нет ничего вокруг, только кой-где ветки, как гнилушки, светятся, перевитые слабым, тающим светом. Так она всегда говорит. У неё и слова совсем не такие, как у нас с Кузьмой».

Он задремал на рассвете, и пригрезилось ему, будто звал его Глеб куда-то и манил окровавленной рукой.

— Иду, — громко сказал он, и чутко спавший Полевой сразу проснулся.

— Кто там крикнул спросонья?

— Это я…

— Ты? — удивился Полевой, окончательно просыпаясь. — С чего бы?

— Сам не пойму.

Полевой недоуменно покачал головой и сразу стал натягивать сапоги.

— Светает уже. Нельзя больше спать… Пойду проверю, дан ли овес лошадям. Сегодня день будет трудный — надо их ублажить из последнего.

Он вернулся вскоре и стал будить Тентенникова.

— Уже летим? — спросил летчик, не открывая глаз.

— Скоро вылетаем. Вставай!

— Угу, — отозвался Тентенников, перевернулся на другой бок и снова захрапел.

— Теперь с ним сладу не будет, — сказал Быков. — Ну и горазд же спать!

— А мы его за ноги из шалаша вытащим, — отозвался Полевой.

Стали тащить Тентенникова за ноги, но он только улыбался, словно сон хороший видел.

— Ату! — закричал Полевой, наклонясь к самому уху Тентенникова.

Тот сразу вскочил как встрепанный и, ухватив партизана за рукав, сказал сердито:

— Ты что словно сваха с метлой по двору скачешь!..

Протирая кулаками глаза, позевывая и потягиваясь, но все больше и больше гневаясь на Полевого, Тентенников крикнул:

— Да знаешь ли ты, что человеку без сна и жить на свете не стоит?

— Так вот всегда, — сказал Быков. — Очень сердит спросонья. И если не поест долго, тоже гневается. Коли будешь его неделю подряд с постели стаскивать, так и знай — врагом твоим станет.

— Точно, — признался Тентенников. — Ну спит человек, ну чем он тебе мешает? Дай ему, в конце концов, поспать! Тебе самому разве легче, если приятель без сна мыкается?