— Дай вам бог счастья, — сказал зодчий. — Путешествия делают людей мудрыми…

— Да, путешествия делают людей мудрыми… А вы заметили, как тот, назвавшийся чабаном, расспрашивал, нет ли у вас невестки или дочери? Откуда бы ему знать, что с нами должна быть девушка? Он просто не узнал Бадию в юношеской одежде, но через некоторое

— время, глядишь, и догадался бы.

— И то верно, — согласился зодчий.

— Я ведь за ним наблюдал. Он все озирался, все искал глазами кого-то. Они наперед знали, сколько нас должно быть здесь.

— Да что вы все об одном и том же, — вмешалась Масума-бека. — У меня сердце замирает от страха, так и кажется, что нас нагоняют их дружки.

— Не бойтесь, мама! У государя и без нас дел хватает. Если он и узнает, что этих нет в живых, жалеть о них он не станет. Кому нужны храбрецы, которые не сумели справиться с такими мирными ягнятами, как мы. Поверьте, никто не пожалеет о них. И преследовать нас больше некому!

Масума-бека шептала молитвы, просила аллаха защитить их от бед.

— Смотрите, смотрите, варан! — вдруг закричала Бадия.

И действительно, на бархане застыл огромный варан. Но лишь только Гаввас Мухаммад, безмолвно сидевший на арбе, уставился на варана, тот начал беспокойно озираться по сторонам. Через минуту снова послышался голосок Бадии:

— Глядите, глядите, песчаная змея!

Все снова высунули головы и поглядели на змею, стремительно ползущую по песку. Казалось, она плывет по воде. Заврак грозно потряс в воздухе камчой, крикнул. Но змея продолжала ползти, не обращая ни на кого внимания.

— До чего же гордая, — сказала Бадия Завраку, — даже не удостоила обернуться, чтобы поклониться господину Нишапури!

Заврак рассмеялся. Впервые за весь сегодняшний день прозвучал смех. И все с облегчением вздохнули. Заврак Нишапури был скор на язык и умел мастерски отражать любые насмешки.

— Весьма бескорыстная змея и умная к тому же. Когда змея не кланяется, по крайней мере хоть знаешь, что это настоящая змея. А как красиво ползет и как грациозна…

— Уж не околдовала ли она вас, что-то больно вы ее расхваливаете, — сказала Бадия.

— А на меня колдовство не действует. Ведь я ношу на шее амулет. Его заговорил святой гадальщик, который вот уже семьдесят лет живет в развалинах под Нишапуром. А надела на меня этот амулет родная мать. Так что никакие злые духи, никакая нечистая сила не могут даже приблизиться ко мне. Ни колдовство, ни чары, ни яды, ни даже слова на меня не действуют.

— Ой-ой-ой, — улыбнулась Бадия, — о том, что на вас не действуют слова, мы, представьте себе, догадывались, а вот про амулет ничего не слышали.

— Да, госпожа, не скрою, есть во мне излишнее ухарство, что ли. Недаром сказано: «толстая кожа защищает душу», — ответил Заврак, подмигнув Гаввасу.

Бадия дала себе слово не говорить ничего, что могло хоть как-то обидеть человека. Поэтому она не ответила Завраку.

И снова бурые песчаные барханы. Дорога вьется змеиной тропой до самого небосвода. Мертвая тишина. Путники уже плохо представляли себе, куда они едут. Порою, когда скрещивались две дороги, Харунбек глядел по сторонам, затем вытаскивал из кармана припасенный компас и клал его на ладонь. Порою он советовался с зодчим. За несколько фарсангов он угадывал колодцы и ни разу не ошибся.

С самого начала пути Гаввас Мухаммад был неразговорчив и печален, а когда арбы выехали из Андхуда и углубились в пески, он и вовсе загрустил. Ничем нельзя было его утешить, все ему было не по душе, он капризничал, как ребенок, грубил товарищам. Но об этом знали только те, кто ехал с ним в одной арбе. Вечными своими жалобами он уже давно вывел из терпения Зульфикара с Завраком. Ни зодчий, ни Бадия не догадывались об этом. Они понимали, что Гаввас тоскует о доме — ведь, чтобы повидать Бухару, он оставил свой теплый кров и пустился в долгий путь. Ему уделяли больше внимания, чем всем остальным, — он и старше Зульфикара и Заврака, да к тому же в Герате у него осталась семья. Над ним не подтрунивали, но, откровенно говоря, юноши не слишком радовались, что Гаввас едет с ними.

Прошел еще долгий день. На ночь остановились у колодца, поели и легли отдохнуть. Когда все уснули, Заврак и Зульфикар, положив рядом с собой сабли, решили по очереди бодрствовать. А кони, словно почуяв тревогу этих измученных людей, были тихи и послушны. От малейшего шума или шороха они вздрагивали и настораживались. Глухая и безмолвная пустыня словно застыла в мертвецком сне, вселяя ужас не только в души людей, но и животных. Зульфикар сидел не смыкая глаз. Небо, будто гвоздиками, утыкано золотыми звездами. Их так много и так они близко, что, кажется, — протяни руку и сорвешь любую, как персики с дерева. Зульфикар, лежа на спине, глядел на небо: вот наискось, перечеркнув его, слетела звезда. Луна, точно серп, неподвижно висит среди звезд. А вот и знакомое созвездие Семь Разбойников. Он вспомнил, как мать его просыпалась в рамазан и глядела на эти звезды. Когда они скрывались за Минораи Каланом, она разводила в очаге огонь и начинала готовить еду. А сейчас Семь Разбойников ярко сияют над безмолвной пустыней. Но его размышления прервал Заврак.

— Теперь ты поспи, — сказал он, — а я посижу…

Вдруг с первой арбы легко спрыгнула Бадия и подошла к ним.

— Ложитесь-ка вы оба, — сказала она, — а я покараулю. Мне все равно не спится. — В голосе ее звучали и жалоба и приказ одновременно, так что не покориться было нельзя.

Юноши согласились.

— Только ступайте на свою арбу, к родителям, — посоветовал Зульфикар. Когда Бадия удалилась, шепнул на ухо Завраку — Из-за этой ее настойчивости меня уже раз изгнал зодчий из дома. Я не желаю больше огорчать старика.

— Все равно ты любишь ее, — отозвался Заврак, — да и она к тебе небезразлична.

— Не надо, — попросил Зульфикар.

— Им-то со стороны виднее…

— Оставь ты, ради бога, эти разговоры.

— Влюбленные — самые беспечные на свете люди, — продолжал Заврак, — ничего вокруг себя не замечают.

— Дашь ты мне немного поспать или нет? Вот и сон из-за тебя прошел.

— Завидую тебе, друг мой. Полюбят ли меня когда-нибудь? Мой глаз, да и фигура тоже…

— Не в фигуре счастье, Заврак, не надо огорчаться — ты добр и умен, ты благороден.

— Это только ты так говоришь а девушкам подавай красоту да осанку. Ну, спи, друг, спи.

— О чем вы тут шепчетесь? — спросила, вновь подойдя к ним, Бадия. — Мне страшно одной, все кажется, вокруг ползают змеи. А вон там, слышите, воют шакалы. Воют и плачут, словно младенцы…

— Идите-ка на свою арбу, госпожа, так будет лучше.

— Да чего вы гоните меня, разве я не стала вам сестрой? Не бойтесь вы, ради аллаха, даже Харунбек нас не осудит.

— Тогда садитесь рядом с нами, — предложил Заврак.

— Не так-то уж мне хочется сидеть рядом с вами. Просто мне страшно. Вот посмотрите, на вершине бархана стоит див. Смотрите, смотрите, он движется. У меня мурашки по коже бегают. Люди говорят, что нельзя пролить кровь дива, потому что из каждой капли его крови рождается новый див. Это правда?

— И где только вы наслышались всех этих ужасов, госпожа? — рассмеялся Зульфикар.

— Не говорите так, — ответила Бадия шепотом. — Мы ведь ночуем в степи. И все нечистые духи видят нас. А вдруг соберутся и устроят здесь пир. Как известно, пир злых духов приносит беду. Вот они сидят на корточках на самой вершине холма и делают мне знаки. Ох, до чего же страшно. А может, это души тех убитых бродяг?

— Да вы, оказывается, просто трусиха… Ну-ка, смелее, никого тут нет. Может, суслик пробежал или полевка. Неужто нам, не испугавшимся бандитов, трястись при виде полевой мыши! Поговорим-ка лучше о другом. Посмотрите на небо. Это не звезды, а изумруды, правда ведь? Да как их много. И такие красивые. Так и хочется сорвать их.

— И правда, хочется…

Зульфикар обрадовался, что отвлек Бадию, рассеял ее страх. Понизив голос, он начал читать газель: