И отчего-то ему вдруг стало весело при мысли, что сюда, к ним на фронт, приехала артистка Стронская — мать Нины.

Он вспомнил, что комдив приказал ему лично проверить, приготовлены ли комнаты для актеров, которым, по всей видимости, придется заночевать в дивизии, и поспешил выполнить поручение.

Латуниц узнал ее сразу, как только она вышла из машины.

За долгие годы, с того времени, как они расстались, он видел ее дважды. В первый раз это было в Ялте, лет семь назад, когда Латуниц лечился в военном санатории. Он попал на спектакль гастролировавшего театра случайно, приглашенный кем-то из отдыхающих. Соседу своему он не сказал, что на сцене играет его бывшая жена, и был лишь еще молчаливей обычного. Во второй раз это произошло в Ленинграде, вскоре после окончания войны с белофиннами. Он заметил Нелли Ивановну из машины, когда та переходила улицу. Вот и все их короткие встречи.

И вот он увидел ее снова. Судьба столкнула их там, где этого меньше всего следовало ожидать.

Никогда в жизни он, наверное, не терялся так, как в ту минуту, когда увидел ее возле машины. Все же он сдержал себя и поздоровался с нею так, что, кажется, никто ничего не заметил. Что касается ее, то она была актрисой и, конечно, умела владеть собой. Однако когда она, стараясь улыбаться, протягивала руку, Латуниц прочел в ее глазах одновременно и тревогу и мольбу. Глаза словно говорили: «Не нужно! Пусть никто ничего не узнает».

Когда пошли посмотреть сцену, Латуниц, пропустив вперед Нелли Ивановну и генерала, чуть задержался и спросил у второй приехавшей актрисы, здесь ли Долинин. Та резко обернулась и, сделав таинственное лицо, сжала ему руку выше запястья:

— Что вы?! Разве вы не слышали? Это же целая история. Потом!

И Латуниц не стал ни о чем расспрашивать.

Теперь, глядя на сцену, слушая, как дружно смеются зрители, вникая в смысл остроумной комедии и живую игру актеров, он думал о том, как должен поступить, чтобы не превратить их случайную встречу в тягость для них обоих, теперь чужих друг другу людей.

Нелли Ивановна играла, вероятно, так же, как всегда. Она была обаятельна и вызвала признательность сидящих на скамьях. И только Латуницу было заметно, как иногда, среди бойкого каскада слов, скользили по первому ряду быстрые глаза и на миг пытливо задерживались на нем. И на время, теряя нить действия, Латуниц думал, что же происходит сейчас в душе этой когда-то близкой ему женщины.

Нелли Ивановна видела, как пространство перед сценой постепенно заполнилось маленькими зрителями. Сотни жадных глаз пожирали ее, гремела смехом невидимая в темноте рощи огромная аудитория, и все это больше и больше придавало сил актрисе. А затем она мимолетно заметила, как улыбнулся и уже вместе со всеми засмеялся полковник. Она победила. Он забыл о женщине, с которой некогда расстался, и видел только ту, кого она сейчас играла. И Нелли Ивановна была счастлива.

Чем дольше продолжался спектакль, тем чаще раздавался смех. В последнем действии актерам приходилось ожидать, пока он стихнет.

Когда спектакль окончился, зрители поднялись с мест. Долго и благодарно аплодировали.

Генерал сложил рупором ладони и крикнул:

— Солдатское вам спасибо!

Стоя рядом с ним, выделяясь ростом среди других, сдержанно аплодировал и Латуниц.

После спектакля всю группу пригласили на ужин.

Их появления ждали. Ни генерал, ни командиры частей, ни штабные не садились за столики до прихода актеров. Когда, разгримированные и переодевшиеся, они наконец появились в саду, их приветствовали хлопками.

Нелли Ивановна и Латуниц очутились за одним столом вместе с командиром корпуса.

Первую рюмку генерал поднял за актеров, доставивших столько радости фронтовикам.

— Приезжайте теперь к нам в Берлин! — гремел он.

Потом пили за победу, за доблестную дивизию и ее командира, за удачу в будущих боях.

Особенно старался произносить тосты старик — заместитель комдива. Сам он пил мало, но поминутно поднимал бокал и выкрикивал все новые и новые здравицы.

Подтянутые, торжественные сидели за столиками командиры частей и штабные. Редко у кого над карманом кителя не было одного или двух орденов. При голубоватом свете ламп светились звездочки на погонах.

Сидящий в стороне Ребриков с удовольствием наблюдал не частую в дивизии картину праздника. Ему отчетливо припомнился первый год войны, зима, тускло освещенный вокзал в Ярославле и командиры в солдатских ватниках, закусывающие колбасой, — и его охватило гордое чувство. Он — парень из Ленинграда, теперь старший лейтенант Ребриков, стал офицером удивительной этой армии, с которой прошел самые тяжелые годы, с которой немало пережил и выстоял в страшное для страны время, а теперь хотел только побеждать.

— Давай, черт возьми, за нас! — сказал он сидевшему рядом с ним капитану и, чокнувшись, опрокинул рюмку.

Скоро строгий порядок ужина был нарушен. Кое-кто из командиров перебрался за соседний столик, чтобы поговорить с другом. Иным захотелось чокнуться с актерами и еще раз выразить им свою признательность. Вокруг командира корпуса и «старика» образовалась компания, готовая без устали слушать шутки генерала. Где-то за столиком уже негромко начали петь.

Никто не заметил, когда исчез Латуниц, а за ним и Нелли Ивановна. Они поднялись будто по молчаливому сговору и один за другим удалились в глубину сада.

Он стоял в стороне, держась за ветку яблони.

— Можно мне папиросу? — сказала Нелли Ивановна, приблизившись.

Латуниц вспомнил. Она всегда курила, когда сильно волновалась. Он протянул коробку и высек огонек из зажигалки.

Нелли Ивановна затянулась и благодарно кивнула головой.

— Ну, вот мы и встретились, — просто сказала она. — Никогда я не думала, что это может так произойти.

Латуниц молчал.

— Теперь смешно оправдываться и держать ответ за то, что совершила в двадцать с небольшим лет, — продолжала она.

— Вы не могли тогда поступить иначе, — сказал Латуниц.

— Может быть. Но легкое счастье мстит. Теперь я расплачиваюсь одиночеством. Мой муж…

И Нелли Ивановна, не утаивая ничего, рассказала о пережитом.

— Подлец, — произнес Латуниц, и нижняя губа его дернулась.

— Но хватит обо мне, — запротестовала Нелли Ивановна. — Я хочу сказать о Нине. Ведь она на фронте. Если бы мне увидеть ее!

— Будет время, я найду ее, — сказал Латуниц. — Если не смогу, это должны сделать вы. А если не придется нам с ней увидеться — пусть знает, я считаю, что она была права.

— Хорошо, — кивнула Нелли Ивановна. — Я передам ей.

— Если я сумею, я найду ее, — повторил полковник. — Ну вот и все. А за спектакль и за игру спасибо.

Прежде не понимал.

— Будем добрыми друзьями, — сказала Нелли Ивановна.

Полковник молча кивнул.

— Пора, — сказал он. — Нас, вероятно, заждались.

— Идем, — Нелли Ивановна наклонила голову.

Они двинулись на шум голосов.

Приближался рассвет, когда Ребриков вернулся домой доложить комдиву, что все гости размещены и, по-видимому, уже спят.

Латуница он застал одетым. Расстегнув верхние пуговицы кителя, полковник сидел возле раскрытого окна и, по привычке поглаживая рукой бритый подбородок, о чем-то напряженно думал.

— Порядок, молодец, — кивнул он адъютанту.

Но Ребриков видел, что его доклад мало интересовал комдива. Он думал о чем-то совсем ином. Так оно, впрочем, и оказалось.

— Садись-ка, покурим, — предложил комдив, указав глазами на стул рядом. — Значит, хорошо все прошло, так?

— Отлично получилось, товарищ полковник.

— Понравилась тебе артистка, та, которая главную роль играла? — спросил он.

— Стронская, Нелли Ивановна?

— Знаешь?

— Я ее в Ленинграде видел. Хорошая артистка.

— Красивая?

— Конечно.

— Ишь, разбираешься. — Комдив задумчиво улыбнулся. — А знаешь ли ты, что она была моей женой?

— Нет.

— Нет? Вот то-то.