— Да, видно, русские богатый народ! — позавидовал Хаким-ага. Арзы рассмеялся.
— Нет, отец, твоё представление о русских совсем неправильное. У русских, как и у нас — есть богатые, есть и бедные. Почти два года я ел из одного котла и пил из одной кружки с русскими матросами, но за два года только один раз побывал в каюте капитана, когда он велел отнести ему туда два ковра. Эх, отец… Тёмные мы… Мало знаем, а мир такой сложный…
— Но, но, ишь, какой образованный стал, — недовольно проговорил Хаким-ага.
— Может и не образованный, но кое-что новое узнал, — отозвался Арзы и принялся развязывать мешок.
Между тем Аллаяр, с помощью матери, отыскал и кое-как зажёг мазутную коптилку — пузырёк, в котором плавал фитилёк из ваты, а конец его торчал над горлышком. Тусклый свет даже не осветил всех предметов в комнате. Арзы подошёл к нише и дунул на коптилку. Вновь стало темно.
— Сынок, зачем ты потушил? Пусть светит, — сказала Сона-эдже. — Мы тебя столько не видели, а ты себя в темноту прячешь.
— Сейчас, сейчас, мама, — загадочно проговорил Арзы, доставая из мешка двадцатилинейную керосиновую лампу. Он наполнил её керосином, зажёг фитиль в надел на лампу стекло. В комнате стало необычно светло, как днём.
— Вот это самая лучшая русская лампа! — гордо оповестил Арзы.
Хаким-ага, Сона-эдже и Аллаяр сначала не могли поверить чуду и всё время закрывали глаза от яркого света. Потом, когда Арзы прикрутил немного фитиль, они принялись рассматривать «огненную машину». Тем временем Арзы начал доставать из мешка подарки и выкладывать их на кошму. Отцу он привёз русские юфтовые сапоги, матери — шерстяной платок и отрез материи, Аллаяру — игрушечный паровоз, с колёсами и большой трубой. Братишка никак не мог понять, да и взрослые тоже, — что это такое? Арзы назвал его паровозом и объяснил, что это и есть тот самый, которого все туркмены называют «огненной шайтан-арбой».
Долго Арзы в этот вечер рассказывал о своих путешествиях по Аму, о людях, с которыми пил-ел, об обычаях русских, о железном мосте и о многом другом. Потом сам спросил:
— Ну, а что у вас нового?
Хаким-ага нехотя ответил:
— Что может быть нового у нас? Люди живут, рождаются, умирают, так и идёт жизнь.
Сона-эдже не вытерпела, сказала:
— Помнишь, сынок, дочку Ишали-га? Вы вместе коз когда-то пасли?
У Арзы перехватило дыхание. Он собрал все силы, чтобы не выдать себя, спросил равнодушно:
— Помню, мама, а что случилось с ней?
— Не посчастливилось ей с мужем. Только ребёнка от него родила, стала воспитывать, а тут и муж умер…
— Как! — воскликнул Арзы. И испугался. Он не почувствовал ни горя, ни радости. Весть о смерти моллы Лупулла повергла его в смятение. Ему вдруг захотелось бежать к Янгыл и сказать ей, что она не одинока, что есть человек, который всё время думает о ней. Это он, Арзы…
Хаким-ага заговорил о долгой болезни моллы Лупулла, о табибе из Керки, который приезжал по просьбе самого моллы Ачилды, и постепенно перевёл разговор на другое.
Спать легли поздно. Утром, когда Арзы проснулся, кроме матери дома никого не было: отец отправился по своим делам, Аллаяр погнал скот в горы. Арзы выпил пиалу чая и отправился побродить по селу.
Он шёл, здороваясь с встречными. Иногда его останавливали и спрашивали: давно ли приехал, хорошо ли в других краях? Арзы не очень охотно отвечал и всё время смотрел на другую сторону мейдана, где в тесноте глиняных кибиток находилось жильё Лупулла. Там сейчас жила Янгыл.
Арзы прошёл мимо мечети, мимо базарных лавок в сам не заметил, как оказался в закоулке, в который он вовсе не собирался идти, но против своего желания пришёл. Он быстро прошагал мимо дувалов Лупулла, подчёркивая всем своим видом, что ему совсем неинтересно быть здесь. Глаза его помимо воли жадно заглянули во двор, но никого он там не увидел и огорчался. Хотел возвратиться назад и пройти ещё раз тон же дорогой, но тут неожиданно увидел Джемал. Она стояла у своего двора с двумя тунче: видимо, ходила за водой вниз и только-только поднялась. Джемал часто дышала оттого, что быстро поднималась по крутояру, а может быть, при виде Арзы у неё появилось волнение. Она была в том же стареньком кетени и кавушах, в каких её видел Арзы два года назад. Но фигурка девушка стала более гибкой и изящной, а лицо округлилось и стало привлекательным.
— Вай, не сон ли это? — воскликнула Джемал. — Кажется, это ты и есть, Арзы?
— Да, Джемал, это и есть тот самый я, — улыбнулся юноша, обрадованный встречей с подругой Янгыл.
После обычных вопросов о житье и здоровье Арзы без обиняков попросил:
— Джемал, скажи ей, пусть сегодня, когда стемнеет, выйдет ко мне сюда.
Джемал кивнула и скрылась за дувалом. В закоулке появился старик на осле, цепким взглядом смерил юношу и покосился на проём в дувале, куда ускользнула девушка. Арзы не стал дожидаться, когда она выйдет вновь: и без того заметили, что он разговаривал с девушкой, надо было уходить, чтобы не навлечь подозрения.
В сумерках он зашёл к Закиру-ага и застал у него гостей. Человек десять сидели посреди кибитки на кошме, пили чаи с русским сахаром, а кибитку освещала такая же, как у Арзы, двадцатилинейная керосиновая лампа.
Арзы, поздоровавшись со всеми, сел на ковёр сбоку. Закир-ага сразу сказал:
— Вот Арзы-джан не даст соврать. Если мне не верите, он подтвердит.
— Убей меня, Закир-ага, — с сомнением выговорил одни из гостей, — но только я никак не могу поверить, чтобы женщины не закрывали ноги до самых колен.
— Арзы-джан, скажи ему, как повариха Машка ходила не только с голыми ногами, но и с голыми плечами.
— Да, это так, яшули!.. У русских женщин о стыде совсем другое понятие.
— Ну, вот, — Закир-ага победоносно оглядел собравшихся и продолжал: — А летом русские девушки приходят из Чарджуя на берег, раздеваются и купаются в реке.
Сидящие дружно засмеялись: таких чудес им ещё не приходилось слышать.
— Вах, неужели эмир не видит всего этого бесстыдства! — возмутился седобородый дехканин, сидевший рядом с Закиром-ага.
— Как же не видит, — улыбнулся Закир-ага. — Если хочешь знать, яшули, у эмира в гареме больше половины капырок: русские, инглизки, испанские женщины есть… Даже, говорят, у него есть из Франции одна…
— Что это Франция?
— Ай, какая-то страна так называется, — быстро отозвался Закир-ага и завершил. — И если уж говорить самую правду, то эмир больше любит европейское, чем своё. Люди говорят, да и вы сами, наверное, слышали, что в Бухаре он бывает мало.
— Это верно, — подтвердил кто-то из сидящих.
— А бывает он, — продолжал Закир-ага, — на своей родине — в Кермине. Там его величество построил европейские дома. Там у него всё время гостят послы из Англии, Франции, России. Там и гарем его из европейских женщин… Думаете, почему многие мусульмане начинают жить на европейский лад? Да потому, что эмиру хотят понравиться, делают всё так, как делает он… Теперь самые модные дома в Ташкенте, Бухаре, Самарканде используются для развлечений. Не веришь — поезжай, да прихвати с собой побольше золота…
— Ах, не приведи аллах, — сказал седобородый яшули и плюнул. — От капыров всё пошло…
— Эта машинка светлая, как солнце — тоже от капыров, — веско сказал Закир-ага и показал на лампу. — Не всё плохое от капыров, яшули. Много они привезли и хорошего: керосин, сахар, спички, соль…
— Да, это так, — согласился яшули.
Закир-ага, чтобы не дать затухнуть оживлённой беседе, предложил шутливо:
— Так что, яшули, керосин, сахар — тебе, а молодые, как я вижу, больше интересуются женскими прелестями…
Всё весело рассмеялись.
Как только совсем стемнело, Арзы вышел из дома Закир-ага. Он переходил базарную площадь и чувствовал, как у него всё внутри дрожало. Но нет, не от страха, а от страстного желания встретиться с Янгыл и от незнания — как она его встретит. Да и встретит ли? Может, и не выйдет к нему. Да и Джемал может не выполнить просьбы Арзы — побоится.