— Я тоже первый.

— Понесла ж тебя нелегкая!

— А тебя? — спросил Павлуня, и оба немножко посмеялись.

Потом они уселись рядом, спиной к ветру, и стали дожидаться клева. Чтобы не скучать, веселый механик отпускал шуточки насчет рыбаков, сидящих поодаль, на свой счет и на Павлунин. Алексеич постепенно оттаял. А когда заметил, что сосед, словно позабыв про былое, не спрашивает про Татьяну, то совсем успокоился. В довершение ко всему, он вдруг раз за разом начал вытягивать крупных ершей, а механик так бескорыстно радовался чужому счастью, что Павлуня растрогался и подарил ему десяток отборных червяков. Механик спрятал своих мотылей, нацепил вертлявого червяка и опустил его в лунку.

— Клюет! — крикнул неосторожный Павлуня, и через миг какой-то нахал стал долбить лунку у него за спиной.

Он обернулся и увидел Женьку.

— Ни шиша у Ивана нету! — сообщил Лешачихин сын, кивком здороваясь с механиком. — Ты на что? На червя? Дай-ка!

Павлуня подумал и с кряхтением полез в карман.

— На. Троечку пока.

— Не жадничай! — схватив наживку, Женька без лишних слов ударился в ловлю.

Через час к Павлуне подступил сам Аверин. Покашливая в кулак и панибратски называя его «другом Алексеичем», временный директор попросил червячка и местечка.

— А то, понимаешь, с утра как в бочке — хоть наплюй в лунку! — дружески пожаловался он рыбаку, убирая своих мотылей, опарышей и красную нитку.

Павлуня подал ему пару жирных червяков.

— Если разорвать — надолго хватит.

— Ну и Пашка, ну куркуль! — только хмыкнул Женька, весело поглядывая в ту сторону, где в гордом одиночестве на пустом заветном месте сидел Иван, горячо моля всех знакомых святых послать ему пудового леща — на зависть проклятому Павлуне, себе на радость.

Счастливые минуты бегут быстро. Павлуня и не заметил, как тень от его пешни выросла. На бугре давно стоял Боря Байбара и надрывался:

— Эй, совхозные! Домой пора!

Павлуня поднялся. Ныла спина, болели исколотые пальцы. Он зашагал к берегу, собрав со льда ершей.

Тут по всему озеру прокатился зловещий треск: это механик провалился по пояс возле самого берега. Павлуня, Женька и другие люди вытянули на снег набухшего рыбака. Отдуваясь, тот сказал:

— Вот как сплавал!

— Давай в автобус! — подпихнул его Женька.

И механик тяжело побежал. В автобусе с него стянули полушубок, ватные штаны и все остальное нижнее. Шофер отдал ему свой пиджак, Женька — лишние брюки, даже Иван Петров, человек запасливый, не пожалел новые портянки, которые таскал в ящике третий год. Только валенок ни у кого не нашлось. Механик надел свои, вылив из них воду и набив соломой.

Павлуня, как Иван Грозный, скинул шубу со своего плеча, отдал потерпевшему.

Нашли водку, налили. Механик выпил «лекарство», крякнул, и автобус тронулся, увозя довольных людей. Насидевшись в одиночестве, они были рады теплу и тесноте и оживленно разговаривали. Только Иван отвернулся к окошку и молчал.

Мокрый механик беззаботно дышал на Павлуню, поглаживая вытертую шубу:

— Заячий тулупчик почти новехонький! — и блестел зубами, красивый, совсем не похожий на утопленника.

ВЕСЕЛЫЙ ГОСТЬ

Когда въехали в совхоз, Павлуня сказал механику:

— Хочешь — ко мне зайдем, у меня валенки есть. Новые.

— Зайдем!

Павлуня полез к выходу, протаскивая за собой короб с ершами. За ним, задевая народ полами шубы и балагуря, пробирался механик.

Женька недоуменно глазел им вслед: вести гостя к Марье Ивановне? Нет, Пашка рехнулся либо совсем осмелел!

А два рыбака шагали к дому Марьи Ивановны. Один очень торопился в своем пиджачке, а другому, в шубе, спешить было некуда, он тащил ящик, посвистывая.

Вдруг оба остановились. Навстречу им катилась Татьяна Чижик. Она не ожидала встретить своего бывшего вздыхателя. Застыли и оба несчастных ухажера.

— Здравствуй! — сказал механик, распахивая боярскую шубу и отдуваясь. — С праздником!

— С каким? — пробормотала девушка.

— С крещением! — улыбнулся парень, загораживая дорогу и не пропуская Татьяну.

Девушка хмурилась, краснела, поспешно убирала под шапочку волосы.

— Эй, какое тебе еще крещение? — спросила, появляясь на крыльце своего дома, Марья Ивановна.

Механик живо откликнулся:

— Это, тетенька, меня окрестили! А я вас знаю: вы Пашкина мать!

— А ты откуда выскочил, такой речистый? — удивилась Марья Ивановна.

— Я-то? Я, тетенька, утопленник! — показал он снежные зубы. — А к вам я за валенками!

— Да? У меня для тебя склад? — пробормотала она, но посторонилась, пропуская механика в тепло.

Татьяна побежала дальше, а он так долго провожал девушку глазами, что Марья Ивановна засмеялась и пропела:

— А-а, вспомнила тебя, жених! Это у вас с Пашкой Бабкин девку увел! И такую работящую!

— Увел, — сокрушенно вздохнул гость, первым проходя в дом. — Такая досада! Прямо аппетита лишился!

— Ну да! — Марья Ивановна с удовольствием глядела на упитанного механика.

Она пригласила парня за стол, и тот с азартом, без упрашивания, так накинулся на щи да кашу, что вызвал умиление хозяйки.

— Видал, как надо? — кивала она Павлуне на застольную работу механика. — Учись!

Сын и поел бы, да при постороннем не хотелось. Он завалился бы спать, да гость, хоть и получил валенки, не собирался уходить. Марья Ивановна только за живот хваталась, когда он в картинках рассказывал о том, как тонул и как его спасали да одевали.

Проникнувшись к механику большим доверием, хозяйка, как близкому другу, поведала ему о чудесном возвращении пестрого боровка. Гость ахал, дивился, давал серьезные советы, как быстрее и подешевле раскормить скотину. Потом Марья Ивановна рассказала о своем хозяйстве, и он тут же, не отходя от стола, распланировал, где на ее огороде удобнее чеснок для продажи посадить, а где теплицы возвести. Похаживая по комнате в валенках Павлуни, веселый утопленник вслух рассуждал о великой прибыли, которую принесут теплицы. Марья Ивановна слушала лихие речи, распахнув рот. Только изредка вставляла:

— Слушай, а если вместо стекла пленку приспособить? Пашка в совхозе ее возьмет.

— Как же, возьму! — сказал сын, глядя в окно. — Вон люди на остановку идут, скоро автобус, видать...

Глаза матери потухли.

— А строить кто будет? — горько молвила она. — Мой, что ли? Он последнее разбазарить норовит. Давай, парень, домой чеши. Хороши твои сказки, да не для меня.

Она выставила механика, даже не напомнив ему, чтобы поскорее вернул валенки. Гость ушел, задевая в сенцах за ведра полами шубы, гремя ящиком.

«Теперь усну», — подумал Павлуня, но сон вдруг пропал. Беспокойство овладело им. Он встал.

Мать еще сидела за столом, завороженная словами механика. Подняв на сына глаза, сказала сердито:

— Видишь, какие люди бывают?

— Люди, — отозвался Павлуня. — Знаем мы таких!

Марья Ивановна внимательно посмотрела на него:

— Не наелся аль заболел?

— Нет!

— Чем же недоволен? Говори!

— Всем недоволен! — пробормотал Павлуня, надевая шапку и новое пальто. — Вот живут же люди! Нормальные! А ты все с огородом своим паршивым! Со своим животным вонючим! Хоть в кино бы пошла! Газету бы почитала когда!

Павлуня говорил все громче и громче, а последние слова выкрикнув, прихлопнул дверью. Марья Ивановна изумленно молчала: никогда еще тихий сын не осмеливался так бунтовать. Она запоздало крикнула в дверь:

— Поговори у меня! Грамотный! Читатель!

Взволнованная, походила Марья Ивановна по комнатам, включила телевизор. Пианист играл что-то непонятное, очень грустное. И под эту музыку к Марье Ивановне пришел вдруг аппетит. Она поела холодной картошки с солью, запивая ее кислым молоком, потом выпила чаю и, немного успокоившись, взялась за счеты. Подсчитывая будущие доходы, щелкала так и этак, пока не уснула на костяшках.