Что касается главной роли в фильме, к съемкам которого только что приступила съемочная группа Кораблинова, то Владимиру все это казалось пока еще сном. И он боялся: а вдруг проснется? Пока шли пробы, он, как и все, кто был удостоен внимания знаменитого режиссера, волновался, когда на него падал опытный, примерочный взгляд Кораблинова. После трехмесячных поисков актера на роль Печорина Кораблинов остановился на нем. С этого времени Владимир чувствовал себя в постоянной тревоге. Он уже забыл, где кончается текст лермонтовской повести и где начинается истинный мир воображаемых героев.

Минут десять назад, когда Капитолина Алексеевна и Светлана разговаривали по телефону, Корней Карпович вышел из столовой. Все думали, что он потихоньку, незаметно ушел, а поэтому были несколько удивлены, когда в дверях показалась его высокая, сутуловатая фигура. По лицу его было видно, что он уже «хорош».

— А я думала, что вы по-английски ушли, — сказала Светлана.

— По-английски я только вхожу в дом, а ухожу всегда по-русски, Светочка.

— Со скандалом, значит? — язвительно кольнула Капитолина Алексеевна.

— И со скандалом, если он вписывается в программу и вытекает из ранее сложившихся обстоятельств… Эх, вы, дети мои, дети… — громко выдохнул Корней Карпович, — плохо вы думаете о Брылеве. Но ничего… Все вы заговорите о нем по-настоящему и справедливо после того, как бросите на крышку его гроба но горсти сырой земли. У нас в России хорошо говорить привыкли только о тех, кого уже нет.

Капитолина Алексеевна сокрушенно покачала головой.

— Эх, Корней, Корней… А еще жалуешься на дочь. Да разве приятно ей видеть тебя каждый день таким? Одумайся, ведь эдак можно погибнуть.

Брылев взял свою большую трость, молча поклонился всем и, не сказав ни слова, вышел из столовой. Все затихли. А когда послышался хлопок тяжелой коридорной двери, Капитолина Алексеевна почти выбежала из столовой и настигла Брылева, когда он уже открывал дверь подошедшего лифта..

— Корней, не сердись. У меня к тебе есть серьезная просьба. Только ты один можешь по-настоящему помочь Светлане.

— Что я должен сделать?

— Съезди к Кораблинову, поговори с ним по душам. Уж для кого, а для тебя-то он должен все сделать.

Желчная, безрадостная улыбка перекосила лицо Брылева.

— Да, когда-то Сергей Кораблинов был моим лучшим другом. А у Сергея Кораблинова лучшим другом был Корней Брылев. Но это было давно, до войны. — Словно что-то прикидывая в уме или вспоминая, Брылев продолжал, глядя в распахнутую кабину лифта: — Ты просишь, чтоб я съездил к Кораблинову домой и поговорил с ним по душам?.. Попросил его помочь Светлане?.. Не может этого сделать Корней, не может… Последний мой разговор по душам с Кораблиновым был летом в тридцать седьмом году. Все, что смог и что могу сделать для Светланы, я делал и делаю. Она не только моя любимая ученица, она — продолжение моей судьбы, она моя ставка, моя надежда и мой поплавок в жизни… Я сегодня очень устал, Капелька. Не сетуйте, что я ушел так невесело и вдруг. Послушаюсь тебя, пойду отдохну. — Брылев поцеловал руку Капитолины Алексеевны, вошел в лифт и тихо закрыл за собой дверь.

Когда Капитолина Алексеевна вернулась в столовую, Светлана, словно в чем-то виноватая перед своим старым учителем, тихо проговорила:

— Тетенька, он же больной человек. Ведь если Корней Карпович с утра не выпьет хоть немножечко, то он начинает умирать.

— Умирать!.. Умирать!.. Посмотрим, как через неделю ты станешь умирать, когда будешь как осиновый лист дрожать перед самим Кораблиновым! — Встав в позу и вызывающе уперев руки в бока, она пыталась имитировать Кораблинова. — Вот так встанет, вот так сведет у переносицы свои косматые брови, сделает свою знаменитую кораблиновскую паузу и тихо-тихо скажет: «Жить будешь долго, на сцене играть — никогда!..» — Но, увидев, что лицо Светланы вдруг опечалилось, Капитолина Алексеевна проворно подошла к ней и поцеловала в висок. — Глупенькая, я пошутила. Не бойся, все будет хорошо. Не так уж Кораблинчик страшен, как его малюют в закулисных сплетнях.

До сих пор угрюмо молчавший Владимир вступил в разговор:

— Вы не совсем правы, Капитолина Алексеевна.

— Слушаю тебя, Володя.

Владимир молчал, словно решая: отвечать на слова Капитолины Алексеевны или оставить ее при своем мнении?

— Ну, что же ты замолк? Боишься даже словом коснуться своего бога? Трудно тебе будет с твоей болезненной осмотрительностью играть Печорина.

Владимир поднял на Капитолину Алексеевну усталый взгляд. Голос его звучал приглушенно, но уверенно:

— Когда вы вот так насмешливо говорите о Кораблинове, мне всегда становится больно. А иногда даже противно. От этих разговоров отдает чем-то нехорошим, злым. Кораблинов не только большой артист и талантливый художник, он прежде всего удивительно добрый человек. Мне иногда становится страшно, когда я вдруг подумаю: что будет с нами, когда уйдут на покой Кораблинов, Сугробов, Абрасимов, Гудимов?.. Может ли наше поколение быть достойной сменой?

— Ах, даже так?!

— К сожалению, так!.. Прежде чем махать бутафорскими картонными мечами, они поднимали боевые мечи и рубились не на жизнь, а на смерть. Кровь они видели не театральную, а настоящую! А мы… Мы всего-навсего пока еще безусые мальчики…

Видя, что назревает спор, Светлана примирительно всплеснула руками.

— Не нужно, Володя. Тетя просто пошутила. Она сама без ума от Кораблинова. А что касается ее шпилек, так это она делает из доброго чувства.

И все-таки Капитолина Алексеевна решила кольнуть Владимира:

— Странно… Когда мужчина становится, как институтка, сентиментальным, у меня начинается икота. Светик, где у вас минеральная вода?

— В холодильнике.

Капитолина Алексеевна вышла на кухню. Владимир и Светлана остались одни.

— Сердишься на нее?

— Нет… На нее нельзя сердиться. Когда речь заходит о серьезном, она для меня вне игры.

— Володя!.. — Светлана подошла к Владимиру вплотную и заглянула ему в глаза. — Не расстраивайся… Ведь ты же знаешь, что я тебе этого никогда не скажу… Ну что ты молчишь?

— Да, я сентиментально настроен, — рассеянно произнес Владимир, глядя в глаза Светланы. — Сегодня я имею на это основание. — Он положил свои руки на худенькие плечи Светланы.

— Какие?

— Во-первых, я люблю тебя. Люблю с той самой минуты, когда ты оступилась на Дубининской улице и я нес тебя на руках до троллейбусной остановки.

— А во-вторых?

— Во-вторых, ты сегодня одержала победу на экзаменах. Скоро ты будешь учиться там, где учился я. И я в это верю.

— А в-третьих?

— А в-третьих, — Владимир приблизил к себе Светлану так, что пушистые завитки ее светлых волос, пронизанные солнцем, защекотали его губы, — откажись от роли в «Белых парусах».

— Что?! — Светлана резко отшатнулась от Владимира и смотрела ему в глаза так, будто ждала, что в следующую минуту он непременно скажет, что пошутил. Владимир прекрасно знал, что из-за этой роли разразился чуть ли не скандал. С Наташей Репиховой была истерика, когда она узнала, что роль Жанны Брылев закрепил за Светланой Каретниковой. И вдруг… «откажись от роли». — Ты это серьезно?

— Да! Я не хочу, чтобы тебя целовал Арсен Махарадзе.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

После смерти Авдотьи Николаевны Петр Егорович заметно сдал, нет-нет да жаловался на сердце. А уж если он жаловался, значит, не без основания.

Небольшую двухкомнатную квартиру в новом доме, из окон которой можно разглядеть время на часах над проходной завода, Петр Егорович получил полтора года назад, так что семидесятипятилетие его совпало с новосельем. В новой квартире Авдотье Николаевне пожить пришлось недолго, меньше года. Хоронили ее на Даниловском кладбище, в фамильной могиле Каретниковых, где были похоронены дед и отец Петра Егоровича. За гробом шла многочисленная родня Каретниковых, прилетели из Сибири и Дальнего Востока два сына, из Киева приехала дочь, съехалась московская родня.