— Ваня, — растроганно сказал он, взглянув на хмурое лицо Титова, — я тебе не только помогу — я сам до министра дойду! Разве я не понимаю, что в этом потоке все наше будущеё, и какое будущеё! Пойдем-ка выпьем, — неожиданно предложил он, подталкивая Ивана к выходу через ворота. Уши Лобова горели, по глаза уже не избегали все еще насупленного взгляда Титова. Они со смущенной ласковостью смотрели па друга.

— А нас пропустят здесь в ворота? — спросил Титов, когда они сделали несколько шагов по дорожке к выходу.

— Со мной везде пропустят!

Титов, усмехаясь, ласково посмотрел на расхваставшегося, всегда очень скромного друга.

— Ну-ну!..

В проходной Титов снял халат и повесил его на гвоздик до завтра, чтобы не заходить из-за спецовки домой.

В кафе друзья заказали обед и выпивку, сев за уютный столик у окна.

— Выпьем, Ваня, за поток, — предложил Лобов, поднимая стопку водки. — И пусть быстреё принимает его государственная комиссия!

— Выпьем, — поддержал его Титов, собираясь что-то возразить Виктору. — Да, вот ты, Витя, сказал скореё, — начал он, отставляя пустой стаканчик. — Это хорошо — скореё! Но в таком виде, каков поток сейчас, я сам не позволю принять его комиссии, если бы она и сочла нужным принять, а срок ведь близится.

— Люблю я тебя, Ванька, люблю, черт! — воскликнул Лобов, подвигаясь со стулом к Ивану. — Молодец ты, этакую махину придумал. А о сроке — брось! Ну, сдадим попозднеё. Сами же мы его установили!

Иван улыбнулся:

— Мастак ты успокаивать!

— Да нет, Ваня, я серьезно. Нельзя так изводить себя…

— И я к тебе, Витя, с серьезным разговором, вторым сегодня, — отвечал Титов. — Перевод потока на две смены — это еще половина успеха: сам видишь, что даже наш новый электромагнитный отсекатель не обеспечивает бесперебойной работы. А все из-за станков. Капитального ремонта станки требуют: расшатано все, разболтано, — поморщился Иван. — Какая уж тут техника коммунизма и бесперебойная работа!

Титов замолчал, дожидаясь, пока официант поставит на стол две тарелки дымящегося паром супа и пирожки к нему.

Лобов подвинул тарелку к Ивану, затем положил перед ним ложку.

— Ешь-ка, — сказал он. — Ешь, пока не остыло.

— Надо так надо, — сказал через несколько минут Лобов.

— Я сам вижу, в каком состоянии станки. Давай, Ваня, набросай график последовательности ремонта, и начнем. Тут спрашивать некого, силами цеха сделаем. А вот насчет двух смен без коллегии министерства не обойтись!

— Не обойтись, — вздохнул Титов, и в серых, прикрытых ресницами глазах его мелькнуло уныние.

Лобов, заметив это, поспешил утешить Друга:

— Не бойся, задержки не будет. Самый большой срок — месяц. Устраивает он тебя?

— По мне, хоть завтра, — вырвалось у Ивана.

Лобов ничего не ответил, доедая суп.

Иван с невольной улыбкой взглянул на приятеля. Было что-то мальчишеское и очень забавное в том, как Виктор подносил ложку ко рту слегка вывернутой рукой. Милый он, веселый и очень отзывчивый к людям. На работе его любят, и жена любит.

— С Ниной хорошо живете, не ссоритесь? — поинтересовался Иван. Он был очень высокого мнения о жене Виктора. Знал давно, по комсомолу.

— Чудесно живем. Дай бог всем так жить! — отвечал Лобов.

— Ну, а на твоей свадьбе когда плясать будем? С Варей как?

— С Варей как? — несколько растягивая слова, переспросил Титов. — А вот как: или она, или никто! Понимаешь меня?..

Титов молча, чуть прищурясь, смотрел на Лобова, и в твердой линии его сжатых губ и подбородка глядел на Виктора давно знакомый парень, который не бросает слова на ветер и умеёт постоять за них. Упрямая воля Титова всегда обезоруживала Лобова, он привык уступать и верить ему.

Лобов просиял:

— Вот это одобряю, вот это правильно! Варя такая девушка, такая девушка, что… не будь у меня Нины… Эх, да что там! Я бы тебя из-за неё в цех работать не принял.

— Ну, это ты брось, — грубовато сказал Титов, закуривая от папиросы Лобова. — Какой сердцеёд вы искался!..

— Не сердцеёд, а скореё сердцевед, — поправил друга Лобов. — Но как ты мог связаться с Комовой, вот чего я не пойму!

— Да что значит связаться, Виктор! Со всех сторон только и слышу: связался, связался! Тетка, та даже мораль мне вздумала читать. Ты-то мне веришь?

— Сейчас верю, — помедлив с ответом, сказал Лобов, как будто взвесив про себя слова Ивана. — Но знаешь, в цехе говорят… ну, как бы тебе сказать, — Лобов замялся, подбирая слова, — что ты должен был жениться на ней и вдруг бросил…

— Я? Жениться на ней?..

— Да, жениться. Да ты подожди, не сердись. Мало ли кто что говорит, — поспешил успокоить Титова Лобов, с опаской поглядывая на окаменевшеё от гнева лицо друга.

Прошло несколько томительных секунд, очень неприятных для Лобова, когда Титов мог вскочить со стула, ударить кулаком по столу, смахнуть посуду на пол, чтобы как-нибудь разрядить своей гнев. Тренированная выдержка иногда изменяла ему.

Лобов плеснул вина в стакан Титову, но Иван не стал пить его. Он посмотрел на свои ручные часы. Шел девятый час вечера: еще не поздно было позвонить Варе и просить, а если она будет отказываться, то умолять или требовать встречи с ней.

— Поехали? — спросил он Лобова, подзывая официанта, чтобы расплатиться с ним.

— Теперь я знаю, почему Варя в последнеё время со мной не такая, как раньше, — сказал он в такси Лобову. — Комова эта путается между нами, мешает нам. А Варя молчит, гордая! — добавил он с прозвеневшей в голосе нежностью.

Тетка по лицу Ивана безошибочно определила, в каком он настроении. Без племянника она жила очень спокойно, положив себе за правило все волнения, связанные с цехом, оставлять за порогом комнаты до следующего рабочего дня.

Иван нарушил эти правила, и теперь в мирной тишине комнаты Вассы частенько слышались вздохи, которых он, очевидно, не замечал, и раздавались монотонные шаги из угла в угол.

«Подменили мне парня», — с досадой думала она, вспоминая, как легко жилось ей с ним до войны.

— Да уж не влюбился ли он в кого безответно? — подсказывали ей немногочисленные, но испытанные временем товарки.

— Как это безответно? Типун вам на язык!.. Это Герой-то, красавец, ума палата — и безответно? А ну, покажите мне такую фордыбаку, чтобы безответно!.. Какого ж ей рожна надо? — горячилась Васса, искренне негодуя, но не решаясь расспросить племянника.

И вот, совершенно ясно, он собирался на свидание; на ночь глядя бриться вздумал, менять рубашку и галстук. Хоть беги за товарками и посылай их подсматривать: разве он скажет к кому идет, ни за что не скажет, с родной теткой не поделится.

— Далеко, сынок? — на всякий случай спросила Васса, смахивая невидимую пыль с пиджака Ивана.

— Не далеко, мамушка, но и не близко… — шуткой, но с серьезными интонациями в голосе сказал Иван.

Васса внимательно посмотрела на него.

— Не дури, парень! — строго прикрикнула она, сразу уверившись, что товарки правы. — Если что, помни: насильно мил не будешь. Такому-то соколу да тужить!

— Тетя, я прошу тебя…

— Проси не проси, а уж выскажу все, — раскрасневшись, продолжала Васса. — Двадцать семь годков молодцу, постоять за себя не умеёт! Влюблен, видите ли, безответно… Сам мучается и мне, старому человеку, покоя не дает.

— Да откуда ты взяла — влюблен! — сердито перебил тетку Иван.

Васса молча посмотрела на него насмешливым, осуждающим взглядом. «Кто это вздумал обманывать меня?»— говорили её глаза.

Иван, взглянув на часы и сообразив, что время у него еще есть, сел на стул: не уходить же, почти поссорившись с теткой?

— Ну, давай выкладывай начистоту, что ты хочешь от меня? — спросил он несколько суше обычного.

— Что я хочу? — переспросила задрожавшими губами Васса. — Ничего я не хочу…

«Правильно говорят люди, что племянник не сын родной: вырастет — и ищи ветра в поле, а то еще обижать начнет».

Васса плакала редко. Иван мог по пальцам пересчитать такие случаи, и сейчас он испуганно, не зная. что делать, смотрел на тетку.