«Простое устройство у этих лебедок: цепь да шестеренки-звездочки, как у велосипеда, а тоже, наверно, не сразу нашли».

К лебедке подошел подсобный рабочий и, расслабив цепь, тавотом смазал шестеренки. Потом снова натянул цепь, и шестеренки исправно закрутились.

Варя, смущенная улыбкой рабочего, отошла немного в сторону.

«Никак, лебедки сроду не видала», — прочитала она в его насмешливом взгляде.

«Видала, конечно, видала, — про себя возражала ему Варя, — но что-то в ней есть очень важное и нужное для меня сейчас, на что я раньше не обращала внимания».

Варя постояла еще несколько минут, мучительно напрягая память: что же ей так смутно, но настойчиво напоминает лебедка? Она вглядывалась в это нехитрое приспособление с таким чувством, будто смотрела на что-то очень знакомое, но забытое.

— Ах, да, шестеренки-звездочки! Цепь у нас в главном конвейере есть, а вот звездочек нет. оттого и заедает.

В комнате, едва присев на стул, она тут же приблизительно подсчитала и набросала цепную передачу на бумаге.

— Да звездочки же, не иначе! — закричала от радости Варя, проверяя снова и снова. — Вон как к месту пришлись, голубчики. Эй, тетеревята, — забарабанила она соседям в стену, позабыв, что девушек нет дома.

На следующий день Варя пришла в «товарищество изобретателей», как в шутку они называли свой коллектив, когда все были в сборе.

— По лицу вижу, что нашла, нашла что-то новенькое! — встретил её Волков, — За километр светишься.

Варя развернула тетрадь, отдавая её во власть стол- пившихся ребят.

— Звездочки? — спросил Толя, взглянув на чертеж. — Гениально!

— Позвольте, позвольте и мне взглянуть, — сказал Титов, немного обиженный на Варю, что она не показала ему первому.

«Пожалуйста», — сказала я ему и протянула тетрадь, — писала через день Варя в своем дневнике. — Он стал расхваливать меня и, как тогда, назвал умницей. Тамара стояла поодаль с раскрасневшимся, насупленным лицом. А сегодня, когда я спешила в читальню, размахивая портфелем, чтобы немного позаниматься перед уроками, Иван в черном кожаном пальто и серой шляпе остановил меня. Я покраснела и до того растерялась, что чуть было не выронила портфель, так потрясла меня эта неожиданная встреча. «Вы далеко?»— спросил он, не спуская глаз с моего медленно остывающего лица. «Вы напугали меня, — сказала я. — А иду я в читальню, вернеё уже пришла». Я встала на ступеньку лестницы, а он стоял на земле, чуть пониже, и по его лицу было видно, что он собирается что-то сказать мне… Я потом весь вечер в техникуме помнила этот взгляд, так не свойственный выражению его лица, всегда решительному и твердому, и не знала, как объяснить его. Хоть беги и спрашивай, почему он так посмотрел на меня. Надевая после уроков перед зеркалом берет, я сразу поняла, отчего краснею (господи, опять краснею!) и чьи глаза в зеркале смотрят на меня. Неужели он? Но зачем он здесь? «Работал, устал, вышел побродить, — сказал Иван. — На улице хороший вечер. Жалко, уже каток не работает. Помните, до войны вы катались со мной, но забыли?» Забыла ли я? Его перчатка с прорванным большим пальцем все еще хранится у меня в корзинке. Эту перчатку он надел мне на катке на озябшую руку. Он и тогда уже был взрослым, а я девчонкой-школьницей, а вот возился со мной: учил кататься, точил коньки. Значит, помнил, не забыл, а мог бы и забыть. Я первая ни за что не напомнила бы ему. Что я тогда значила для него? Заходил к отцу по работе, на «ты» меня называл, а я его на «вы».

«Куда же мы побредем?» — спросил Иван, как только мы вышли на улицу. «Не знаю, куда вы, а мне надо домой», — сама не знаю почему, отказалась я — и хорошо сделала. В ту же минуту на тротуаре возникла Тамара, и, называя Ивана по имени, путая «ты» и «вы» (нот до чего дошло у них!»), напомнила ему, что он обещал сегодня быть с ней у Муси Цветаевой, где устраивается небольшая вечеринка с танцами под радиолу.

«Пойдемте, а, Варя? — сказал Иван совершенно неожиданные для меня слова. — Вы ведь танцуете? Я. признаться, большой любитель… Тамара, приглашайте её!»

Тамара процедила что-то сквозь зубы. Я отказалась. Сборище у Муси — заводские стиляги, которых я про сто презираю. Тамара с поспешной радостью подхватила Ивана под руку, кокетливо засмеялась чему-то, и они ушли. До меня явственно донеслись её слова: «Варюшка у нас большой дичок, не от мира сего!»

Да, забыла добавить: это она сказала после того, как они меня, по настоянию Ивана, проводили до дома. Куда как вежлив!»

«..Кто же он, этот Иван Титов? Герой и умница, инженер с дипломом, черноволосый, смуглый, широкоплечий парень, говорят — красивый, но я считаю его некрасивым, хотя и лучше всех, — кто он, и неужели я полюбила его?»— спрашивала в дневнике Варя. «Но ведь однажды мимолетное увлечение Белочкиным я тоже чуть было не приняла за любовь, — писала она дальше. — Конечно, Титов не Белочкин, и стыдиться своего пусть увлечения, мне не придется даже и перед мамой».

Длинном рядом многоточий Варя закончила свою запись. Не было в целом мире человека, которому она решилась бы доверить то, что записала в тетрадь. Не зажигая света, Варя разделась и легла в постель, хотя знала, что не уснет в эту трудную ночь. Она то возобновляла в памяти недавнюю встречу с Титовым, затем с Тамарой, то смотрела на её пустующую кровать! «Как затанцевалась — и ночевать домой не пришла. И ему весело с ней…» То упрекала себя, зачем она не сдержала своего решения, не заглушила еще в самом истоке чувство к Титову. Она не думала, как ей быть завтра при встрече с Иваном, что решат и скажут девушки из бригады, Тамара, просто знакомые в цехе, видевшие их вместе на улице, в техникуме, — эти мысли проходили как бы стороной, мало тревожа Варю. Разве ей не все равно, что подумают и что скажут, когда у неё так тяжело на душе, так тяжело!..

Глава 18

К концу марта дом, в котором обещали дать комнаты Варе с матерью и Симе с Комовой, был окончательно готов. Накануне Варя с Симой, неразлучные соседки, ездили в магазин покупать мебель: кровати, диваны.

Сима с делано-озабоченным лицом хозяйки осматривала покупки, плюхалась на все диваны — хороша ли пружина, какой взять?

Варя вспылила:

— Хватит дурачиться! Иди нанимай грузовое такси,

С мебелью подъехали к новому дому и стали разгружаться. В квартире с закупоренными окнами пахло разогретой масляной краской, замазкой, жалко было ступать на паркет, так вдохновенно вчера его натерли полотёры.

Шофер, заглядывая из коридора в дверь, спросил завистливо:

— Замуж, что ли, кто из вас за большого начальника выскочил?

— А мы сами с усами, — пояснила Сима. — Айда таскать! — и, ловко вскочив на перила лестницы, съехала вниз.

На новой квартире быстро устроились, расставили все с помощью набежавших девушек. Пришла и Лизочкина мать — Прасковья Яковлевна.

Ирина принесла в подарок семейство слонов.

— На счастье, — сказала она и велела поставить на диванную полочку.

— Чай, что ли, устроим? — спросила Сима, выходя из своей комнаты в новом голубом платье, одетом по случаю торжества. — Я в магазин, а ты. Томка, живо чайник на газ!

— Живите не тужите, — приговаривала Прасковья Яковлевна, обходя квартиру и всюду заглядывая. Сразу видно, что люди с понятием строили. И шкафчики есть и полочки! Мамаша довольна будет. А вот уж ванная — первое дело старому человеку. Ой, кто-то звонит, окаянный! — вскрикнула она, напуганная неожиданно раздавшимся телефонным звонком в передней.

Варя с волнением первый раз брала трубку своего телефона и, недоумевая, кто же успел узнать их номер, который она сама еще не знала, произнесла:

— Слушаю вас.

— Мне Жданову, — сказали по телефону.

— Жданова слушает.

— Жданову, знаменитую стахановку московского завода, такую рыженькую, строгую…

— Симка, озорница! — рассмеялась Варя. — Приходи скореё, колотить будем!

Утро в новой квартире Варя начала с того, что поздравила себя с новосельем. До чего все же было хорошо проснуться хозяйкой своей комнаты после пяти лет жизни в общежитии! Комната с уютно расставленной мебелью, залитая вся солнцем, выглядела красивеё, чем вчера вечером.