Это стихотворение Владимир Высоцкий написал в 1973 году во время своего первого выезда на Запад. Произведение является первой частью поэтического «Дорожного дневника», который состоит из тринадцати стихотворений и песен.
По пути в Западную Европу поэт побывал также и в нашей стране. Это был его первый визит в Польшу. Позднее он задерживался у нас неоднократно. В мае 1980 года он приехал в Польшу, но уже по официальному приглашению, когда Театр на Таганке участвовал в упомянутых уже в этой книге Международных театральных встречах.
Высоцкий питал к нашей стране особые чувства. В 1970 году в заполненной им самим анкете (предложенной ему одним из друживших с ним актеров) на вопрос о странах, к которым он относился с симпатией, поэт ответил: Россия, Польша, Франция.
До 1973 года Польша попала в некоторые произведения Высоцкого, выдержанные в шуточной, юмористической манере. Но, по правде говоря, первое упоминание Польши в его творчестве — это два стихотворения из «Дорожного дневника». Речь — о произведениях «Хитрованская Речь Посполитая» и «Дороги… дороги».
Высоцкий встречался в Польше со многими представителями мира искусства и культуры, среди которых Анджей Вайда, Ежи Хоффман, Даниэль Ольбрыхский. На одном из концертов русского актера присутствовал тогда еще совсем молодой Яцек Качмарский, и, по словам польского барда, именно эта встреча с Высоцким повлияла на его дальнейшую жизнь. Именно благодаря Высоцкому Яцек Качмарский стал писать стихи и сочинять музыку к ним, с гордостью считая Высоцкого своим учителем.
Воспоминания о великом поэте написал Даниэль Ольбрыхский. Его книга «Поминая Владимира Высоцкого» позже была переведена на русский язык и вышла в Москве. Один из наиболее спорных и потиворечивых высоцко-ведов Анатолий Сидорченко дал ей сокрушительную оценку в двух своих книгах. Впрочем, как и воспоминаниям Марины Влади. Сидорченко не стесняется в выражениях и любит шокировать. Название его последней книги звучит так: «Книжка Марины Влади в переводе Рашэн-дяди». Лично я хочу признать: хотя временами трудно избавиться от ощущения, что «Рашэн-дядя» не приводит никаких аргументов в поддержку своих выводов, очень часто он абсолютно прав. И именно тогда, когда утверждает, что множество воспоминаний о Высоцком — это, по существу, настойчивые и упорные повторы авторами дифирамбов в собственный адрес. Они могли бы смело повторить за Маяковским: «Себе, любимому, стихи те посвящает автор», — с той лишь разницей, что посвящают они себе не поэмы и стихи, а целые книги.
Увы, отсутствует возможность сравнить воспоминания польских друзей Высоцкого о его пребывании в нашей стране с рассказами или записями самого поэта. В дневнике Высоцкого за 1975 год мы находим лишь небольшую заметку о встрече поэта с Даниэлем Ольбрыхским и его женой Моникой, а также несколько записей впечатлений после просмотра одного из спектаклей, поставленных режиссером Анджеем Вайдой. Но с полной уверенностью можно сказать, что визиты в Польшу оказали на Высоцкого определенное влияние, хоть и не нашли своего отражения в его высказываниях (как, к примеру, пребывание во франции).
Кроме упоминаемых выше двух стихотворений из цикла «Дорожный дневник», наиболее «польским» произведением Высоцкого является, несомненно, написанный вместе с драматургом Эдуардом Володарским сценарий фильма «Венские каникулы» (в первой версии «Каникулы после войны»). Этот сценарий был написан всего за несколько дней. А за его основу взята настоящая история, рассказанная Высоцкому отставным военным, ставшим прототипом одного из главных героев произведения Высоцкого. Факты из жизни военного он дополнил литературной фантазией и характерными реалиями времени, в которое довелось жить самому поэту.
Фильм «Венские каникулы» должен был рассказать историю побега из фашистского лагеря четырех офицеров: русского, поляка француза и грузина. Правда, в первой версии сценария офицеров было только трое, а четвертый герой — грузин — должен был, согласно замыслу Высоцкого, появиться позднее.
Необычайно интересным является то, что главными героями стали представители тех государств, к которым поэт проявлял больше всего симпатий. Мало того, он заранее решил, какие именно актеры воплотят в жизнь эти образы. Французского офицера должен был играть Жерар Депардье, польского — Даниэль Ольбрыхский, русского — Владимир Высоцкий, а грузинского — скорее всего Вахтанг Кикабидзе.
Герои будущего фильма получили имена вышеперечисленных актеров, а их образы перенесены на страницы сценария: могучий, наделенный почти медвежьей фигурой француз Жерар, поляк Даниэль — русый, грузин Вахтанг — черноволосый и русский Владимир — с проницательным взглядом и грубо высеченными чертами лица. С виду довольно жесткий, хотя в глубине души благородный Владимир озабочен своей довольно затянувшейся склонностью к алкоголю. Пьет и не желает слушать ничьих советов. У него всегда припасен ответ: «Только не учите меня жить!». Едва ли не самые интересные в «Венских каникулах» отношения между Владимиром и Даниэлем. Они складываются противоречиво. Русский и поляк явно не питают взаимных симпатий, а может, даже чувствуют скрытую неприязнь по отношению друг к другу. Отнюдь не потому, что имеют один к другому какие-то личные претензии, по сути они даже мало знакомы, но их взаимные предрассудки не позволяют им строить хорошие отношения. Именно подобные стереотипы, а также политические взгляды и исторические события приводят к тому, что эти двое пришлись друг другу не ко двору. Не раз между ними возникают острые перепалки, из которых кульминационной является следующая сцена.
— Ну чего приуныли? — удивился Жерар. — Неужели не рады?
— Радуемся… — вздохнул Даниэль, не поднимая головы от тарелки.
— Сейчас спокойно можем вернуться по домам! Я — в Париж, Даниэль — в свою Польшу, Владимир — в Россию, Вахтанг — в Грузию!
— В Польше сейчас командуют русские, — нахмурился Даниэль. — Предали поляков, чтобы потом оккупировать Польшу… Нечего мне там делать…
— Хватит о русских! — Владимир сильно ударил кулаком по столу. Зазвенели хрустальные графины.
— Да, предали! — повысил голос Даниэль. — Когда в Варшаве началось восстание патриотов, ваши танки стояли на другом берегу Вислы и ждали! Наблюдали, как немцы уничтожали Варшаву и поляков.
— А где были вы, доблестные вояки, когда немцы разоряли Киев и Харьков! Когда от Минска остались одни руины?
— Поляки боролись в подполье! — вспыльчиво ответил Даниэль.
— Подпольщики, ха-ха! — язвительно посмеялся Владимир. — Прятались в подполье со своим паршивым правительством! — Владимир внезапно встал и стиснул кулаки. — Лучше заткнись или получишь в морду!
И все-таки, несмотря на острые и резкие конфликты, эта пара по иронии судьбы будет связана невидимой нитью. Владимир с удивлением узнает, что Даниэль так же, как и он, летчик. Совсем недавно он кричал ему: «Какие у меня были друзья! Сгорели живьем… Полухин Борька — штурман. Чернов Иван — бортовой стрелок. Подбили нас под Кубанью в сорок втором… Были друзьями до гроба, до гроба. Шесть «мессеров» на одного, ты видел такое хотя бы во сне, ты, польский пустомеля! Шесть на одного! И не удирал! Ванька Чернов два сбил! Два! И они рухнули… а я выжил! Зачем, зачем я выжил?».
Позже Владимир понял, что Даниэль был пилотом бомбардировщика. Связывает их, конечно, не только это. Даниэлю незачем возвращаться в Польшу. Но и Владимир не может вернуться в Россию. Он является такой же жертвой сталинского террора, как и его коллега. Если он поедет в Россию, будет арестован: за то, что позволил схватить себя немцам, за то, что попал в лагерь. Сталин запрещал сдаваться в плен. Все время повторял: «У нас нет пленных. Нет советских пленных. Есть только предатели». И если Владимир вернется, то за годы, проведенные в нечеловеческих условиях в лагере, заплатит пребыванием в очередном лагере — на сей раз в собственной стране. Он понимает это. Еще в Вене у него возникают немалые хлопоты, так как он не может показать советским солдатам, патрулирующим часть города, хоть какое-ни-будь удостоверение личности. Эта невозможность возвращения домой также связывает его с Даниэлем. Но прежде всего их объединяет жуткая тоска, а испытывая ее, они ощущают, может быть впервые, как сильны славянские — почти братские — узы между ними. Их сближает своеобразная общность. Общность изломанных судеб, общность познанных страданий, обид и унижений, общность испытаний и переживаний. Общность страха перед вырисовывающимся мрачным будущим. И ностальгия. Целиком славянская. Столько же русская, сколько и польская.